"...та страна, государь которой направляется Божьим человеком, не может погибнуть"

Вчера мы с вами остановились на утверждении А.А. Керсновского о том, что Александра Фёдоровна и Друг не влияли на смещение Главнокомандующего ( https://cont.ws/@mzarezin1307/... ) и отложили разбор этого утверждения на будущее. Будущее настало. Что можно сказать?

Но это же откровенная неправда! Подобное утверждение, если мы примем его на веру, повлечёт за собой крайнее упрощение и огрубение сложных образов государя, государыни и Друга Царской Семьи. Для восстановления исторической справедливой и сохранения объёмного видения почитаем письма государыни.

Воспользуемся книгой Олега Анатольевича Платонова "Николай II в секретной переписке". http://militera.lib.ru/db/plat...

Олег Анатольевич - человек искренне набожный, глубоко воцерковлённый, основательно осведомлённый о природе жидомасонского заговора. Заподозрить его в клевете на святое трио (царь, царица и Друг Царской Семьи) невозможно по определению. 

Просто открываем книгу и читаем. Нас будет интересовать раздел "Интриги против дела" (но самое первое из цитируемых писем помещено в разделе "Победное начало войны")..

Письма цитируются не полностью, а только в той части, которая касается непростых личных отношений святого старца Григория и великого князя Николая Николаевича младшего.

Все письма, за исключение одного, принадлежат государыне. Письмо от 7.04.1915 года, принадлежащее государю, во избежание путаницы озаглавлено "Ники". 

То, что в тексте выделено курсивом - выделено в публикации Платонова, а выделенное полужирным шрифтом выделено мною. Не смог сдержать верноподданического умиления.

Там, где в письмах государыни личные местоимения пишутся с заглавной буквы, иногда подразумевается Бог, но чаще - святой старец Григорий.

Буквой Н. в письмах государыни обозначается великий князь Николай Николаевич младший, на тот период - главнокомандующий.

27.02.1915

Да пошлет тебе Господь свое особое благословение в пути и да дарует Он тебе возможность поближе увидать наши храбрые войска! Твое присутствие придаст им новые силы и отвагу и будет наградой для них и отрадой для тебя. Не в ставке дело, ты должен показаться войскам везде, где только возможно, а благословение и молитвы нашего Друга принесут свою помощь. Для меня такое утешение, что ты в тот вечер видел Его и получил Его благословение!

4.04.1915

Да благословит Господь твое путешествие, мой любимый, и да принесет оно успех и поддержку нашим войскам! — Надеюсь, что ты кое-что еще повидаешь до возвращения в ставку, и если Николаша вздумает жаловаться на это Воейкову, положи сразу конец этому и докажи, что ты повелитель. Извини меня, мой дорогой, но ты сам знаешь, что ты слишком добр и мягок — громкий голос и строгий взгляд могут иногда творить чудеса. Будь более решительным и уверенным в себе, ты отлично знаешь, что правильно, и когда ты прав и не согласен с остальными, настой на своем мнении и заставь остальных его принять. — Они должны лучше помнить, кто — ты, и прежде всего обращаться к тебе.

Ты всех очаровываешь, только мне хочется, чтобы ты их всех держал в руках своим умом и опытом. Хотя Н. поставлен очень высоко, ты выше его. Нашего Друга так же, как и меня, возмутило то, что Н. пишет свои телеграммы, ответы губернаторам и т.д. твоим стилем, — он должен бы писать более просто и скромно [193].

7.04.1915

Когда Аня сказала Ему [206] по секрету (так как я просила Его особых молитв для тебя) о твоем плане, Он, странным образом, сказал то же, что и я, — что в общем Он не одобряет твоей поездки и “Господь пронесет, но безвременно (слишком рано) теперь ехать, никого не заметит, народа своего не увидит, конечно, интересно, но лучше после воины”.

Он не советует брать с собою Н. — находит, что всюду тебе лучше быть одному, и с этим я вполне согласна. Ну, теперь, раз это уже решено, надеюсь, что все удастся и, в особенности, что тебе удастся повидать войска. Это будет большой радостью для тебя и наградой для них. Да благословит и сохранит тебя Господь в этой поездке!

7.04.1915

Ники.

Душка моя, я не согласен с тобой, что Н. должен остаться здесь, когда я поеду в Галицию. Напротив, именно потому, что я еду во время войны в завоеванную провинцию, главнокомандующий должен сопровождать меня. Я думаю, что все окружающие меня находят это правильным. Он сопровождает меня, а не я нахожусь в его свите.

