Фольклор.- Тайные знания славянских волхвов.

Заговоры и заклинания составляют древнейший пласт народной культуры и непосредственно, как и сказка, связаны с магией.

C помощью заклинательных формул наши предки надеялись заручиться поддержкой стихийных сил природы и их повелителей, Бога и христианских святых, предотвратить или прекратить нежелательные явления, вызвать или ускорить благоприятные перемены. Но если молитва может быть "услышана" или "не услышана", то правильно произнесенное заклинание, по глубокому всеобщему убеждению, безотказно действует на небесные силы и силы природы, на оружие и болезни (точнее - на олицетворяющие болезни существа), на растения и животных и, конечно же, на людей всех возрастов, чинов и званий - от колдунов, "начальников и начальниц" до новорожденного младенца или полюбившейся парню "красной девицы".

Первую группу заговоров составляют "медицинские" - и универсальные ("от всяких болезней", "от боли"), и направленные против конкретных недугов (от заражения крови, от змеиного укуса). Отдельную группу составляют заговоры, призванные обеспечить здоровье новорожденного младенца ("от пупа"), избавить ребенка от бессоницы, уберечь от детских болезней. Особого внимания заслуживает "перепекание ребенка".

Во вторую группу входят хозяйственные заговоры и обереги, призванные обеспечить хороший урожай зерновых и овощей, приплод скота, удачу на охоте, в рыбной ловле, в торговле, безопасность в лесу, на чужбине, на войне.

Третья группа заговоров направлена на урегулирование общественных и личных отношений между людьми, где особый интерес представляют "присушки" и "отсушки" - любовные заклинания.

Большинство заговоров направлено на благо человеку, поэтому их тексты содержат молитвенные формулы, имена христианских персонажей (Святая Троица, Богородица, герои библейских сказаний). Но есть и вредоносные заклинания и примыкающие к ним "отсушки" и "присушки" ("приворотные" любовные заговоры). В них за помощью обращаются к нечистой силе ("призываю к себе девять чертей, девять бесей..."), к языческим богам и, естественно, не употребляют молитвенных слов и выражений.

Тех, кто владел заговорным словом, также можно подразделить на несколько групп. Первая, самая многочисленная группа, это те, кто умеет останавливать кровотечение, знает заговоры от наиболее распространенных болезней, необходимые обереги. И чем дальше мы уходили от традиционной культуры, тем меньше становилось таких людей. В недалеком прошлом такие люди были почти в каждой семье, и подобный уровень владения магическим словом и действием считался явлением обычным.

Вторая группа - "шептуны" (знахари), обслуживающие не только членов своей семьи и близких родственников, но и всех односельчан; порой за помощью к ним обращались и жители соседних деревень. Их знания не исчерпываются лечебными, хозяйственными и универсальными заклинаниями; нередко к ним обращаются за защитой от нечистой силы, чтобы ослабить или нейтрализовать злые чары. В своей практике они широко используют лекарственные травы и другие средства народной медицины.

К третьей категории относят колдунов, возможности и магическая сила которых считаются чуть ли не безграничными. Народная молва приписывает им способность творить настоящие чудеса. Вот как рассказывают об этом старообрядцы Литвы: "Достаточно было волхвитке обойти вокруг воза с товарами - и их хозяева быстро все распродавали не рынке. Другой чародей предлагал отцу рассказчика временно превратить его в собаку, чтобы он смог сбегать в Литву и вернуться обратно в Россию, куда его семья эвакуировалась в годы первой мировой войны. Раздосадованные тем, что их не пригласили на свадьбу, колдуны останавливали "свадебный проезд" - не только лошадей, но и машины; наказывали воров, превращая их в крыс или с помощью заклинаний не позволяя им уйти с места преступления."

