Пушкин и духовость. 1816

Продолжаем чтение лицейских стихотворений в поисках духовных озарений. Но, увы, Пушкина озаряет ироничная бездуховность.

Стихотворения цитируются по первому тому двадцатитомника.

https://imwerden.de/pdf/pushki...

I

УСЫ

ФИЛОСОФИЧЕСКАЯ ОДА

Глаза скосив на ус кудрявый,

Гусар с улыбкой величавой

На палец завитки мотал;

Мудрец с обритой бородою,

Качая тихо головою,

Со вздохом усачу сказал:

«Гусар! все тленно под луною;

Как волны следом за волною,

Проходят царства и века.

Скажи, где стены Вавилона?

Где драмы тощие Клеона?

Умчала все времен река.

За уши ус твой закрученный,

Вином и ромом окропленный,

Гордится юной красотой,

Не знает бритвы; выписною

Он вечно лоснится сурьмою,

Расправлен гребнем и рукой.

Чтобы не смять уса лихого,

Ты к ночи одою Хвостова

Его тихонько обвернешь,

В подушку носом лечь не смеешь,

И в крепком сне его лелеешь,

И утром вновь его завьешь.

На долгих ужинах веселых,

В кругу гусаров поседелых

И черноусых удальцов,

Веселый гость, любовник пылкий,

За чье здоровье бьешь бутылки?

Коня, красавиц и усов.

Сраженья страшный час настанет,

В ряды ядро со треском грянет;

А ты, над ухарским седлом,

Рассудка, памяти не тратишь:

Сперва кудрявый ус ухватишь,

А саблю верную потом.

Окованный волшебной силой,

Наедине с красоткой милой

Ты маешься — одной рукой,

В восторгах неги сладострастной,

Блуждаешь по груди прекрасной,

А грозный ус крутишь другой.

Гордись, гусар! но помни вечно,

Что все на свете скоротечно —

Летят губительны часы,

Румяны щеки пожелтеют,

И черны кудри поседеют,

И старость выщиплет усы».

с. 170-171

_________________

Ну кто бы мог подумать! Оказывается, усы столь же бренны, сколь и стены Вавилона! А посему и "блуждать по груди прекрасной" следует двумя руками, а не одной.

II

<ИЗ ПИСЬМА К В.Л.ПУШКИНУ)

Христос воскрес, питомец Феба!

Дай Бог, чтоб милостию неба

Рассудок на Руси воскрес

(Давно он, кажется, исчез).

Дай Боже, чтоб во всей вселенной

Воскресли мир и тишина,

Чтоб в Академии почтенной

Воскресли члены ото сна;

Чтобы воскресла добродетель;

Чтобы Шихматовым назло

Явился новый Буало —

Расколов, глупости свидетель;

А с ним побольше серебра

И золота et caetera.

Но да не придет воскресенья

Усопшей прозы и стихов.

Да не воскреснет от забвенья

Покойный господин Бобров,

Хвалы газетчиков достойный,

И Николев, пиит покойный,

И непокойный граф Хвостов.

c. 173

<<Христос воскрес, питомец Феба!>>

III

Заутра с свечкой грошевою

Явлюсь пред образом святым:

Мой друг! остался я живым,

Но был уж смерти под косою

Сазонов был моим слугою,

А Пешель — лекарем моим.

c. 175

Из примечаний:

Датируется мартом (не ранее 18)—маем 1816 г. по реалиям (см.: Акад. Спр. том. С. 13). Сохранился документ об аресте К.Сазонова от 18марта 1816г. К маю 1816 г. относится болезнь Пушкина (первая после ареста Сазонова), в связи с чем, по-видимому, и написана эпиграмма на Пешеля (см.: Летопись 1991. С. 644).

По поводу этой эпиграммы М. А. Корф в своей «Записке о Лицее» писал:

«Доктор Пешель (лицейский врач Франц Осипович Пешель (1784—1842)) — весельчак, старавшийся острить, друг всего царскосельского бомонда (хорош он был!), между тем добрый человек, о котором могли отзываться дурно разве только его больные; он забавлял нас своими анекдотами (...) большею частью неудачными бонмотами и уморительным русским языком. (...) При смешных сторонах нашего эскулапа, в эпиграммах на него, разумеется, не было недостатка. Самая злая из них, кажется Пушкина, родилась по следующему случаю. Один из наших дядек, следственно из участников в надзоре за нашею нравственностию, едва 20-летний Константин Сазонов, в два года своей бытности в Лицее совершил в Царском Селе в окрестностях шесть или семь убийств и был схвачен и заподозрен в прежних — только при последнем, но и то не начальством Лицея, а полициею! Разумеется, что когда дело обнаружилось, злодей был предан всей каре закона; но при этом досталось и Пешелю в следующей домашней нашей расправе...» (далее следует текст эпиграммы) (Грот. Пушкин 1899. С. 239). Согласно примечанию в копии Ростопчиной, «Пешель, лицейский доктор, объявил Пушкину, больному в лазарете, что Сазонов, его дядька, обличен в смертоубийстве»; этот рассказ маловероятен по хронологическим соображениям (см. выше).

