Барон Врангель. Рыцарь гибкого патриотизма

Обожаю белого публициста-историка Василия Цветкова. По степени звенящей откровенности и обезоруживающей непосредственности он не имеет себе равных в православно-монархическом лагере (увы, даже "наша" Прихожанка не способна с ним конкурировать). Вершиной творчества господина Цветкова, безусловно, был взволнованный рассказ о том, как генерал Юденич на английские деньги, при активной поддержке английского флота, в тесном союзе с братскими суверенными Эстонией и Финляндией раз за разом штурмовал безбожный коммунистический Петроград:  https://cont.ws/@mzarezin1307/...  , https://cont.ws/@mzarezin1307/... . 

Но и интимно-трепетное повествование об уникальном патриотическом служении барона Врангеля тоже не лишено шарма и неожиданных сюжетных поворотов. 

https://rusk.ru/st.php?idar=32... 

Василий Цветков 30.08.2005

Петр Николаевич Врангель

(1878−1928)

<...>

В становлении Белого движения Врангель не участвовал. В то время, когда в холодные, хмурые дни ноября 1917 г. в Ростове-на-Дону формировались первые отряды будущей Добровольческой армии (тогда еще «организации генерала М.В. Алексеева»), когда на Дон пробирались из Быхова генералы Корнилов, Деникин, Марков, Романовский, после ареста за участие в «корниловском мятеже», Врангель выехал в Крым. Здесь в Ялте, на даче, он проживал вместе с семьей как частное лицо. Поскольку ни пенсии, ни жалования он тогда не получал, жить приходилось на доходы от имения родителей его жены в Мелитопольском уезде и банковские проценты.

{Видимо, рыцарь белого дела ценил свою благородную шкурку и не спешил ввязываться в рискованное предприятие. - М.З.}

<...>

После начала немецкой оккупации и прихода к власти гетмана Скоропадского Врангель решает вернуться к военной службе и пытается сначала поступить в ряды формируемой армии «самостийной Украины», а затем едет на Кубань, где к этому времени (лето 1918 года) развернулись жестокие бои Добровольческой армии, выступившей в свой 2-й Кубанский поход. <...> 

{Патриот частной собственности, поборник чистоты веры и нерушимости монархии готов был вступить в свидомое колониальное воинство и украинизироваться. А почему бы и нет? Он же при этом оставался антикоммунистом. - М.З.}

<...>

К весне 1919 г. относятся и первые разногласия Врангеля со ставкой Главкома ВСЮР. В рапорте на имя Деникина он доказывал необходимость сосредоточения главного удара ВСЮР на Царицын, после взятия которого можно было бы соединиться с наступавшими к Волге армиями адмирала А.В. Колчака. Такая операция позволяла, по убеждению Врангеля, создать единый антибольшевистский фронт на юге России, а объединенные белые армии могли бы с удвоенной силой ударить на «красную Москву». Разумеется, основной удар на соединение с Колчаком, по этому плану, должна была нанести Кавказская армия Врангеля. Этот рапорт, по мнению Деникина, свидетельствовал о «честолюбивых планах» барона, стремившегося «выделиться» во время предстоящей операции. Врангель, в свою очередь, осуждал стремление Деникина наступать на Москву, «дабы не делить лавры победы с Колчаком». Главную причину отказа от его плана Врангель видел в личной антипатии к себе со стороны Главкома. По его словам «сын армейского офицера, сам большую часть своей службы проведший в армии, он (Деникин — В.Ц.), оказавшись на ее верхах, сохранил многие характерные черты своей среды, — провинциальной, мелкобуржуазной, с либеральным оттенком. От этой среды оставалось у него бессознательное предубежденное отношение к „аристократии“, „двору“, „гвардии“, болезненно развитая щепитильность, невольное стремление оградить свое достоинство от призрачных посягательств. Судьба неожиданно свалила на плечи его огромную, чуждую ему государственную работу, бросила его в самый водоворот политических страстей и интриг. В этой чуждой ему работе он, видимо, терялся, боясь ошибиться, не доверял никому и в то же время не находил в самом себе достаточных сил твердой и уверенной рукой вести по бурному политическому морю государственный корабль…» 

{Кумиры компрадоско-патриотического сообщества, возможно, не получали своевременного, сбалансированного и эффективного духовного окормления, а потому и расчёсывали прыщики своего самолюбия до галактических масштабов. И это не кажется удивительным. Какова борьба, таковы и борцы. - М.З.}

У Деникина действительно не было изящного гвардейского лоска, светских манер и тонкого политического «чутья». В сравнении с ним высокий, затянутый в черную черкеску гвардеец, с зычным голосом, уверенный, решительный и быстрый в характере и поступках, Петр Николаевич, разумеется, выигрывал. В характеристике Главкому, данной Врангелем, отчетливо прослеживается неприязнь гвардейца-аристократа к «армейцу» — Деникину, невысокого, по его мнению, происхождения и воспитания. 