10.06.1915

То же относительно другого вопроса, который наш Друг так принимает к сердцу и который имеет первостепенную важность для сохранения внутреннего спокойствия — относительно призыва 2-го разряда: если приказ об этом дан, то скажи Н., что так как надо повременить, ты настаиваешь на его отмене. Но это доброе дело должно исходить от тебя. Не слушай никаких извинений (я уверена, что это было сделано ненамеренно, вследствие незнания страны). — Поэтому наш Друг боится твоего пребывания в ставке, так как там тебе навязывают свои объяснения, и ты невольно уступаешь, хотя бы твое собственное чувство подсказывало тебе правду, для них не приемлемую. — Помни, что ты долго царствовал и имеешь гораздо больше опыта, чем они. На Н. лежит только забота об армии и победе — ты же несешь внутреннюю ответственность и за будущее, и если он наделает ошибок, тебе придется все исправлять (после войны он будет никто). — Нет, слушайся нашего Друга, верь ему, его сердцу дороги интересы России и твои. Бог недаром его нам послал, только мы должны обращать больше внимания на его слова — они не говорятся на ветер. Как важно для нас иметь не только его молитвы, но и советы! Министры не догадались тебя предупредить, что эта мера может быть гибельной, а он сделал.

Как тяжело не быть с тобою, чтобы поговорить обо всем и помочь тебе быть твердым!

11.06.1915

Прошу тебя, мой ангел, заставь Н. смотреть твоими глазами — не разрешай призыва 2-го разряда [255]. — Отложи это как можно дальше. Они должны работать на полях, фабриках и пароходах и т.д. Тогда уж скорее призови следующий год. Пожалуйста, слушайся Его совета, когда говорится так серьезно, — Он из-за этого столько ночей не спал! Из-за одной ошибки мы все можем поплатиться. — Интересно, какое настроение ты нашел в ставке и очень ли у вас жарко?

12.06.1915

Все страстно желают чуда, успеха, чтобы снаряжения и оружия стало вдвое больше. — Каково настроение в ставке? — Как бы я хотела, чтобы Н. был другим человеком и не противился Божьему человеку! Это всегда приносит несчастье их работе, а эти женщины [260] не дают ему перемениться. Он получил бесчисленные награды и благодарности за все, но слишком рано. — Больно подумать, что он столько получил, а мы почти все опять потеряли. — Но я убеждена, что Всемогущий Бог поможет, и настанут лучшие дни. Какие испытания ты переносишь, мое солнышко! Жажду быть с тобою и знать, как ты себя нравственно чувствуешь — спокоен и мужествен, как всегда, скрывая боль, как всегда? — Да поможет тебе Бог, мой дорогой страдалец, и да даст тебе силу, веру и мужество! — Твое царствование было полно тяжелых испытаний, но награда должна когда-нибудь прийти — Господь справедлив.

16.06.1915

Я всегда вспоминаю, что говорит наш Друг; как часто мы не обращаем достаточного внимания на Его слова! — Он так был против твоей поездки к ставку, потому что там тебя заставляют делать вещи. которые было бы лучше не делать. Здесь дома атмосфера гораздо здоровее, и ты более верно смотрел бы на вещи, возвращайся скорее. — Я это говорю не из эгоистического чувства, а потому, что здесь я спокойнее за тебя, а когда ты там, я постоянно боюсь, не замышляют ли чего. Как видишь, я совершенно не доверяю Н... Я знаю, что он далеко не умен и, раз он враг Божьего человека, то его дела не могут быть успешны и мнения правильны. — Григ. вчера вечером в городе перед отъездом слыхал о назначении Самарина (это уже было известно) и был в полном отчаянии, так как неделю тому назад Он просил тебя не торопиться с увольнением Саблера, так как скоро найдется подходящий человек А теперь московская клика опутает нас, как паутиной. Враги нашего Друга — наши враги, и я убеждена, что Щерб. к ним примкнет. Прости меня, что пишу тебе все это, но я так несчастна с тех пор, как узнала об этом, и не могу успокоиться. Теперь я понимаю, почему Григ. был против твоей поездки туда. Здесь я могла бы помочь тебе. — Боятся моего влияния, Григ. сказал это (не мне), и влияния Воейкова, потому что знают, что у меня сильная воля, я лучше других вижу их насквозь и помогаю тебе быть твердым. — Если бы ты был здесь, я бы употребила все силы, чтобы разубедить тебя, потому что думаю, что Бог бы мне помог, и ты бы вспомнил слова нашего Друга. — Когда Он советует не делать чего-либо, и Его не слушают, позднее всегда убеждаешься в своей неправоте. Но если он примет назначение, Н. будет стараться восстановить его против нашего Друга, это его тактика.