В заговоры слово передаётся не только и даже не столько через уши. Слова заговора обычно наговаривается на какой – то предмет (на пряник, на хлеб, на соль, на питьё и многое другое), который становится их переносчиком к месту назначения. Читаемый в присутствии человека заговор обычно непонятен для него, так как его обычно «шепчут», чтобы никто ничего не услышал, но при этом слово обязательно входит в тело больного. Особое слово требует и особого пути. Очень показательным здесь является державшийся несколько столетий в России обычай получать от священника имя для новорожденного и молитву «в шапку». Священник произносил имя и начитывал молитву приехавшему «за именем» отцу или крёстному родителю в шапку, которую старались без промедления надеть на голову и довезти «содержимое» в сохранности. Затем шапку вытряхивали над новорожденным или надевали ему на голову с тем, чтобы слова священника наверняка достигли того, кому предназначались. При переносе слова нужно было произнести: «Порог перешла – слова понесла». Если по пути попадалась речка, ручей, то также необходимо было сказать: «Через речку перешла – слова перенесла». Таким же образом доставляли молитвы для больных из дальних деревень. Эти действия строго осуждались церковными властями, но продолжались вплоть до двадцатого века.

Заговор "от сглазу". Белый глаз, серый глаз, рудый глаз, черный глаз! Радостные урёки, завистные урёки, идите в чистые поля, в зеленые луга. В чистых полях, в зеленых лугах стоит дуб колоколист; на том дубу сидят птицы ярские, поют песни Господние. Не пойдете песни Господние слухать, придет сам Сус Христос, Пресвятая Госпожа Богородица. Возьмет от Агриппины врёки, понесё во пни, во болота, в гнилые колоды. И ныне, и присно. и во веки веков". "Аминь" здесь не говорят.

Сегодня, хотелось бы поговорить, о среде бытования заговорных текстов, поэтому начиная свои изыскания сразу хотелось бы обратить ваше внимание, на редко оговариваемую  в современной науке, прослойку средневекового общества северно-русских скоморохах, знахарях, ворожеях и колдунах.

Интересной промежуточной стадией между волхвами средневековья и ведунами, знахарями и сказителями XIX в. являются севернорусские скоморохи XVI-XVII вв., которых справедливо считают наследниками языческих волхвов.

Этнография дает нам ценнейшие материалы по деревенским знахарям и знахаркам, колдунам и ворожеям, которые лечат людей, заговаривают скотину, насылают порчу или привораживают, определяют злодеев, предсказывают будущее, оберегают от эпидемий, знают свойства трав и помнят десятки архаичных заговоров. Эти материалы о знахарях (которых еще в XVII в. продолжали называть волхвами) возвращают нас на тысячу лет назад и позволяют нам почти во всей полноте представить себе религиозный быт славянской языческой деревни.

В составе племенной знати должны были быть люди, разрабатывавшие и совершенствовавшие систему обрядов, знавшие (или создававшие вновь) тексты молений и песнопений, мелодии напевов, формулы обращения к богам. Вековая традиция неизбежно должна была переплетаться с творчеством и расширением репертуара. Жрецы были неотъемлемой частью любого первобытного общества и, чем больше усложнялась его социальная структура, чем ближе оно было к верхней грани доклассовой первобытности, тем яснее и многообразнее выступала роль общеплеменных жрецов, жриц н князей, выполнявших часть жреческих функций.

Волхвы, знающие заклятия от засухи, производящие точные расчеты оптимальных сроков дождей, рассматривались народом как особые существа, умеющие превращаться в волков, повелевать облаками и даже устраивать затмение луны или солнца: «Облакогонештеи от селян влъкодлаци (вурдалаки) нарицаються: егда убо погыбнеть луна или слънце — глаголють: влъкодлаци луну изъедоша или слънце».

Магическим действиям волхвов-волшебников приписывалось влияние на все силы природы, обеспечивающие урожай. Серапион Владимирский писал, упрекая свою паству: «От ких писаний се слышасте, яко волхвованиемь глади бывають на земле и пакы волхвованиемь жита умножаються?»

Чародейство — магические действия с водой и различными отварами из трав, требующие специального сосуда — «чары». Известны заздравные круговые чары, рассчитанные на сотню участников пира

К облакогонителям и чаровникам иногда присоединяют еще и «кобников», «нарочитых кобников». «Кобь» — гадания о судьбе (eimarmene), гадание по полету птиц («чары деяху и коби зряху») 7. Возможно, что гадательный обряд сопровождался какими-то действиями, может быть, ритуальными танцами, так как современный глагол «кобениться» связан с необычными телодвижениями.

