о "русских березках"

Вместо эпиграфа: У Розанова есть интереснейшая статья – “Левитан и Гершензон”. О роли этих двух евреев в русской культуре Василий Васильевич отзывается очень хорошо [...]

Но, – спрашивает Розанов, – почему пейзаж у Левитана всегда без человека? Ведь так просто:

«Вот “Весенняя проталинка”, ну – и завязло бы там колесо. Обыкновенное русское колесо обыкновенного русского мужика и в обыкновенной русской грязи. Почему нет? Самая обыкновенная русская история. “Прелестная проталинка”, – и ругательски ругается среди неё мужик, что “тут-то и утоп”. – “Ах ... в три погибели её согни”.»

Однако люди мешают. Мешают стилизации. “Без них удобнее, легче”. Природа интересна, русские (как русские) – не интересны. Розанов не договаривает, но сейчас-то, после соответствующего опыта, – видно. То же Гершензон: [...]

И Розанов заключает:

«Отчего как-то и заключаешь, что Русь не “кровная” им, не “больная сердцу”. Ибо “родное-то” сердце всю утробушку раскопает, и все “на свет Божий вытащит", да и мало еще – расплачется и даже в слезах самого историка или ландшафиста “кондрашка хватит”.»

Это мастерская “стилизация” русского ландшафта и то же истории русской литературы; и ещё глубже и основнее – стилизация в себе самом – русского человека, русского писателя, русского историка литературы, русского живописца. Мастерство сказалось в том, что всё точно и верно, но всё несколько мертво, не оживлено. Нет боли, крика, отчаяния и просветления; не понятно, откуда вышли “русские святые", потому что спрятан, а в сущности не разгадан и “русский грешник”.

Я не намерен обсуждать именно Левитана. Отдельный Левитан мог избегать изображения русских людей в ландшафтах не потому, что русские люди вызывали у него отторжение (в отличие от милых сердцу березок), а потому например, что этот Левитан – сугубый пейзажист и людей рисовать вообще не умеет или не любит. Вот если таких левитанов наберется достаточная масса, тогда можно будет говорить о явлении.

Словом, в этом – “вместо эпиграфа” – наблюдении нас интересует не самый факт, а принцип: “на что стоит взглянуть”.

Начнем смотреть.

* * *

Наталия Иванова, проживающий в Нью-Йорке филолог и дама вполне либеральных и интернационалистических воззрений, делится своими наблюдениями:

"Русская литература советскими евреями очень любима и почитаема, не только Бабель с Бродским, Пастернак и Мандельштам. Начнем с того, что огромное количество учителей и исследователей русской литературы – были и есть евреи по происхождению. Представить себе науку без Эйхенбаума, Тынянова, Лотмана, Минц, Шкловского, Выготского и массы других нельзя. [...].

Я [...] констатирую сегодняшнее положение дел, каковым оно предстало в моем собственном восприятиии и опыте. В Нью-Йорке, например, есть ДВА Пушкинских общества. Одно РУССКОЕ, которое основал [...] Борис Львович Бразоль. [...] Этому обществу уже 65 лет. А другое – современное. Оно существует при еврейском доме (типа дома культуры), во главе его одессит Марк Митник. Энтузиаст невозможный просто. Журнал “Арзамас” издает, где отражается пушкинская эпоха до мельчайших деталей, кроме Пушкина, его интересует русская история и так далее. Но эти два общества не пересекаются никак. А русские, если и попадают в этот еврейский дом, чувствуют там себя неуютно и долго не задерживаются. Вот такая картина: культура ваша – наша, а вас лучше не надо. Причем это не от Митника исходит, а от всей окружающей обстановки и атмосферы. 

Пастернак, Мандельштам и Бродский при этом просто предмет гордости: и мы внесли свой существенный вклад. Но они не отменяют серебряный век: Ахматову, Цветаеву, Гумилева, а тем более классику: Пушкина, Тютчева, Толстого, Чехова и т.д.

Но в том-то и дело, что это все существует как бы отдельно от русских.   Вот такой пример: я у Митника делала доклад о Царскосельском Лицее. Из публики последовал довольно напряженный вопрос: а кто туда мог поступить? Подтекст был явный. Я ответила, что поступить туда могли дети высшего русского сословия, а русские крестьяне не могли. Это пресекло возможное развитие темы. ""

То есть культура оказывается вполне отчуждаема от народа. Разумеется, с опреденной трансформацией, – вычищением из нее национального ядра, этоса и жизни народа, русского национализма, т.е. того, что собственно и порождает культуру, – однако возгонку особой производной на тему данной культуры, конструирование ее национально-стерилизованной версии, вычищенной от русских как нации (и готовой принять в приготовленную пустоту другую нацию, с ее собственными жизнью и этосом, ее национализмом), произвести вполне возможно.

Именно это и является предметом размышлений Калугина: перестройка еврейской диаспорой под себя пространства и восприятия русской культуры, замена её ценностных фильтров, изгнание из нее жизни русского народа и ядра русского национализма, чтобы переделанная культура могла стать – культурой русскоязычной еврейской диаспоры.  Особый род приватизации, изъятие у русских культурного ресурса.

