СИСТЕМА В.Ф.ШАТАЛОВА: ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ

«Метод Шаталова», «методика Шаталова», «метод опорных конспектов», «метод многократного вариативного объяснения», «опрос цепочкой», «открытый учет знаний», «самоконтроль», «взаимоконтроль», «тихий опрос», «публичность инспекции знаний», «принцип открытых перспектив» … Можно долго перечислять методические «изобретения» и «находки» Виктора Федоровича Шаталова …

«Находки», потому что отыскал он их в пыли веков – на полках библиотек, где хранятся сокровища прошлого опыта – в тени времен после ухода их авторов в небытие.

Современникам не дано распознать подлинные масштабы живущих рядом. Мешает гордыня. Дезориентирует самомнение, растворяющее интерес и внимание к чужому. Тормозит осмысление масштабов соположенного и современного отсутствие у мышления перспективы, возникающей из сравнения размеров настоящего с ничтожеством будущего, недоступного живущим сегодня. И из путаницы множественных несущественных для постижения сути деталей и мелких оттенков реальности, без которых главные черты ушедшего покажутся особенно выпуклыми и заметными.

Виктор Федорович зорко глядел в прошлое своей профессии и потому стал даже не учеником, а, скорее, благодарным и находчивым соавтором – и Эндрю Белла и Джозефа Ланкастера, и Песталоцци, и Феофана Прокоповича, и Каптерева, и Вахтерова, и Макаренко, и Водовозова, и Ушинского …

Соавтором, потому что находки и откровения титанов педагогики в его практике оживились и приобрели новые оттенки и смыслы, которых, возможно, и не было прежде – у авторов. В таком синтетическом идейном модерне трудно различить: где – на каком рубеже – завершается гений ушедших и рождается продолжающее его откровение потомков.

Одни говорят, что в методическом конструкторе Шаталова было тысячи две, другие – три тысячи отдельных методических приемов. Сам он скромно говаривал (слышал сам) иногда про полторы тысячи, иногда поменьше. Тут все дело в том: кто считает и как считает? Самому же Шаталову исчислять свои дидактические сокровища было некогда. Инвентаризация – дело кладовщиков и торговцев, скучное производственнику. А иначе к чему все эти банды остепененных бездельников в "акамедиях" и "интистутах" с "увенирситетами", которые, не научив никого и ничему, полощут языками вокруг чужих умственных «доходов» и «прибылей»? Зачем лишать их куска хлеба? Пусть считают и описывают, доказывают и сравнивают. Надо же и убогим как-то выживать, если все на что способны – смаковать и обгладывать чужие урожаи.

Что бы, кто бы и как бы ни вычислял милой Шаталову цифирью его собственные профессиональные достижения и победы, сам Виктор Федорович называл свое детище собирательно –

«ОРГАНИЗАЦИОННО-МЕТОДИЧЕСКАЯ СИСТЕМА» (ОМСШ). Я бы еще добавил сюда слова: «ИНТЕНСИВНОГО РАЗВИВАЮЩЕГО ОБУЧЕНИЯ» (ОМСИРОШ) –

это для бестолковых, которым – в одной фразе всю суть – вынь да положь. И для тех же бестолковых добавлю: пацаны, тут вся суть только в одном слове «СИСТЕМА». Потому что с максимальным КПД это работает только все вместе, а не поодиночке. Хотя, если и фрагментарно применять отдельные элементы системы, можно тоже сделать себе приятно. Как, например, если к деревянной дряхлой телеге присобачить колесо от последней модели мерседеса (а что делать, если нужно хоть как-то ехать?), телега таки поедет… И будет ехать какое-то время. Прежде чем от такой «реконструкции» развалится вся конструкция.

Это я на то намекаю, что выборочные инвазии некоторых шаталовских новаций в конструкцию телеги «современного просвещения» губительны – и для фаэтона, и для «инженера-методиста» и для извозчика с пассажирами. Однако подобных «инноваций» и лет 40 назад было немало. И теперь еще некоторые фокусники их практикуют – для отчета о внедрении передовых педагогических технологий. Не нами сказано: «дуракам закон не писан». Как и нам не понять: почему именно дураки учат наших детей?

Система Шаталова во всем своем величии по достоинству будет оценена нескоро. Если вообще такое случится. Слишком мало грамотных оценщиков. И с каждым годом их все меньше.

- На чиновное ничтожество, оккупировавшее пространство отечественного просвещения, надежды никакой: мозгов там не хватит.

- Коллеги – современники Шаталова – могли бы, но их все меньше – коллег. Уходят старички-учителя в мир иной или пока еще топчутся на пороге Вечности, где им уже не до Шаталова и не до судеб отечественного просвещения, гори оно все огнем.

- Новые «учителя» пришли в школу в результате противоестественного профессионального отбора, организованного чиновниками на протяжении последних тридцати лет диктатуры буржуинства. Их и «учителями» не назовешь без потери изначального смысла этого слова. С точки зрения Шаталова – это уже и не учителя вовсе: так себе шалупонь околошкольная, пристебаи – тьюторы, коучеры, репетиторы, тренеры, психиолухи канцелярские, эффективные манагеры … По-хорошему таких к детишкам на пушечный выстрел подпускать грех. Как педофилов. Хотя педофилы хоть как-то, хоть по-своему, но все-таки действительно любят детей. Да кто же сегодня заботится – о детишках?