Большой интерес в связи с археологическими материалами представляет значение слова «хранилышкы», поставленное в один ряд с чаровниками и волшебниками. Этим словом переведено греческое «изготовитель талисманов» 8. Следовательно, в разряд языческих волхвов наряду с «волшебниками», влиявшими на природу, включались и те мастера оберегов и амулетов, с продукцией которых мы хорошо знакомы по археологическим находкам.

Все виды работ с металлом в древности были связаны со множеством обрядов, поверий и представлений, перераставших в мифы. Общеизвестна связь кузнецов с образом волка («волкодлаки»?).

Если пытаться воспроизвести состав жреческого сословия древних славян, то, кроме универсальных волхвов, — «облакогонителей», руководителей языческих обрядов и жертвоприношений, мы непременно должны включить в общий перечень волшебников также и кузнецов, изготавливавших не только орудия труда и оружие (что уже придавало им значительный вес), но и «женскую кузнь», «кузнь многоценную», проявляя «хытрость» и «художьство кузньчьско».

От древнего глагола «ковать», изготавливать нечто из металла, происходит слово «коварство», которое нами употребляется только в переносном смысле, а в свое время означало: мудрость, уменье, замысловатость (греческие соответствия: panourgos — мудрый; mechanikoi — умелые). «Корень премудрости, кому открылся, и коварство (премудрости), кто уразуме».

Как увидим далее в разделе о языческих элементах в прикладном искусстве христианской Руси XI — XIII вв., эти «коварные» златокузнецы в совершенстве знали языческую символику и широко применяли свои знания как для изготовления деревенских амулетов и украшений с оберегами, так и для «гривной утвари» самых знатных женщин страны вплоть до великих княгинь.

Помимо волхвов, колдовскими действиями занимались и женщины ведуньи-ведьмы, «чаровницы», «обавницы», «потворницы», «наузницы». Существовал и женский род от слова волхв — «вълхва».

По всей вероятности, общественные магические действия производили мужчины-волхвы, а в семейном, домашнем обиходе, в вопросах гадания о личной судьбе, в лекарском знахарстве видная роль принадлежала женщинам, тем ведьмам (от глагола «ведать» — знать), которых в XVII в. называли «бабами богомерзкими».

В летописи под 1071 г. по поводу волхования сказано: «Паче же женами, бесовьская вълшвения бывають; искони бо бес жену прельсти, си же — мужа. Тако и в си роды (в нашем поколении) мъного вълхвують жены чародействъмь и отравою и инеми бесовьскыми къзньми».

Перечисление различных разрядов специалистов по тем или иным видам предсказаний и заклинаний свидетельствует о многочисленности и многообразии того, что мы условно назвали «жреческим сословием» древней Руси.

Полнее всего религиозная и политическая роль жречества прослеживается у балтийских славян в XI — XII вв. В особенности интересны свидетельства католических писателей XII в. Саксона Грамматика и Гельмольда, на основании которых А. Гильфердинг говорил даже о теократическом образе правления у лютичей и бодричей. У балтийских славян, пишет Гильфердинг, «жрецы имели значение особого, строго отделенного от народа сословия… они совершали в святилищах всенародные моления и те гадания, которыми узнавалась воля богов. Они пророчествовали и говорили народу от имени богов… Они пользовались особенным почетом и богатством, распоряжались и доходами с поместий, принадлежавших храмам и обильными приношениями поклонников».

Наиболее прославленным у балтийских славян был знаменитый храм Святовита (соответствовавшего русскому Роду) в Арконе на берегу Балтийского моря.

«Земная власть, — продолжает Гильфердинг, — принадлежавшая Святовиту, находилась, разумеется, в руках жреца. Жрец был настоящим повелителем и властелином райского племени… Жрец почитается у ран более, чем князь». Языческое духовенство племенного союза Лютичей представляло собой феодализирующуюся верхушку, обладая земельными угодьями, собирая дань («дары»), облагая пошлинами купцов, присваивая третью часть военной добычи и располагая собственным отборным войском Святовита.