Как я некогда писал по сходному повводу в ответ на чье-то утверждение

«Неважно, какие там у человека кровя намешаны. Русским человека делает культура, а не “кровь”. Кровь – енто важно у собачек, реже у котяр.»

(Ответ:)

Русским делает (как необходимый минимум) лояльность по отношению к русской этнической группе и ее интересам.

Культура, как контрастно показывает опыт, сама по себе делает не русским, а “славистом”: человек может владеть русской культурой, при этом не относя себя к русскому народу и не отождествляясь с его жизненными интересами. Русская культура и русский народ – два понятия не только разделимые, но и на практике весьма раздельные.

Однако мы отвлеклись; вернемся к березкам:    Одним из наиболее одиозных еврейских радикалов веймарской Германии был Курт Тухольский, сатирик и публицист, и в частности один из авторов одиозного радикального издания Die Weltbühne (из 68 публицистов которого, чье происхождение можно установить, 48 были евреями). Сочинения Тухольского представляют из себя каталог фронтальных нападок на немецкую культуру и национальную жизнь. Эти нападки были мотивированы не необходимостью реформ – они были направлены против самой идеи о существовании германской нации. Как отмечал историк Веймарской республики Иштван Дик, “Тухольский презирал большинство своих сограждан. Князей, баронов, юнкеров, офицеров, полицейских, судей, представителей власти, священников, деятелей науки, учителей, капиталистов, бюргеров, студентов, крестьян и всех баварцев – всех их он скопом обвинял и безоговорочно казнил”. Некоторые сочинения Тухольского, напр. рассказ “Лицо немца”, сочатся из каждой строки неприкрытым физиологическим расизмом и физиологической, нутряной ненавистью к немцам, как к нации.

Тухольский был далеко не последним среди тех авторов, про кого Вл. Максимов (редактор “Континента”) сказал:  "Не из партии Гитлера вырос фашизм... Все родилось на национальном унижении, на экономической разрухе, на растлении. Вся либеральная печать Германии писала тогда: “Нет никакого немецкого языка – это конгломерат диалектов. Нет никакого немецкого народа – это романтическая выдумка Бисмарка. И вообще никогда у немцев на было никакой культуры. Это народ ничтожеств”. Вот на чем сыграл Гитлер."

Одна из наиболее известных книг Тухольского – хотя в современной Германии, где Тухольского даже учат в школах [не знаю, всех ли], избегают о ней упоминать, как и о многих других его сочинениях – была озаглавлена “Дойчланд, Дойчланд юбер аллес” (1929) и содержала сотни две коллажей и фотомонтажей издевавшихся над всем немецким обществом сверху донизу и над всеми его установлениями и героями. После издания этой книги даже некоторые из леворадикальных друзей Тухольского, но немцы по национальности, сочли необходимым прервать с ним отношения.

Так вот, о березках. В этой книге содержится около 200 (точное число не помню) фотомонтажей измывающихся над Германией и немцами сопровожденных издевательскими комментариями. Наконец читатель переворачивает последний лист и читает вверху его: “Так есть ли что-либо, что нам нравится в Германии? Да. Это немецкие ландшафты.” И ниже помещена фотография немецкого пейзажа. (По уверениям биографов, Тухольский был действительно неравнодушен к германским сельским видам.)

Согласно Тухольскому, из всего, что есть в (демократической) Германии, заслуживал симпатии лишь деревенский пейзаж.

Прошло 42 года и левый философ Герберт Маркузе, объявивший Соединенные Штаты фашистской страной, тоже смог обнаружить в Америке лишь одно достоинство: ландшафты. В 1971 году радикальный журнал The New York Times Books Review (June 13, 1971) поместил интервью Симона Карлинского с Маркузе (к тому времени Маркузе, сбежавший из Германии в США в 1934 году, прожил в Америке уже 37 лет):  “Когда от профессора Маркузе, который утверждал, что он любит и понимает Америку, [мы] стали добиваться, чтобы он сказал, какие именно аспекты американской жизни кажутся ему привлекательными, он после некоторого замешательства и мыкания ответил, что любит длинноволосых хиппи, а затем, помычав еще, упомянул о прекрасном американском пейзаже, которому угрожают промышленные выбросы. Далее, несмотря на очевидные усилия, он не смог назвать ничего хорошего” .

Полезное заключение, которое можно отсюда сделать, таково:

Когда кто-либо утверждает, что он любит русские березки или русскую культуру, или “воспитан в русской культуре”, следует для полноты картины интересоваться, любит ли он их вместе с русскими людьми или же отдельно от нагрузки.

Потому что если кому-то любы именно березки и русская культура, надлежит помнить, что лучшее для такой любви средство – нейтронная бомба. Она аккуратно и чисто устраняет мешающих русских людей, зато материальные (березки) и культурные (“культура-мультура”) ценности остаются в полной целости и готовности к употреблению новым хозяином.

https://oboguev.livejournal.co...