Евгеника- Как женщин принудительно стерилизовали в Японии и Швеции

ПАРЛАМЕНТ ЯПОНИИ ПРИНЯЛ ЗАКОН О КОМПЕНСАЦИЯХ для жертв принудительной стерилизации, которой с 1948 по 1996 год были подвергнуты около двадцати пяти тысяч жителей. Таким образом Япония окончательно признала позорную страницу своей истории, говорить о которой в стране не то чтобы любят.

Хотя борьбу за улучшение человеческой породы принято ассоциировать скорее с одиозными тоталитарными диктатурами и колониальным расизмом, идеи евгеники, распространившиеся по миру после Первой мировой войны, находили отклик во многих странах. Так, в Швеции с 1935 по 1976 год были принудительно стерилизованы не менее шестидесяти тысяч женщин. Основанием для насильственной операции мог быть не только риск передачи тяжёлых наследственных заболеваний, но и этническая принадлежность или социальный статус (стерилизации нередко подвергали выходцев из бедных семей, а также секс-работниц).

Правду о евгенической борьбе с людьми «низшего сорта» Швеция узнала лишь в 1997 году после журналистского расследования. Одна из женщин, подвергнутых стерилизации в возрасте семнадцати лет, рассказала, как её вызвали на операцию из-за «невысоких образовательных перспектив»: она не могла позволить себе купить очки и потому не видела того, что написано на школьной доске. «Я подписала [документы], потому что понимала, что нужно хоть как-то выбраться оттуда… Меня отправили в больницу Болльнас, и там они всё сделали. Доктор Ингварссон сказал мне: „Вы не слишком умны, вам нельзя иметь детей“», — вспоминала женщина полвека спустя.

В Японии, куда теорию генетического отбора завезли ученики ботаника Джона Мерла Коултера, легли на почву имперского национализма и одержимости «чистой кровью», вызревавшей с конца XIX века. Тогда в стране начала оформляться идея расового превосходства ямато, то есть исконных японцев, над этническими меньшинствами с периферийных территорий (рюкюсцы, ороки, айны и нивхи), а также корейцами и тайваньцами. А потому евгеника, едва появившись в стране, запросто срослась с общественными кампаниями в защиту чистокровных ямато. В середине двадцатых в Японии начал издаваться журнал евгенического движения, в 1930 году было учреждено Общество здоровья и человеческой экологии, а в 1940-м после нескольких поправок принят национальный евгенический закон, согласно которому люди с «передающимися по наследству расстройствами психики» подлежали обязательной стерилизации.

Люди задаются вопросом, почему у властей ушло больше двадцати лет, чтобы признать евгенические практики прошлого откровенно дискриминационными

Поражение Японии во Второй мировой войне больно ударило по японскому национализму (в августе 1945 года, накануне капитуляции, правительство пошло на последнюю отчаянную меру и приказало учредить что-то вроде национальной сети борделей для солдат армий союзников — всё с той же целью сохранения «чистой расы»), но почти не сказалось на популярности евгенических идей. Уже через три года прежний закон 1940-го заменили новым. Закон о евгенической защите действовал почти пятьдесят лет и был отменён лишь в девяностые годы. Согласно ему, принудительной хирургической операции могла быть подвергнута любая женщина, если у неё, её партнёра или родственника вплоть до четвёртой степени родства (двоюродные братья и сёстры, а также двоюродные деды и бабки) были серьёзные генетические мутации. Что существенно, согласие самой женщины при этом не требовалось — достаточно было решения чиновников.

Комментируя решение о компенсациях, Синдзо Абэ от лица правительства принёс глубокие извинения всем, кто подвергся принудительной стерилизации (была ли операция проведена с согласия пациентки или нет, не имеет значения — компенсация жертвам закона полагается в любом случае): «Чтобы не допустить повторения подобной ситуации, правительство предпримет всё, чтобы создать общество, в котором будут сосуществовать люди вне зависимости от болезней и инвалидностей». Однако извинения и компенсации в размере 3,2 миллиона иен удовлетворили далеко не всех. Одни требуют призвать к ответственности виновных в принятии и исполнении закона, другие задаются вопросом, почему у властей ушло больше двадцати лет, чтобы признать евгенические практики прошлого откровенно дискриминационными.

Ответ на вопрос, возможно, кроется в том, что Японии — как почти любой стране — крайне сложно даётся разговор об этнических и социальных конфликтах, многие из которых, несмотря на веру в то, что время лечит, до сих пор дают о себе знать (такие как, например, дискриминация буракуминов — жителей деревень, которые несмотря на отмену кастовой системы ещё в девятнадцатом веке, продолжают оставаться людьми, поражёнными в правах и возможностях). Евгеника некогда подогрела эти конфликты до нового, бесчеловечного градуса. Но один только отказ от генетического отсева — и признание его преступлением — их не решает.

Дмитрий Куркин