{Современные биографы ставят даже и в заслугу Алексееву, Корнилову и Деникину не шибко аристократическое происхождение. А аристократы-современники понимали временную, служебную, подчинённую роль этих выскочек. - М.З.}

Отчужденность по отношению к Врангелю, в свою очередь, проявлялась и со стороны Деникина. Поэтому, например, предпочтение при назначении весной 1919 г. на должность командующего Добровольческой армией было отдано не Врангелю, а Май-Маевскому, который хотя и не являлся «первопоходником», но был абсолютно лоялен к Ставке и самому Главкому.

<...> Царицынская операция, победоносно завершившаяся 18 июня 1919 года сделала имя Главкома Кавказской одним из самых известных и авторитетных в генералов белой армии. «Герой Царицына», так теперь называли газеты генерала Врангеля, стал известен и популярен на белом юге. Услужливые чиновники Отдела пропаганды повсюду развешивали его фотографии, аляповатые, в лубочном стиле, картинки, на которых генерал изображался в позе «Медного всадника» — с рукой, указывающей на Москву (явный намек на появление нового вождя — «Петра IV»). Командарму Кавказской был преподнесен марш «Генерал Врангель», сочиненный одним из офицеров. Подобная неумелая, а, возможно, и намеренная пропаганда воспринималась самим Петром Николаевичем без должного понимания — он убеждался в своей популярности, считая ее вполне заслуженной. 

{Всех их Александр Фёдорович Керенский покусал немножко. - М.З.}

На молодого генерала обратили внимание и представители союзников. За взятие Царицына он был награжден английским орденом Св. Михаила и Георгия. 

{А попал бы на службу к Скоропадскому, мог бы заслужить и награду великой Украинской державы, а то и немецкий какой-нибудь жетон. - М.З.}

<...> А после того как тысячеверстный фронт Вооруженных Сил Юга России, выгнутый в направлении на Орел, Тулу и Москву оказался сломленным в октябре 1919 года и войска начали отступать Врангеля назначили командовать Добровольческой армией (вместо Май-Маевского). Сам Деникин объяснял данное назначение необходимостью перемены тактики на фронте. Созданная конная группа под командованием Врангеля должна была остановить наступление красной армии, разгромить корпус Буденного. В подобном назначении были заинтересованы и политики правоцентристского Совета Государственного объединения России (во главе с бывшим царским министром А.В. Кривошеиным, П.Б. Струве, Н.В. Савич, С.Д. Тверской), поддерживавшие генерала, ведь пост командарма Добровольческой мог стать последней ступенькой к посту Главкома и в этом случае в сформированное правительство могли бы попасть вышеназванные политики.

Этому назначению предшествовали события на Кубани, непосредственным участником которых был Врангель. Еще с начала 1919 г. кубанский парламент — Рада стремился к утверждению Кубанского Войска как независимого, отдельного государства, со своими границами, отдельной кубанской армией, подчиненной только казачьим генералам и офицерам. Выступая от имени «независимой Кубани» на Парижской мирной конференции, делегация Рады заключила союз с правительством Горской республики. Этот акт стал поводом для «усмирения» непокорной Рады, что и было поручено Врангелю. 6 ноября он отдал приказ об аресте и передаче военно-полевому суду 12 депутатов Рады, а 7 ноября одного из них — А.И. Калабухова публично казнили в Екатеринодаре. «Кубанское действо», проведенное при непосредственном участии Врангеля, конечно, не добавило ему симпатий со стороны казаков. Кроме того, оппозиция в Раде получила повод для обвинений деникинского правительства в «подавлении интересов казачества».

Однако смена командования сама по себе не могла сразу улучшить положение на фронте, новому командарму необходимо было время, чтобы сориентироваться на незнакомом театре военных действий. В условиях слабости воинских частей, отсутствия нормального снабжения и связи, отсутствия укреплений в тылу проведение крупной наступательной операции оказалось невозможным. В конце 1919 г. части Добровольческой армии были расчленены, «белые столицы» Новочеркасск и Ростов-на-Дону спешно эвакуировались, а уменьшившиеся более чем в 10 раз полки добровольцев отошли за Дон. Остатки Добрармии были сведены в корпус под командованием генерала Кутепова, а Врангель «ввиду расформирования Армии зачислен в распоряжение Главнокомандующего».

