Семён Кирсанов. Строки в скобках

  Небольшой тюнинг моего давнего рассказа об известном и вместе с тем мало кому знакомом поэте. Смотрим и слушаем.

   В картине официальной советской поэзии 60-70-х годов Семён Кирсанов занимал особое место. Во-первых, он всё-таки как-никак располагался возле «первого пролетарского поэта» – Маяковского. Был его учеником. И на него падал отсвет этой идеологической благонадёжности.

  Во-вторых, поскольку советское общество и писательское, в частности, было ритуализировано и формализовано, Кирсанову была отведена своя ниша, которую он и занял: он был поэт-формалист. Один! Был у нас, условно говоря, поэт-интеллектуал – Арсений Тарковский, поэт-фронтовик – Александр Межиров, поэт-трибун – Евгений Евтушенко, поэт-интеллигент – Давид Самойлов, поэт-лирик – Владимир Соколов, поэт-эстет – Александр Кушнер, поэт-бард – Булат Окуджава, поэт-лагерник Анатолий Жигулин…

  А остальных в эти ниши не очень-то и пускали: не нужен был ни Олег Чухонцев – тоже «поэт-интеллигент», его и печатали с большим трудом, ни «поэт-лагерник» Борис Чичибабин, ни Евгений Рейн, не говоря уже об Иосифе Бродском…

  А Кирсанов, повторяю, был официально признан как классик. И поэтому ему много чего позволяли. Ему официально позволяли быть не похожим на советского человека. Его выпускали за границу, он говорил по-французски, он дружил с французскими коммунистами – Эльзой Триоле, Луи Арагоном, дружил с Пабло Нерудой.

  Его прямым поэтическим учеником и наследником был, конечно, Андрей Вознесенский. Он много чего перенял в своей поэтике от Кирсанова, а после смерти Семёна Исааковича советская власть отдала ему и саму эту опустевшую нишу единственного поэта-формалиста. Поэзия Кирсанова широко повлияла на молодых шестидесятников Б. Ахмадулину, Е. Евтушенко, Ю. Мориц, Р. Рождественского. 

  Склонения

- Именительный - это ты,
собирающая цветы,
а родительный - для тебя
трель и щелканье соловья.

Если дательный - всё тебе,
счастье, названное в судьбе,
то винительный… Нет, постой,
я в грамматике не простой,

хочешь новые падежи
предложу тебе?
- Предложи!
- Повстречательный есть падеж,
узнавательный есть падеж,

полюбительный, обнимательный,
целовательный есть падеж.
Но они не одни и те ж -
ожидательный и томительный,
расставательный и мучительный,
и ревнительный есть падеж.

У меня их сто тысяч есть,
а в грамматике только шесть!

  Именно Кирсанов изобрёл стремительный ритм, ставший весьма характерным для всей поэзии Андрея Вознесенского. Он из немногих учеников Маяковского, проторивший собственный путь во вторую половину XX века.

  Его поэзия часто был аллегорична, он связывал актуальные политические темы с философскими и историческими, комические и игровые элементы — с серьёзным замыслом. Для Кирсанова в поэзии большую роль играли рифмовка, ритм, каламбуры, часто составляя основу творчества. Это сделало его уникальной фигурой в советской поэзии. В 1935 году, в честь открытия московского метро, он написал стихотворение «Буква М», где практически все слова начинаются на эту букву.

  Откуда же появился этот оригинальный поэт? Вы будете смеяться - но, как многие поэты и писатели начала 20 века, из Одессы.

  Семён Исаакович Кирсанов (Самуил Ицекович Кортчик) родился в Одессе 18 сентября 1906 года. Его отец, Исаак (Ицек) Иосифович, был известным модельером женской одежды, имел мастерскую в самом центре города — в доме по ул.Гаванной, 10. По свидетельству родственников, если бы Семён не стал поэтом, он стал бы прекрасным закройщиком. 

  С 1914 по 1923 гг.учился во второй Одесской классической гимназии, затем на филологическом факультете Одесского института народного образования (с 1933 г. — Одесский государственный университет).

  Первое стихотворение, согласно автобиографии Кирсанова, было написано в 1916 году. В 1920 году он вступил в одесский «Коллектив поэтов», куда входили Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Вера Инбер, Илья Ильф.

  После приезда В. Маяковского в Одессу в 1924 г. Кирсанов был одним из организаторов и активным участником слияния левых литературных группировок. На их базе был создан “Юголеф”, действовавший в 1924-25 гг. Кирсанов был одним из создателей и наиболее активных участников журнала “Юголеф”. (ЛЕФ - Левый Единый Фронт искусств, куда входили Маяковский, Асеев, Кассиль, Бабель, Эйзенштейн, Козинцев, Дзига Вертов и другие).