IV

К ЖУКОВСКОМУ

 Василий Жуковский. Акварель Г. Рейтерна. 1834

Благослови, поэт!.. В тиши парнасской сени

Я с трепетом склонил пред музами колени,

Опасною тропой с надеждой полетел,

Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел.

<...>

c. 182

V

СОН

(ОТРЫВОК)

<...>

Я сам не рад болтливости своей,

Но детских лет люблю воспоминанье.

Ах! умолчу ль о мамушке моей,

О прелести таинственных ночей,

Когда в чепце, в старинном одеяньи,

Она, духов молитвой уклоня,

С усердием перекрестит меня

И шепотом рассказывать мне станет

О мертвецах, о подвигах Бовы...

От ужаса не шелохнусь, бывало,

Едва дыша, прижмусь под одеяло,

Не чувствуя ни ног, ни головы.

Под образом простой ночник из глины

Чуть освещал глубокие морщины,

Драгой антик, прабабушкин чепец

И длинный рот, где зуба два стучало, —

Все в душу страх невольный поселяло.

Я трепетал — и тихо наконец

Томленье сна на очи упадало.

Тогда толпой с лазурной высоты

На ложе роз крылатые мечты,

Волшебники, волшебницы слетали,

Обманами мой сон обворожали.

Терялся я в порыве сладких дум;

В глуши лесной, средь муромских пустыней

Встречал лихих Полканов и Добрыней,

И в вымыслах носился юный ум...

<...>

c. 191

Из примечаний.

Ст . 173. Ах! умолчу ль о мамушке моей... и след. — Эти строки, по-видимому, посвящены бабушке поэта (по матери) Марии Алексеевне Ганнибал (урожд. Пушкиной; 1745—1818). «Мамушка» — воспитательница. По свидетельству сестры Пушкина О.С.Павлищевой, Мария Алексеевна была «замечательна по своему влиянию на детство и первое воспитание Александра Сергеевича» (П. в восп. Т. 1. С. 51). Менее вероятно отнесение этих строк к Арине Родионовне Яковлевой (1758—1828), которая не была в детстве Пушкина старухой, какой изображена «мамушка»; упоминание о «драгом антике» (ст. 185) также противоречит этому адресату. 

__________________

Вот и набожная бабушка, похоже, воспитывала внука в страхе, но не вполне во христианском страхе.

VI

ЭЛЕГИЯ

Я видел смерть; она в молчаньи села

У мирного порогу моего;

Я видел гроб; открылась дверь его;

           Душа, померкнув, охладела.

          Покину скоро я друзей,

          И жизни горестной моей

         Никто следов уж не приметит;

        Последний взор моих очей

       Луча бессмертия не встретит,

И погасающий светильник юных дней

    Ничтожества спокойный мрак осветит.

  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Прости, печальный мир, где темная стезя

             Над бездной для меня лежала, —

Где Вера тихая меня не утешала,

      Где я любил, где мне любить нельзя!

Прости, светило дня, прости, небес завеса,

Немая ночи мгла, денницы сладкий час,

Знакомые холмы, ручья пустынный глас,

       Безмолвие таинственного леса

            И все... прости в последний раз.

А ты, которая была мне в мире богом,

Предметом тайных слез и горестей залогом,

Прости! минуло все... уж гаснет пламень мой,

           Схожу я в хладную могилу,

           И смерти сумрак роковой

С мученьями любви покроет жизнь унылу.

А вы, друзья, когда, лишенный сил,

Едва дыша, в болезненном бореньи,

Скажу я вам: «О други! я любил!..» —

И тихий дух умрет в изнеможеньи, —

Друзья мои, — тогда подите к ней;

        Скажите: взят он вечной тьмою...

И, может быть, об участи моей

Она вздохнет над урной гробовою.

c. 210

VII

ЖЕЛАНИЕ

Медлительно влекутся дни мои,

И каждый миг в унылом сердце множит

Все горести несчастливой любви

И все мечты безумия тревожит.