Умоляю тебя, при первом разговоре с С. [281], поговори с ним энергично, — сделай, любимый мой, это ради России. На России не будет благословения, если ее Государь позволит подвергать преследованиям Божьего человека, я в этом уверена. Скажи ему строго, твердым и решительным голосом, что ты запрещаешь всякие интриги или сплетни против нашего Друга, иначе ты его не будешь держать. Преданный слуга не смеет идти против человека, которого его государь уважает и ценит. — Ты знаешь, какую гадкую роль Москва играет во всем этом. Скажи ему про все, и что его лучший друг — Соф. Ив. Тютчева — распространяет клеветы про наших детей. — Подчеркни это и скажи, что ее ядовитая ложь принесла много вреда, и ты не позволишь повторения этого.

Не смейся надо мною. — Если бы ты видел мои слезы, ты бы понял важность всего этого. — Это не женские глупости, но прямая, голая правда. — Я люблю тебя слишком глубоко, чтобы утомлять тебя такими письмами в такое время, но душа и сердце меня к тому побуждают. У нас, женщин, есть иногда инстинкт правды, а ты знаешь, мой друг, мою любовь к твоей стране, которая стала моей. Ты знаешь, что для меня эта война во всех отношениях — и Господь нам никогда не простит нашей слабости, если мы дадим преследовать Божьего человека и не защитим его. — Ты знаешь, что ненависть Н. к Григ. очень сильна. — Поговори с Воейковым, мой друг, он понимает такие вещи, потому что он честно предан тебе. — У С. большое самомнение, я летом имела случай в этом убедиться, когда говорила с ним относительно эвакуации, — Ростовцев и я остались под впечатлением его самодовольства, его слепого обожания Москвы и презрения к Петербургу. — Тон его разговора сильно возмутил Ростовцева. — Я увидела его в другом свете и поняла, как неприятно было бы иметь с ним дело. — Когда его сначала предложили для Алексея, я, не колеблясь, отказала; ни за что не надо такого ограниченного человека. Наша церковь нуждается как раз в обратном — в душе, а не в уме. — Да поможет тебе Всемогущий Бог и да услышит Он наши молитвы и да подаст тебе, наконец, веру в твою собственную мудрость! Не слушай других, а только твою душу и нашего Друга. — Еще раз — прости меня за это письмо, написанное с болью в сердце и с заплаканными глазами. — Ничто не пустячно сейчас — все очень важно. — Я уважаю и люблю старого Горемыкина, — я знала бы, как с ним говорить, если бы только могла его видеть. — Он так близок с нашим Другом, а не понимает, что С. твой враг, раз он интригует против Гр.

…

Говорил ли ты с Воейковым относительно Данилова? Прошу тебя, сделай это. — Только не говори об этом с толстым Орловым, который большой приятель Н. — Они постоянно в переписке, когда ты бываешь здесь. — Воейков об этом знает. Это все не к добру. — Он не одобряет посещения Григ. нашего дома и поэтому хочет удержать тебя в ставке, вдали от него. Если бы они только знали, как они тебе вредят, вместо того, чтобы помочь слепые люди, со своею ненавистью к Григ.! Помнишь, в книге “Les amis de Dieu” сказано, что та страна, государь которой направляется Божьим человеком, не может погибнуть. О, отдай себя больше под Его руководство!

17.06.1915

Теперь в августе собирается Дума, а наш Друг тебя несколько раз просил сделать это как можно позднее. Все они должны бы работать на своих местах, а теперь они будут вмешиваться и обсуждать дела, которые их не касаются. Не забудь, что ты есть и должен оставаться самодержавным императором! — Мы еще не подготовлены для конституционного правительства. Н. и Витте виноваты в том, что Дума существует, а тебе она принесла больше забот, чем радостей. — Ох, не нравится мне присутствие Н. на этих больших заседаниях по внутренним вопросам! — Он мало понимает нашу страну и импонирует министрам своим громким голосом и жестикуляцией. Меня его фальшивое положение временами бесит. Почему министры не просили изменить это? — Это было их первым долгом.