  Конечно, любовь к Одессе Семён Кирсанов пронёс через всю жизнь. И оставил нам прекрасные стихи о родном городе.

В черноморской кофейне
О, город родимый!
Приморская улица,
где я вырастал
босяком голоштанным,
где ночью
одним фонарём караулятся
дома и акации,
сны и каштаны.

О, детство,
бегущее в памяти промельком!
В огне камелька
откипевший кофейник...
О, тихо качающиеся
за домиком
прохладные пальмы
кофейни!

Войдите!
И там,
где, столетье не белены,
висят потолки,
табаками продымленные,
играют в очко
худощавые эллины,
жестикулируют
чёрные римляне...

Вы можете встретить
в углу Аристотеля,
играющего
в домино с Демосфеном.
Они свою мудрость
давненько растратили
по битвам,
по книгам,
по сценам...

Вы можете встретить
за чашкою "чёрного" -
глаза Архимеда,
вступить в разговоры:
- Ну как, многодумный,
земля перевёрнута?
Что?
Найдена точка опоры?

Тоскливый скрипач
смычком обрабатывает
на плачущей скрипке
глухое анданте,
и часто -
старухой,
крючкастой,
горбатою,
в дверях появляется
Данте...

Дела у поэта
не так ослепительны
(друг дома Виргилий
увёз Беатриче)...
Он перцем торгует
в базарной обители,
забыты
сонеты и притчи...

Но чудится - вот-вот
навяжется тема,
а мысль налетит
на другую - погонщица,-
за чашкою кофе
начнется поэма,
за чашкою кофе
окончится...

Костяшками игр
скликаются столики;
крива
потолка дымовая парабола.
Скрипач на подмостках
трясется от коликов;
Философы шепчут:
- Какая пора была!..

О, детство,
бегущее в памяти промельком!
В огне камелька
откипевший кофейник...
О, тихо качающиеся
за домиком
прохладные пальмы
кофейни.

Стоят и не валятся
дымные,
старые
лачуги,
которым свалиться пристало...
А люди восходят
и сходят, усталые,-
о, жизнь! -
с твоего пьедестала!

  И знакомые каждому стихи об Одессе:

Есть город, который я вижу во сне.
О, если б вы знали, как дорог
У Чёрного моря открывшийся мне
В цветущих акациях город
У Чёрного моря!

Есть море, в котором я плыл и тонул,
И на берег вытащен, к счастью,
Есть воздух, который я в детстве вдохнул,
И вдоволь не мог надышаться
У Чёрного моря!

Вовек не забуду бульвар и маяк,
Огни пароходов живые,
Скамейку, где мы, дорогая моя,
В глаза посмотрели впервые
У Чёрного моря!

Родная земля, где мой друг-одессит
Лежал, обжигаемый боем,
Недаром венок ему Родиной свит,
И назван мой город героем
У Чёрного моря!

А жизнь остаётся прекрасной всегда,
Состарился ты или молод,
Но каждой весною так тянет туда,
В Одессу, в мой солнечный город
У Черного моря!

  В 1951 году композитор Модест Табачников на эти стихи написал песню "У Чёрного моря", которую блестяще исполнил Леонид Утёсов. 

  Она стала своего рода визитной карточкой города Одессы. В телесериале «Ликвидация», действие которого происходит в 1946 году (то есть на 5 лет раньше, чем песня появилась на свет), есть эпизод, в котором Утёсов исполняет «У Чёрного моря» на концерте в Одессе. Создатели фильма сознательно, погрешив против исторической правды, выбрали эту песню, так как, по их мнению, она «…лучше передаёт наше отношение к этому времени и эмоциональное состояние публики». 

  В 1925 г. поэт переезжает в Москву. Первая книга стихов “Прицел” вышла в 1926 году. В Москве Кирсанов вступил в ЛЕФ, часто выступал вместе с Маяковским на литературных вечерах. Почти ежегодно выходили его книги стихов “Опыты” (1927), поэма “Моя именинная” (1928). После самоубийства Маяковского Кирсанов находился в кризисе. Затем он находит для себя форму стихотворной публицистики. С началом Великой Отечественной войны добровольцем пошёл на фронт. Работал военным корреспондентом «Красной Звезды», фронтовых газет. Солдатский лубок «Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата», по свидетельствам очевидцев, был не менее популярен на фронте, чем «Василий Тёркин» Твардовского. Участвовал в освобождении Севастополя и Риги, получил две контузии... 