Но я молчу; не слышен ропот мой;

Я слезы лью; мне слезы утешенье;

Моя душа, плененная тоской,

В них горькое находит наслажденье.

О жизни час! лети, не жаль тебя,

Исчезни в тьме, пустое привиденье;

Мне дорого любви моей мученье —

Пускай умру, но пусть умру любя!

c. 212

Из примечаний.

Начиная с В. Г. Белинского, причислявшего «Желание» к стихам, в которых «уже виден будущий Пушкин — не ученик, не подражатель, а самостоятельный поэт» (Белинский. Т. 7. С. 289), исследователи Пушкина находили в стихотворении черты оригинального лирического стиля (обзор суждений см.: АН 1899. Примеч. С. 288—289 и АН 1900—29. Т.1. Примеч. С. 298—299).

___________________

Белинскому можно верить. С данного момента Пушкин - не эхо своей эпохи, а вполне самостоятельный художник.

VIII

ДРУЗЬЯМ

К чему, веселые друзья,

Мое тревожить вам молчанье?

Запев последнее прощанье,

Уж Муза смолкнула моя:

Напрасно лиру брал я в руки

Бряцать веселье на пирах

И на ослабленных струнах

Искал потерянные звуки...

Богами вам еще даны

Златые дни, златые ночи,

И на любовь устремлены

Огнем исполненные очи;

Играйте, пойте, о друзья,

Утратьте вечер скоротечный;

И вашей радости беспечной

Сквозь слезы улыбнуся я.

IX

ЗАЗДРАВНЫЙ КУБОК

Кубок янтарный

Полон давно —

Пеною парной

Блещет вино;

Света дороже

Сердцу оно;

Ну! за кого же

Выпью вино?

Пейте за славу,

Славы друзья!

Браней забаву

Любит не я.

Это веселье

Не веселит,

Дружбы похмелье

Грома бежит.

Вы, Геликона

Давни жрецы!

За Аполлона

Пейте, певцы!

Резвой камены

Ласки — беда;

Ток Иппокрены,

Други, вода.

Пейте за радость

Юной любви —

Скроется младость,

Дети мои...

Кубок янтарный

Полон давно,

Я — благодарный —

Пью за вино.

c. 216

X

ПОСЛАНИЕ ЛИДЕ

Тебе, наперсница Венеры,

Тебе, которой Купидон

И дети резвые Цитеры

Украсили цветами трон,

Которой нежные примеры,

Улыбка, взоры, нежный тон

Красноречивей, чем Вольтеры,

Нам проповедуют закон

И Аристипов, и Глицеры, —

Тебе приветливый поклон,

Любви венок и лиры звон.

Презрев Платоновы химеры,

Твоей я святостью спасен

И стал апостол мудрой веры

Анакреонов и Нинон:

Всего... но лишь известной меры.

Я вижу: хмурится Зенон

И вся его седая свита:

И мудрый друг вина Катон,

И скучный раб Эпафродита,

Сенека, даже Цицерон

Кричат: «Ты лжешь, профан! мученье —

Прямое смертных наслажденье!»

Друзья, согласен: плач и стон

Стократ, конечно, лучше смеха;

Терпеть — великая утеха;

Совет ваш вовсе не смешон,

Но мне он, слышите ль, не нужен,

Затем, что слишком он мудрен;

Дороже мне хороший ужин

Философов трех целых дюжин;

Я вами, право, не прельщен.

Собор угрюмый рассержен.

Но пусть кричат на супостата,

Их спор — лишь времени утрата;

Кто их примером обольщен?

Люблю я доброго Сократа!

Он в мире жил, он был умен;

С своею важностью притворной

Любил пиры, театры, жен;

c. 219

Он, между прочим, был влюблен

И у Аспазии в уборной

(Тому свидетель сам Платон),

Невольник робкий и покорный,

Вздыхал частехонько в хитон

И ей с улыбкою придворной

Шептал: «Все призрак, ложь и сон:

И мудрость, и народ, и слава;

Что ж истинно? одна забава,

Поверь: одна любовь не сон!»

Так ладан жег прекрасной он,

И ею... бедная Ксантипа!

Твой муж, совместник Аристипа,

Бывал до неба вознесен.

Меж тем, на милых грозно лая,

Злой Циник, негу презирая,

Один, всех радостей лишен,

Дышал, от мира отлучен.