Такую же картину наблюдаем и у соседних племен: у Поморян, у Бодричей и др. Существовала целая иерархия жрецов разных рангов: в каждой жупе, наряду с жупаном существовал жрец; в каждом племени наряду с князем — жрец всего племени, а наряду с этим, над этой локальной системой, господствовал жрец главного бога целого союза племен (Святовита, Радогоста, Перуна и др.).

Безусловно, прав Г. Ловмянский, говоря, что славянское жречество, как общественная группа, «иерархически организованная, формируется на этапе государственной организации (от которой получает материальную поддержку)… и управляет религиозной жизнью определенной области».

Управление религиозной жизнью было непростым делом даже на уровне единичного поселка; оно было сложным на уровне племени с общеплеменным святилищем и оно стало весьма усложненным и многообразным на уровне государства, объединившего около полусотни племен. Простой сельский волхв должен был знать и помнить все обряды, заговоры, ритуальные песни, уметь вычислить календарные сроки всех магических действий, знать целебные свойства трав. По сумме знаний он должен был приближаться к современному профессору этнографии с тою лишь разницей, что этнограф должен долго выискивать полузабытые пережитки, а древний колдун, вероятно, получал многое от своих учителей-предшественников. Без непрерывной преемственности поколений нельзя представить себе тысячелетнюю традиционность всех разновидностей восточнославянского фольклора.

В этом отношении интересны календарные расчеты приднепровских славян-антов IV в. н. э. То, что они совпали (и довольно точно!) с многолетними научными наблюдениями русских агрономов XIX — XX вв., позволяет уверенно говорить о том, что календарь IV в. был тоже основан на длительных наблюдениях, на тщательной фиксации из поколения в поколение связи урожая с той или иной погодой. И все это в свою очередь было пронизано языческим взглядом на вещи. Календарными рубежами были: вегетативные фазы яровых (наиболее древних) хлебов, оптимальные сроки дождей и приуроченные к ним языческие моления — 2 мая (позднее — «Борис Хлебник») — первые ростки; 4 июня — семик; 24 июня — «Иван Купала»; 12 июля — начало подготовки к перунову дню; 20 июля — день Перуна (позднейший ильин день); 7 августа — конец жатвы (позднейший «Спас» 6 августа).

Выработка таких устойчивых календарных сроков была не только результатом общенародных наблюдений славян-пахарей, но, судя по обозначению этих сроков молений о дожде, особыми языческими празднествами, справлявшимися торжественно и всенародно, наблюдения и обобщение, усреднение их было делом особых специалистов, которыми в условиях первобытности и ранней государственности и являлись волхвы-«облакопрогонители».

Такие же длительные, на протяжении многих десятков поколений, наблюдения велись ведуньями («ведьмами») над свойствами разнородных трав. Первобытная фармакология, как показывают поздние этнографические исследования, была делом наследственным, и далекие праматери «богомерзких баб» XVII в. и знахарок XIX в. входили в состав того, что можно условно назвать «сословием жрецов». Недаром летописец, повествуя о волхвах 1060-х годов, писал, что «Паче же женами бесовьская вълшвения бывають.… Мъного вълхвують жены чародейством и отравою и инеми бесовьскыми къзньми».

Фармакология XIX в. примерно на две трети состояла из набора лекарственных трав, изученных древними чародейками и через лечебники и «травники» XVI — XVII вв. ставших достоянием науки.

Организация многодневных общеплеменных «событий», «соборов», собиравших, судя по западнославянским материалам, тысячи участников, безусловно требовала руководства со стороны опытных, знающих сценарий каждого празднества жрецов, которые почти несомненно подразделялись на разряды по степени своего значения. Вероятно, был и верховный жрец (pontifex maximus), были и его помощники (pontifices minores). У позднейших православных епископов и священников должны были быть языческие предшественники.