  Вот одно из стихотворений 1941 года:

  Горсть земли

Наши части отошли
к лесу после боя.
Дорогую горсть земли
я унёс с собою.

Мина грохнулась, завыв,
чернозём вскопала,-
горсть земли - в огонь и взрыв -
около упала.

Я залёг за новый вал,
за стволы лесные,
горсть земли поцеловал
в очи земляные.

Положил в платок её,
холстяной, опрятный,
горстке слово дал свое,
что вернусь обратно;

что любую боль стерплю,
что обиду смою,
что ее опять слеплю
с остальной землёю.

  После войны опубликовал поэмы “Эдем” и “Александр Матросов” (1946). За стихотворную повесть о стахановце “Макар Мазай” (1947-50) в 1951 году получил Сталинскую премию.

  В 1964 году написал "Сказание про царя Макса-Емельяна". Для тех, кто знаком с филатовским "Сказом про Федота-стрельца", скажу, боясь огорчить: Леонид Филатов не был первопроходцем в этом жанре народного сказа. Можете найти во Флибусте и убедиться.

  "Ах вы, титлы, запятые, алфавиты завитые, буквы-змеи и орлы на листах раскрашенных, вязью разукрашенных,— вы мне дороги, милы! Ах вы, сказки-присказки о любовях рыцарских, драгоценные ларцы — буква Ферт, буква Рцы... 

Не скоро графу ездится,
недели едет, месяцы,
каретой слякоть месится,
то гать, то околесица.

Тут царские окраины,
луга неубираемы,
грибы несобираемы,
накинуты шлагбаумы,
и каждый под замком.

Пошла земля ничейная,
а чья ничья — неведомо,
какого назначения —
незнамо, не разведано."

  В 1968 году Марк Розовский с Геннадием Хазановым поставили по этой сказке радиоспектакль. Разрешение начальство дало с трудом: всё им в имени Макс мерещилась насмешка над вождём мирового пролетариата.

  Сотрудничество с Маяковским огранило и отшлифовало несомненный талант Кирсанова, в частности, его обострённый слух на звукосмысловые связи в языке. Рифмовка, ритм, каламбуры, даже графическая структура стихотворных произведений захватывали Кирсанова, эмоционально им переживались и нередко составляли их творческую основу. Вслушайтесь:

Я год простоял в грозе,
расшатанный, но не сломленный.
Рубанок, сверло, резец -
поэзия,
ремесло моё!

Пила, на твоей струне
заржавлены все зазубрины.
Бездействовал инструмент
без мастера,
в ящик убранный.

Слова,
вы ушли в словарь,
на вас уже пыль трёхслойная.
Рука еще так слаба -
поэзия,
ремесло моё.

Невыстроенный чертог
как лес,
разрежённый рубкою,
желтеющий твой чертёж
забытою свёрнут трубкою.

Как гвозди размеров всех,
рассыпаны краесловия.
Но как же ты тянешь в цех,
поэзия,
ремесло моё!

Хоть пенсию пенсий дай -
какая судьба
тебе с ней?
Нет, алчет душа труда
над будущей
Песнью Песней!

Не так уже ночь мутна.
Как было
всю жизнь условлено,-
буди меня в шесть утра -
поэзия,
ремесло моё!

   О наших книгах

По-моему,
пора кончать скучать,
по-моему,
пора начать звучать,
стучать в ворота,
мчать на поворотах,
на сто вопросов
строчкой отвечать!

По-моему,
пора стихи с зевотой,
с икотой,
с рифмоваться неохотой
из наших альманахов
исключать,
кукушек хор
заставить замолчать
и квакушку
загнать в ее болото.

По-моему,
пора сдавать в печать
лишь книги,
что под кожей переплёта
таят уменье
радий излучать,
труд облегчать,
лечить и обучать,
и из беды
друг друга выручать,
и рану,
если нужно,
облучать,
и освещать
дорогу для полёта!..

  Этому стихотворению лет 70 - а оно по-прежнему актуально. Именно в литературе, где царит, по выражению Юрия Полякова, "ошеломительная необязательность таланта". Та же проблема - в песенной культуре. Во времена Кирсанова авторами слов замечательных песен были Алексей Фатьянов, Инна Кашежева, Николай Добронравов, Константин Ваншенкин, Евгений Евтушенко, Андрей Дементьев, Леонид Дербенёв и другие поэты. 

  Нынче место поэтов заняли текстовики. Имена их мало кому известны и канут в Лету вместе с изготовленными на конвейере песнями.