Но, с бочкой странствуя пустою

Вослед за Мудростью слепою,

Пустой чудак был ослеплен;

И, воду черпая рукою,

Не мог зачерпнуть счастья он.

c. 220

XII

К Ш<ИШК>ОВУ

Шалун, увенчанный Эратой и Венерой,

Ты ль узника манишь в владения свои,

В поместье мирное меж Пиндом и Цитерой,

Где нежился Шолье с Мелецким и Парни?

Тебе, балованный питомец Аполлона,

С их пеньем соглашать игривую свирель:

Веселье резвое и нимфы Геликона

Твою счастливую качали колыбель.

     И ныне, в юности прекрасной,

С тобою верные сопутницы твои.

Бряцай, о трубадур, на арфе сладострастной

Мечтанье раннее любви,

Пой сердца юного кипящее желанье,

Красавицы твоей упорство, трепетанье,

Со груди сорванный завистливый покров,

      Стыдливости последнее роптанье

И страсти торжество на ложе из цветов, —

Пой, в неге устремив на деву томны очи,

      Ее волшебные красы,

В объятиях любви утраченные ночи —

      Блаженства быстрые часы...

Мой друг, она твоя, она твоя награда,

Таинственной любви бесценная отрада!

      Дерзну ль тебя я воспевать,

      Когда гнетет меня страданье,

       Когда на каждое мечтанье

Унынье черную кладет свою печать.

Нет, нет! Друзей любить открытою душою,

В молчаньи чувствовать, пленяться красотою —

Вот жребий мой: ему я следовать готов,

Покорствую судьбам, но сжалься надо мною,

        Не требуй от меня стихов.

Не вечно нежиться в прелестном ослепленьи,

Уж хладной истины докучный вижу свет.

По доброте души я верил в упоеньи

Волшебнице Мечте, шепнувшей: ты поэт, —

И, презря мудрости угрозы и советы,

С небрежной легкостью нанизывал куплеты,

Игрушкою себя невинной веселил;

Угодник Бахуса, с веселыми друзьями,

c. 225

Бывало, пел вино водяными стихами,

В дурных стихах дурных писателей бранил

Иль Дружбе плел венок — и дружество зевало

И сонные стихи впросонках величало,

И даже — каюсь я — пустынник согрешил, —

Я первой пел любви невинное начало,

Но так таинственно, с таким разбором слов,

        С такою скромностью стыдливой,

        Что, не краснея боязливо,

Меня бы выслушал и девственный К(озлов).

Но скрылись от меня парнасские забавы!..

        Недолго был я усыплен,

Недолго снились мне мечтанья Муз и Славы:

Я строгим опытом невольно пробужден.

Уснув меж розами, на тернах я проснулся,

Увидел, что еще не гения печать —

Охота смертная на рифмах лепетать,

Сравнив стихи твои с моими, улыбнулся —

И полно мне писать.

XIII

ПРОБУЖДЕНИЕ

Мечты, мечты,

Где ваша сладость?

Где ты, где ты,

Ночная радость?

Исчезнул он,

Веселый сон,

И одинокий

Во тьме глубокой

Я пробужден!..

Кругом постели

Немая ночь;

Вмиг охладели,

Вмиг улетели

Толпою прочь

Любви мечтанья;

Еще полна

Душа желанья

И ловит сна

Воспоминанья.

Любовь, любовь!

Пусть, упоенный,

Усну я вновь,

Обвороженный,

И поутру,

Вновь утомленный,

Пускай умру

Непробужденный!..

c. 228

XIV 

Из письма П. А. Вяземскому.

27 марта 1816 г. Царское Село.

<<Правда время нашего выпуска приближается; остался год еще. Но целый год еще плюсов, минусов, прав, налогов, высокого, прекрасного!., целый год еще дремать перед кафедрой... это ужасно. Право с радостью согласился бы я двенадцать раз перечитать все 12 песен пресловутой Россиады, даже с присовокупленьем к тому и премудрой критики Мерзлякова, с тем только, чтобы гр.<аф> Разумовской сократил время моего заточенья. — Безбожно молодого человека держать в заперти и не позволять ему участвовать даже и в невинном удовольствии погребать покойную Академию и Беседу губителей Российского Слова.>>

<<От скуки, часто пишу я стихи довольно скучные (а иногда и очень скучные), часто читаю стихотворения, которые их не лучше, недавно говел и исповедывался — всё это вовсе незабавно.>>

c. 3  https://imwerden.de/pdf/pushki...

__________________

Обязанность говеть и исповедоваться - тягостная часть в целом тягостного режима.

____________________

"Ни жив ни мертв сидит под образами//Чернец, молясь обеими руками" - https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Пушкин и духовность. 1814 - https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Пушкин и духовность. 1815 - https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Продолжение следует