По всей вероятности, у каждого языческого храма («храмъ» -от полногласной формы «хоромы», т. е. «круговая постройка», святилище) был свой постоянный жрец и служители, так сказать причт. Мы знаем, например, что в круглом святилище Перуна под Новгородом поддерживался неугасимый огонь; это должны были выполнять какие-то постоянные служители, подобные позднейшим дьячкам, звонарям и церковным сторожам. Круг их обязанностей нам неизвестен, но следует допустить, что они заботились об отборе жертвенных животных, их содержании, собирали и хранили приносимые в святилище дары, оповещали народ о приближении того или иного празднества — моления, участвовали в самом языческом богослужении, быть может, являлись актерами тех «игрищ», в которых воспроизводились те или иные эпизоды мифов. Такими театрализованными действами могли быть новогодние и масленичные карнавалы с различными сценами с участием ряженых, танец пробуждающегося медведя (24 марта — «комоедицы» — комедия), жертвоприношения Ящеру, похороны Костромы, Морены или Ярилы, одним словом, все то многообразие древних ритуальных игрищ, которые со временем превратились в веселые игры деревенской молодежи и в конце концов выродились в малопонятные для участников детские игры.

Делом языческого «причта» могло быть и изготовление реквизита празднеств (маски, жезлы, ковши с головой ящера и т. п.).

Помимо ежегодных, издавна регламентированных празднеств, возникали и особые случаи, когда требовались знания мудрых волхвов — например, похороны знатного человека, князя, языческие мероприятия при эпидемии и т. п. Такие княжеские мавзолеи, как Черная Могила или Гульбище, порядок сооружения которых, равно как и всю погребальную церемонию, так подробно описал Ибн-Фадлан на примере погребения знатного руса в 800 км от Чернигова, были сложными комплексами с устойчивым, выработанным ритуалом. Вот эта-то устойчивость и однотипность и говорят о сложившейся обрядности, за соблюдением которой и должны были следить волхвы.

Судя по поучениям против язычества XI — XIII вв… волхвы, как особая постоянная категория людей, существовали в русских городах и селах и после крещения; к ним обращались за помощью и советом, что и осуждалось церковниками. Впрочем, сила волхвов в глазах народа признавалась даже самими церковниками. Иаков Мних, написавший «Похвалу Владимиру» в XI в., говорил: «Много бо и волъсви чюдес сътвориша бесовьскым мечтанием...».

Наибольший интерес для нас представляет, однако, не эта повседневная практика волхвов и даже не организация торжественных ежегодных «соборов» у святилищ или похорон в огромных курганах — для понимания уровня развития славянского язычества важнее теологическое творчество волхвов-друидов, те сказания, мифы, «кощюны», ради которых «многы събирающеся к кощюньником».

Только волхвы высшего разряда могли дать указания скульптору-каменотесу на берегах Збруча, как изобразить на каменном столбе всю Вселенную с человечеством на земле (мужчины, женщины, ребенок), с благожелательным божеством подземного мира (Волос -Плутон), с божествами на небе и всему этому многообразному трехъярусному комплексу придать общую, объединяющую форму живоносного начала (лингама). И судя по сложным космологическим фибулам Среднего Поднепровья, не в IX в., к которому относится збручский Род-Святовит, а много раньше уже существовали волхвы-«хранильники», знавшие, как следует изготавливать нагрудное украшение, чтобы оно отгоняло от его владелицы всякую нечисть (упырей, навий) не одним каким-либо добрым знаком, а тоже символическим изображением всей Вселенной с солнцем-Дажьбогом наверху и Ящером внизу.

Языческая теология не была, очевидно, единообразной и неизменной. На збручской композиции нет Ящера, хотя в землях соседних вислян этот подводно-подземный бог дожил, как мы видели выше, до XV в., а в Новгороде образ этого «поддоного царя» уцелел в былинах о Садко до XIX в. Второй персоной после Рода в этом пантеоне был не Волос, как в формуле присяги в договорах с Византией, а богиня плодородия Макошь.

В эпоху соперничества с христианством, при Святославе и Владимире языческие волхвы создали новый государственный пантеон, главой которого стал не Род, а воинственный Перун, а пантеон 980 г. в целом отражал две новых интересных идеи: во-первых, здесь была создана антитеза христианскому пантеону, а, во-вторых, волхвы постарались воскресить как можно больше архаичных местных божеств, восходящих к сколотскому времени, к эпохе Геродота, писавшего о приднепровских пахарях.

Продолжение следует...