  А вот песни на стихи Семёна Кирсанова поют до сих пор. Лирическим хитом стала песня Марка Минкова на слова Кирсанова «Эти летние дожди» из последнего цикла «Больничная тетрадь». Вопреки нигилистическим установкам футуризма, поэт воспевает вечную жизнь, остающуюся в слове.

Эти летние дожди,
эти радуги и тучи -
мне от них как будто лучше,
будто что-то впереди.

Будто будут острова,
необычные поездки,
на цветах - росы подвески,
вечно свежая трава.

Будто будет жизнь, как та,
где давно уже я не был,
на душе, как в синем небе
после ливня - чистота...

Но опомнись - рассуди,
как непрочны, как летучи
эти радуги и тучи,
эти летние дожди.

  Все прекрасно знают, чьей визитной карточкой стала эта песня.

  Стихи Кирсанова заинтересовали Микаэла Таривердиева - он создал целый вокальный цикл, в который входит романс "У тебя такие глаза".

  В той же "Больничной тетради" есть пронзительное стихотворение "Строки в скобках":

Жил-был — я.
(Стоит ли об этом?)
Шторм бил в мол.
(Молод был и мил...)
В порт плыл флот.
(С выигрышным билетом
жил-был я.)
Помнится, что жил.

Зной, дождь, гром.
(Мокрые бульвары...)
Ночь. Свет глаз.
(Локон у плеча...)
Шли всю ночь.
(Листья обрывали...)
«Мы», «ты», «я»
нежно лепеча.

Знал соль слез
(Пустоту постели...)
Ночь без сна
(Сердце без тепла) —
гас, как газ,
город опустелый.
(Взгляд без глаз,
окна без стекла).

Где ж тот снег?
(Как скользили лыжи!)
Где ж тот пляж?
(С золотым песком!)
Где тот лес?
(С шепотом — «поближе».)
Где тот дождь?
(«Вместе, босиком!»)

Встань. Сбрось сон.
(Не смотри, не надо...)
Сон не жизнь.
(Снилось и забыл).
Сон как мох
в древних колоннадах.
(Жил-был я...)
Вспомнилось, что жил.

  «Строки в скобках» очень понравились композитору Давиду Тухманову, он довольно быстро написал на них песню, которую решил в 1972 году включить в запись своей первой авторской пластинки «Как прекрасен этот мир». Исполнить песню было предложено Александру Градскому, но перед самой записью цензуре не понравилось упоминание о постели. Чтобы оставить песню в альбоме, потребовалось изменить стихи. Тухманов позвонил домой Кирсанову, представился и изложил ситуацию. Поэт сначала возмущённо ответил: «Не хотят — как хотят», но потом смягчился и попросил перезвонить через две недели. В назначенный срок композитор долго не мог дозвониться, пока не застал поэта. Кирсанов произнёс: «„Нежилые стены“. „Нежилые стены“ вместо „пустоту постели“», и повесил трубку, не оставив Тухманову возможности поблагодарить. Пластинка была записана.

 10 декабря 1972 года он умер. Его стихи последних лет — печальные, прозрачные, мастерские — и очень-очень живые.

В траве, покрытой листьями,
всю истину узнавший,
цветет цветок единственный,
увянуть опоздавший.

Но ты увянешь все-таки,
поникший и белесый, —
все паутины сотканы,
запутались все осы...

Ты ж, паучок летающий,
циркач на тонком тросе, —
виси, вертись, пока еще
зимой не стала осень!

  В советской поэзии Семён Кирсанов остался уникальной фигурой - и это определило ему заметное место в истории русской литературы XX века. И пусть вас не смущает его еврейское происхождение. По моему глубокому убеждению, русский - это не национальность. Это скорее мироощущение.

  На прощание - два коротких стихотворения замечательного поэта:

Я пил парное далеко
тумана с белым небом,
как пьют парное молоко
в стакане с белым хлебом.

И я опять себе простил
желание простора,
как многим людям непростым
желание простого.

Так пусть святая простота
вас радует при встрече,
как сказанное просто так
простое: «Добрый вечер».

                * * *

Хоть умирай от жажды,
хоть заклинай природу,
а не войдёшь ты дважды
в одну и ту же воду.

И в ту любовь, которая
течёт, как Млечный Путь,
нет, не смогу повторно я,
покуда жив, шагнуть.

А горизонт так смутен,
грозой чреваты годы...
Хоть вы бессмертны будьте,
рассветы,
реки,
воды!

  Любите поэзию - она возвышает нас над повседневностью, учит видеть красоту и придаёт силы жить.