Он не имеет права вмешиваться в чужие дела, надо этому положить конец и дать ему только военные дела — как Френч и Жоффр. — Никто теперь не знает, кто император, — ты должен мчаться в ставку и вызывать туда министров, как будто ты не мог их видеть здесь, как в прошлую среду. Кажется со стороны, будто Н. все решает, производит перемены, выбирает людей, — это приводит меня в отчаяние. — Ему не понравилось, что Крив. говорил про Данилова, а тот исполнял только свой долг. — Должна же быть причина, кроме дурного характера, почему вся армия и старик Иванов его ненавидят. — Все говорят, что он держит в руках Н. и других Вел. князей. — Извини, что я тебе все это пишу, но я чувствую себя крайне несчастной. — Все дают тебе неправильные советы и пользуются твоей добротой. Плюнь на ставку! Там ничего хорошего не высидишь. Слава Богу, что ты проведешь приятный день в Беловеже на лоне природы, вдали от интриг. Хорошо бы, если бы тебе удалось проехать на следующий день к Иванову или еще куда-нибудь, где стоят войска, — не к гвардии опять, а где другие стоят массами в ожидании. Ты так долго опять отсутствуешь, а Гр. просил этого не делать! Все делается наперекор Его желаниям, и мое сердце обливается кровью от страха и тревоги.

18.06.1915

Милый старик Горемыкин просидел со мной целый час, и мы затронули много вопросов. Да продлит Господь его жизнь! Я спросила про Поливанова, и он рассказал мне, что когда его предлагали для Варшавы, Н. сделал очень недовольную гримасу, а теперь сам его предлагает, а когда Г. спросил его, зачем он его упомянул, он ответил, что переменил свое мнение о нем. Он мне рассказал то, что Самарин ему говорил и чего он тебе не написал. Я ему сказала свое мнение о нем и Щегловит., и он обрадовал меня, сказав, что ты намерен его сменить. Он находит, что Хвостов [288] будет очень подходящим. Он видит и понимает все так ясно, что прямо удовольствие с ним говорить. Мы обсуждали немецкий и еврейский вопросы, как неправильно все это велось, и распоряжения Н. и генералов: напр., их способ обращения с Экеспарре [289]. Я желала бы, чтоб у других был такой здравый смысл.

22.06.1915

Ах, мой дружок, когда же наконец ты ударишь кулаком по столу и прикрикнешь на Дж. и других, которые поступают неправильно? Никто тебя не боится, а они должны — они должны дрожать перед тобой, иначе все будут на нас наседать, — и теперь этому надо положить конец. Довольно, мой дорогой, не заставляй меня попусту тратить слова. Если Дж. с тобою, призови его к себе, скажи ему, что ты знаешь (не называя имен), что он показывал по городу эту бумагу и что ты ему приказываешь разорвать ее и не сметь говорить о Гр. так, как он это делает; он поступает, как изменник, а не как верноподданный, который должен защищать друга своего Государя, как это делается во всякой другой стране. О, мой мальчик, заставь всех дрожать перед тобой — любить тебя недостаточно, надо бояться тебя рассердить или не угодить тебе! Ты всегда слишком добр, и все этим пользуются. Это не может так продолжаться, дружок, поверь мне хоть раз, я говорю правду. Все, кто к тебе искренно привязан, жаждут того, чтобы ты стал более решительным и сильнее бы показывал свое недовольство; будь более строг — так продолжаться больше не может. Если бы твои министры тебя боялись, все шло бы лучше. — Старик Горем, тоже находит, что ты должен быть более уверенным в себе, говорить более энергично и строго, когда ты недоволен.

Как много слышно здесь жалоб против ставки и приближенных Н.!