Зимой 1919 /20 гг. конфликт Врангеля со Ставкой и самим Главкомом перешел в открытое противостояние. В южнорусском Белом движении после впечатляющих успехов лета-осени 1919 г. резкая перемена боевого счастья и последующее оставление обширной территории за какие-то два месяца воспринималось очень болезненно. На вопрос «Кто виноват?» казалось бы ясно отвечали приказы по армии и рапорты Врангеля в Ставку. Его переписка с Главкомом очень скоро стала известна на фронте и в тылу.

Наибольшее недовольство Врангеля вызывали «пороки» белого юга, резко обозначенные в рапорте от 9 декабря 1919 г. Написанный явно не уставным языком, рапорт давал красноречивую оценку причин поражения «похода на Москву»: «Беспрерывно двигаясь вперед, армия растягивалась, части расстраивались, тыла непомерно разрастались… Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными средствами — в грабеж и спекуляцию… Население, встречавшее армию при ее продвижении с искренним восторгом, исстрадавшееся от большевиков и жаждавшее покоя, вскоре стало испытывать на себе ужасы грабежа, насилий и произвола. В итоге — развал фронта и восстания в тылу… Армии, как боевой силы, нет». {Православно-патриотические рыцари-мародёры производили несколько неприятное впечатление даже и на их кровавого подельника. - М.З.}

В январе 1920 г. Врангель выехал в Крым. Олицетворением «преступного тыла» для Врангеля и его окружения стал теперь Главноначальствующий Новороссии генерал Н.Н. Шиллинг. Офицеры Черноморского флота, председатель Особого Совещания генерал Лукомский телеграфировали в Ставку: «против Шиллинга большое возбуждение. Выход один — это немедленное назначение Врангеля на место Шиллинга». Наконец «общественные деятели» Крыма обратились в Ставку с требованием поставить «во главе власти в Крыму… лицо, заслужившее личными качествами своими и боевыми заслугами доверие как армии, так и населения» (то есть Врангеля — В.Ц.). Обращение подписали А.И. Гучков, князь Б.В. Гагарин, Н.В. Савич, будущий глава врангелевского Управления земледелия Г. В. Глинка и др. Давление на Ставку шло по нескольким направлениям и у Деникина должно было создаться впечатление, что фронт и тыл полностью поддерживают Врангеля. Примечательно, что в этом «походе на власть», главную роль играл уже не Врангель, а те политические группы и круги (в первую очередь вышеупомянутый Совет Государственного объединения России), которые его поддерживали, исходя из чисто практических расчетов — сменив Главнокомандующего, самим придти к власти. Разумеется, при этом предполагалось провести не только смену руководства, но и перемену политического курса южнорусского Белого движения. 

{Странно, что автор очерка ничего не пишет о симпатиях старших зарубежных партнёров наших несгибаемых патриотов. А эти симпатии играли некоторую незначительную, но решающую роль в смене главнокомандующего. - М.З.}

<...>

Исход проходившего 21−22 марта 1920 г. Военного Совета был по сути предрешен. И 22 марта 1920 г. Деникиным был издан последний приказ, передававший полномочия Главнокомандующего генерал-лейтенанту барону Врангелю. Так закончился «деникинский период» в истории белого движения на юге России. Новому Главкому предстояло разрешить проблемы, оставшиеся в наследство от прошедшего времени.

Очень многие в белом Крыму были угнетены сознанием бесплодности борьбы с советской властью. Если закончился поражением «поход на Москву», можно ли надеяться на возможность успешной обороны Крыма? От Врангеля требовалось ясное, определенное слово, что ждет белый Крым дальше. И «слово» это было произнесено 25 марта 1920 г. во время торжественного парада и молебна на Нахимовской площади в Севастополе. «Я верю, — говорил последний Главком белого юга, — что Господь не допустит гибели правого дела, что Он даст мне ум и силы вывести армию из тяжелого положения. Зная безмерную доблесть войск, я непоколебимо верю, что они помогут мне выполнить мой долг перед родиной и верю, что мы дождемся светлого дня воскресения России». Врангель говорил, что только продолжение вооруженной борьбы с советской властью является единственно возможным для белого движения. Но для этого требовалось восстановление белого фронта и тыла, теперь уже на территории одного только «острова Крым».

Принцип единоличной военной диктатуры, утвердившийся на белом юге еще со времен первых кубанских походов, неукоснительно соблюдался Врангелем в 1920 г. Ни один сколько-нибудь существенный закон или приказ не мог быть введен в действие без его санкции. «Мы в осажденной крепости, — утверждал Врангель, — и лишь единая твердая власть может спасти положение. Надо побить врага прежде всего, сейчас не место партийной борьбе,… все партии должны объединиться в одну, делая внепартийную деловую работу. Значительно упрощенный аппарат управления мною строится не из людей какой-либо партии, а из людей дела. Для меня нет ни монархистов, ни республиканцев, а есть лишь люди знания и труда».