Шаталов не просто в-одиночку выстроил с нуля и до последнего кирпичика свою уникальную систему обучения. Великий воин – фронтовик, настоящий коммунист и бессребреник – в-одиночку выиграл свирепую борьбу с начальством, добившись от него признания дела всей своей жизни и официального статуса своей дидактики. Причем все это вопреки глубоко инстинктивному сопротивлению советских бюрократов, спинным мозгом чуявших исходящее от системы Шаталова трупное дыхание смерти – для себя. По одной простой причине: внедрение ОМСШ делало ненужной всю административную вертикаль управления школами (!), что неоднократно и убедительно было доказано многочисленными экспериментами тысяч шаталовцев по всей необъятной стране Советов – и в масштабах отдельных классов, и параллелей, и школ и даже целых районов (были и такие чудеса в перестроечные 80-е). Возникал дополнительный полезный финансовый эффект – экономия денежных бюджетных ресурсов, и немалых, которые можно было пустить и на достойную оплату творческого труда учителей-новаторов, и на развитие материальной базы учебных заведений… Плюс упрощалась управленческая модель: из нее, как из пушки, вылетали за ненадобностью некомпетентные чинодралы – вечные тормоза и источники коррупции.

И тогда школа оказывалась в кои-то веки в руках тех, кто кровно заинтересован в ее позитивном развитии: учителей-родителей-представителей муниципальной власти.

Такие административные модели не раз обсуждались на ученых советах нашей шаталовской лаборатории в Донецке. Без репрессивных последствий и оргвыводов - за «длинные и поганые языки» - ввиду небывало оригинального для насквозь номенклатурного Советского Союза ее (лаборатории) административного статуса: Лаборатория интенсивных методов обучения (ЛИМО) была структурной единицей НИИ Содержания и методов обучения АПН СССР. В Москве хранились наши трудовые книжки. Из Москвы переводились нам зарплаты научных сотрудников. Перед Ученым Советом НИИ СиМО мы отчитывались за свою работу. Ни донецкое, ни киевское начальство не могли нам ничего сделать – плохого. А как они этого хотели! Ведь всей своей шкурой кондовых социальных паразитов местные и республиканские управленцы ощущали, что развитие реформы просвещения по-шаталовски — это неминуемая смерть карьер, научных статусов, источников доходов и в целом – благоденствия для десятков тысяч больших и маленьких начальничков, остающихся не у дел. Неминуемо и бесповоротно.

И все же чиновник взял свое. В конце концов. А как иначе? Ведь это же Русь – варвары-с. Царство хамов и паразитов.

Вечное?

В 90-е годы буржуазных реформ принципиально сменились ориентиры и идеология развития отечественного просвещения, которое не просто стало образованием. Отныне школы должны были делать деньги. Любой ценой. И служить не детям, а деньгам.

Развал СССР оказался смертельным приговором лаборатории Шаталова. Нам, разумеется, любезно предложили продолжать работать – на Москву и даже в Москве … Но устроиться жить в Москве не помогли. Почему-то? Наверное, не догадались, что у простых советских учителей, даже если они вдобавок еще и научные сотрудники академического института, капиталов, позволявших купить квартиры в столице, чтобы перевезти туда из теперь уже украинского Донецка семьи, нет и в помине. Откуда там сбережения, достаточные для купли московских квадратных метров?

Так тихо скончалась наша лаборатория и наш эксперимент. Киеву и Донецку мы изначально были не просто не нужны. Мы для них были – кость в горле, болезненная заноза, тревожившая безмятежный покой национально и финансово озабоченных «мисцевых» администраторов… Киеву и Донецку лаборатория Шаталова – со всем ее потенциалом, архивом, опытом – «выявылась непотрибною». И тогда все мы легко и быстро трансформировались в обыкновенных учителей. Какими, собственно, и оставались все эти года, невзирая на академические прибавки к жалованию и статусы. Но в обновленной школе «незалежной» Украины, как оказалось, нам отныне предстояло работать не на детей, а … на национальную украинскую идею!

Что может быть несовместимее с интересами детства?!

И тогда все мы, кто раньше, кто чуть позже, расстались с системой просвещения … отдав ей кто 15, кто 20, а кто и 40 лет честной и бескорыстной учительской жизни.

Судьба разбросала шаталовцев по белу свету: в Германию, в Израиль, в США, в Грецию… И только мы с В.Ф. Шаталовым остались в Донецке. Я ушел в бизнес. Мне было еще не поздно менять свою биографию. А Шаталов … очутился в плену своего авторитета и педагогического наследия. Которое в новых условиях обременяло его мертвым и теперь уже бесполезным – с точки зрения успеха адаптации к новой социальной реальности – грузом, «оберегая» пенсионера от решительных поворотов дальнейшей «творческой» биографии.

Новые власти Украины и Донецка своей школы Шаталову не дали. Классов тоже. А в другой – не своей школе – работать было уже невозможно. Потому что это бы означало начинать все сначала. Как в далекие 50-е годы. И хотя физической форме Шаталова могли позавидовать многие молодые: 100 отжиманий от пола, 30 подтягиваний на турнике, ежедневные кроссы по 5 – 10 километров … В 70 лет даже такого потенциала не хватало, чтобы начинать опять все с нуля.

И хотя имя Шаталова все еще звучало. И его приглашали по инерции разъезжать по просторам бывшего СССР с лекциями, семинарами … И он не отказывался … Кто же в здравом уме отвернется от весомой добавки к нищенской учительской пенсии? И от бальзама на душу, лишенную главного дела всей жизни – работы с детишками? Он не мог не понимать: дело всей жизни рухнуло. Похоронено! Растворилось, развеялось в вихрях социальных катаклизмов…

И тогда так же, как прежде, он беззаветно отдавал себя детям, Шаталов отдался работе с бумагой, описывая гигантский опыт всей своей уникальной творческой жизни. В надежде, что когда-нибудь это все же сгодится его пошатнувшейся умом несчастной Родине.