24.06.1915

Извини, что я говорю с тобой так откровенно, но я слишком страдаю — я знаю тебя и Н. Поезжай к войскам, не говоря Н. ни слова. У тебя ложная, излишняя щепетильность, когда ты говоришь, что нечестно не говорить ему об этом, — с каких пор он твой наставник, и чем ты ему этим помешаешь? Пускай, наконец, увидит, что ты действуешь, руководясь собственным желанием и умом, который стоит их всех взятых вместе. Поезжай, дружок, подбодри всех, Иванова тоже — теперь ожидаются тяжелые бои! Осчастливь войска своим дорогим присутствием, умоляю тебя их именем — дай им подъем духа, покажи им, за кого они сражаются и умирают, — не за Н., а за тебя! Десятки тысяч никогда тебя не видали и жаждут одного взгляда твоих прекрасных чистых глаз. — Столько народу туда проехало, что тебя не смеют обманывать, будто туда нельзя пробраться. — Но если ты скажешь об этом Н., шпионы в ставке (кто?) сразу дадут знать германцам, которые приведут в действие свои аэропланы. 3 простых автомобиля не будут особенно заметны, но телеграфируй мне, чтобы я могла знать о твоем решении и известить нашего Друга, чтобы Он тогда помолился за тебя. — Напиши так: “завтра опять отправляюсь в поездку”, прошу тебя, друг мой. — Верь мне. я желаю твоего блага — тебя всегда надо ободрять, и помни — ни слова об этом Н., пусть он думает, что ты уехал куда-нибудь, в Бел. или куда тебе захотелось. Эта предательская ставка, которая удерживает тебя вдали от войск, вместо того, чтобы ободрять тебя в твоем намерении ехать... Но солдаты должны тебя видеть, они нуждаются в тебе, а не в ставке, ты им нужен, как и они тебе.

25.06.1915

Я ненавижу твое пребывание в ставке, — и многие разделяют мое мнение, так как ты там не видишь солдат, а слушаешь советы Н., которые не хороши и не могут быть хорошими. Он не имеет права себя так вести и вмешиваться в твои дела. — Все возмущены, что министры ездят к нему с докладом, как будто бы он теперь Государь.

Ах, мой Ники, дела идут не так, как следовало бы! Поэтому Н. и удерживает тебя там, чтобы влиять на тебя своими мыслями и дурными советами. — Неужели ты мне еще не хочешь поверить, мой мальчик?

Разве ты не можешь понять, что человек, который стал просто предателем Божьего человека, не может быть благословен и дела его не могут быть хорошими? — Впрочем, что ж, если надо, чтобы он оставался во главе войск, ничего не поделаешь. Все неудачи падут на его голову, но во внутренних ошибках — будут обвинять тебя, потому что никто внутри страны и не думает, что он царствует вместе с тобой.

Это все так невыразимо фальшиво и скверно!

Я боюсь, что расстраиваю и мучаю тебя своими письмами, но я одинока в своем горе и тревоге, и не могу молчать о том, что считаю своим долгом тебе сказать.

Вчера вечером я пригласила Кусова (б. Нижегор.) — Московского полка, из Твери — и была поражена, что он говорил совсем то, что я думаю, хотя он меня не знает и видит только второй раз. — Это показывает, сколько народу должно быть тех же взглядов, что и он. — Он провел 3 дня в ставке и не вынес оттуда приятного впечатления, — то же самое Воейков и Н.П., которые более всех тебе преданы. Помни, что наш Друг просил тебя не оставаться там слишком долго. — Он знает и видит Н. насквозь, а также твое слишком доброе и мягкое сердце. — Я редко страдала так ужасно, как теперь, не будучи в состоянии тебе помочь, но чувствуя и сознавая, что дела идут не так, как следует. Я беспомощна и бесполезна, — это невыносимо тяжело. А Н. знает мою волю и боится моего влияния (направляемого Григ.) на тебя — это все так, мой дружок!

Примечания.

[193] Речь идет о Великом князе Николае Николаевиче, претендовавшем на престол в освобожденной от австрийцев Галиции. Форма его обращения к войскам действительно не отличалась от монаршьей.

[206] Г. Распутину.

[255] Речь идет о призыве ратников 2-го разряда на военную службу, что отвлекало от народного хозяйства миллионы трудоспособных мужчин и усиливало военное бремя. Армия России численно значительно превышала армию Германии, а численность вооруженных сил Антанты, куда входила Россия, была намного больше вооруженных сил держав Тройственного Союза.

[260] Великие княгини Анастасия и Милица Николаевны.

[281] Самариным.

[288] Хвостов Александр Алексеевич, министр юстиции с 6 июля 1915 года.

[289] Гофмейстер, член Государственного совета.

**********************

И дико, и мерзко, и пошло ... но это правда.

Эти люди, собственно, и принимали судьбоносные решения в ходе Мировой войны. Друг обретал истину, Аликс транслировала обретённую истину в сознание своего непонятливого муженька, а Ники, рано или поздно, этой истиной проникался.  А кто вёл святого старца от озарения к прозрению - очень интересный вопрос.