Врангель так определил основную задачу деятельности своего правительства: «…Не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа». Тем самым провозглашался отказ от главной цели южнорусского Белого движения — занятия Москвы, заявлялась попытка создать из Крыма своего рода плацдарм, на котором можно было бы реализовать новую политическую программу, создать «модель Белой России», альтернативную «России большевистской».

Аналогичные соображения были высказаны Врангелем в беседе с В.В. Шульгиным: «Политику завоевания России надо оставить… Я добиваюсь, чтобы в Крыму, хотя на этом клочке, сделать жизнь возможной…, чтобы показать остальной России…; вот там у вас коммунизм, голод и чрезвычайка, а здесь идет земельная реформа, заводится порядок и возможная свобода… Тогда можно будет двигаться вперед, медленно, не так, как мы шли при Деникине, медленно, закрепляя за собой захваченное. Тогда отнятые у большевиков губернии будут источником нашей силы, а не слабости, как было раньше…» Но создать из Крыма «опытное поле» для будущей России оказалось невозможным. Тем не менее, опыт государственного строительства в 1920 г. весьма показателен с точки зрения эволюции Белого движения на юге России. 

{Борьба с Советской Россией бесплодна, народ не с ними, но огорчить Запад прекращением своей святой борьбы эти чистые люди не могут. Надо сохранить хоть какой-нибудь, пусть и маленький, гнойничок на границе горячо любимой страны. - М.З.}

Так в национальной политике, отношениях с казачеством Правительство Юга России определило свои действия как отказ от принципов «единой, неделимой России». 22 июля в Севастополе с представителями Дона, Кубани, Терека и Астрахани (генералами Богаевским, Вдовенко и Ляховым) было торжественно заключено соглашение, в соответствии с которым казачьим войскам гарантировалась «полная независимость в их внутреннем устройстве и управлении». В сентябре — октябре предпринимались попытки заключения союза с представителями Союза горцев Северного Кавказа, с санкции Врангеля устанавливались контакты с внуком имама Шамиля, офицером французской службы Саид-беком, на основании признания горской федерации. Показательной была и попытка установления союза с Махно. Подчеркивая «демократизм» своей политики, правительство Врангеля предлагало армии Махно войти в состав белой армии. И хотя сам «батько» демонстративно отказывался от любых контактов с «контрреволюционерами», ряд более мелких повстанческих отрядов (атаманов Хмары, Чалого, Савченко) поддержали Врангеля, публикуя воззвания призывавшие к союзу с белыми, а атаман Володин даже формировал в Крыму «особый партизанский отряд». Все подобные действия были продиктованы расчетом на создание общего фронта со всеми, кто в той или иной степени выражал недовольство советской властью. Так в государственной политике белого Крыма воплощался провозглашенный Врангелем лозунг «с кем хочешь — но за Россию», то есть «против большевиков».

 {Принцип бело-патриотического патриота - отсутствие принципов, да и патриотизма. Дожившие до 22 июня 1941 года продемонстрировали это с блеском. - М.З.}

Но главной частью всей внутренней жизни белого Крыма 1920 г. стала земельная реформа, рассчитанная на создание новой социальной базы Белого движения, зажиточного и среднего крестьянства, способного снабжать армию и тыл, поддерживающего белую власть. Эта «опора на крестьян» обеспечила бы, по мнению Врангеля, «победу над большевизмом». 25 мая 1920 г., накануне наступления белой армии в Северной Таврии, был обнародован «Приказ о земле». «Армия должна нести землю на штыках» — таков был главный смысл аграрной политики белого Крыма. Вся земля, в том числе и «захваченная» крестьянами у помещиков в ходе «черного передела» 1917−1918 гг. оставалась у крестьян. Никто не имел права лишить их ее. Но, в отличие от демагогии большевистских «декретов», «Приказ о земле» закреплял землю за крестьянами в собственность, хотя и за небольшой выкуп, гарантировал им свободу местного самоуправления (создание волостных и уездных земельных советов — здесь Врангель не побоялся использовать даже «революционный» термин — советы), а бывшие помещики даже не имели права возвращаться в свои имения.

{Цвет белого движения был уложен в могилу в бесплодных попытках вернуть помещикам поместья, а теперь, вдруг, "концепция изменилась". Было решено разрушить общину и окулачть крестьянство без реставрации славных феодальных традиций. Оказывается, вилы и топоры даже и на православно-монархических патриотов могут произвести некоторое вразумляющее действие. Но знали бы первопоходники, что святое Белое дело постигнет столь удручающая идейная деградация! - М.З.}

<...>

***********************

Дело кончилось великим драпом. Но и в прекрасном своём далеке барон держал порох сухим. Лепота.