«Кобра» для НАТО

Ещё не так давно труды Руслана Александровича Максимова были совершенно секретными. Но и сегодня его разработки могут оставить многие подразделения НАТО без бронетехники. И хотя система «Дракон» давно не используется, «Кобра» до сих пор стоит на вооружении, даром что родилась почти полвека назад. Среди множества наград у Руслана Александровича медали «За боевые заслуги» и «За воинскую доблесть», орден Трудового Красного Знамени.

Родился Руслан Александрович в Сергиевом Посаде. Отец из крестьянской семьи, мастер золотые руки. Семья перебралась в Подмосковье до начала войны, отец умер от туберкулёза.

– Мама работала на заводе в Болшево, который выпускал оборудование для кондитерских фабрик, – вспоминает  Руслан Александрович. – С началом войны завод быстро перепрофилировали на выпуск мин. Начались бомбёжки. Фашистские самолёты летали на бреющем полёте, расстреливали всё, что могли. И я попадал под этот огонь. У каждого дома рыли окопы, чтобы прятаться от бомб. В один из них попала бомба, и в нём погибли 12 человек. Взрослые ещё как-то самолётов побаивались, а мальчишки ничего не боялись, страха не было. Всё воспринималось как игра. В школе был кружок военного дела, мы учились стрелять. Мальчишкам нравилось. Помню, как несколько бомб упало рядом со школой, все стёкла вылетели. Повезло, что это случилось во второй половине дня, когда все закончили учёбу. А в одном доме, когда немцы бомбили завод, семья ушла из большой комнаты в маленькую на обед, и в это время в большую комнату попала бомба. Всю мебель в щепки, а они живыми остались – счастливый случай. Три моих дяди ушли на фронт, двое погибли. Один пропал в 41-м – начале 42-го без вести. Потом его жена искала, но так и не смогла найти. Где и как погиб, неизвестно. Другой, артиллерист, дошёл до Берлина и там погиб уже в самом конце войны, 30 апреля. А третий вернулся.

– Как изменилась ваша жизнь с началом войны?

– Основную массу школьников эвакуировали, нас осталось несколько человек. В конце ноября весь завод, где работала мать, заминировали. Всех рабочих распустили, сказали, если немцы прорвутся, завод будет взорван. Помню, свои вещи я закопал в землю. А 25–26 декабря началось контрнаступление Красной Армии, завод разминировали, люди опять пошли работать. Мы, человек десять, побежали в школу. Директор нам говорит: «Ребята, поступает много раненых с фронта, нужны помощники». Мы все вызвались. Так в декабре 1941 года началась моя помощь фронту. Носилки таскали вчетвером, но никто не стонал. Грузили, разгружали. А мороз был приличный, руки замерзали. Нас подкармливали горячей кашей. Хлеб в войну выдавали по карточкам, 400 граммов. Рабочим на оборонном заводе давали 800 граммов. Там работа была тяжёлая. Дома помогал маме, обед готовил, суп варил из крапивы, ходил копать оставшийся в земле картофель. Умерла сестра. Я пошёл на завод: проверял на контроле готовые изделия, минные оперения, отделял бракованные мины. На заводе их точили, отливали, на отдельном участке делали заливку взрывчатого вещества. А потом начали изготавливать направляющие рамы для «катюш». Никто не знал, что такое делалось, секрет был большой, но догадались. Подростки работали по семь часов. Помню, те, кто выполнял норму больше 120 процентов, получали талон на омлет размером с два-три спичечных коробка. Я быстрый был, всегда норму перевыполнял, талончик мне обычно давали первому. Да и без омлета бы работал: был азарт. Мы с мальчишками ещё и соревновались. Подросткам давали работать по шесть часов, но мы работали и семь, и даже до восьми доходило. А взрослые целыми сутками трудились. Это и была наша помощь фронту.

– На заводе долго работали?

– До 1944-года, когда всех подростков забрали на курсы подготовки молодого бойца. Мы уехали в лагеря, и там месяц или больше нас обучали, как в атаку ходить, как ползать по-пластунски, стрелять. В любых погодных условиях, как на фронте. Потом я окончил курсы снайперов и пришёл в военкомат. Но на фронт меня не взяли, а направили в специальную школу, вроде суворовского училища. Началась моя военная жизнь. Ещё шла война с Японией. Я окончил сначала краткосрочные курсы артиллеристов, потом прошёл трёхгодичное обучение, стал сержантом, окончил Дальневосточное артиллерийское училище. Служить направили в город Котовск Одесского военного округа. Первое, что сделал, когда стал офицером, – позвал к себе маму. Она приехала и всю жизнь жила уже со мной. Там я прослужил около трёх лет. А однажды проявил инициативу – предложил улучшить правильность выполнения подготовки орудий к стрельбе. Командир бригады мою смекалку оценил, и меня направили на полигон. Я подумал: ну вот дослужился, в топографы переводят. А меня направили проходить службу в Кубинку. Прибыл в Кубинку, стал работать пиротехником в лаборатории. Мы разбирали снаряды, разделяли заряды, уменьшенными зарядами потом стреляли по броне. Рассчитывали, как ведёт себя снаряд при разной скорости при стрельбе на 4-5 километров, насколько точно попадает в цель при разном заряде на разных расстояниях…

– Школу не закончили…

– Окончил вечернюю школу. Трудности были попасть в академию. Экзамены хорошо сдал, но не взяли по здоровью. А потом нам разрешили поступать в гражданские вузы. Я поступил в политехнический институт на заочное отделение. А в итоге всё равно закончил бронетанковую Академию имени Малиновского. Меня перевели в другой отдел, стали повышать в званиях. Я ещё учился в академии, а меня уже назначили младшим научным сотрудником. Занимался в основном ракетным вооружением, ИТ-1 (истребитель танков) с комплексом вооружения «Дракон». Это был один из первых танков, который стрелял реактивными ракетами. Пушки там не было, только 12 ракет, которые уходили по направляющим. То, что ракета шла полуавтоматом, было большим шагом.

– Чем занимались после «Дракона?

– Главным образом испытанием ракетного вооружения для борьбы с танками, в основном снарядами. Потом пошёл противотанковый ракетный комплекс «Малютка» для установки его на танки и БМП, как дополнительного вооружения для борьбы с танками противника. Ракета-малютка заняла на конкурсе среди таких «изделий» первое место. Хотя мне этот снаряд казался менее удобным для управления: он летал, болтаясь в воздухе, а другой снаряд, который проиграл, летел хорошо. В нашем институте была группа, где разбирали снаряды, собирали, проводили всевозможные замеры. Помню, когда «Малютку» поставили на БМП, возникла проблема. Когда её заряжали, там что-то не состыковывалось, и она выбрасывала снаряд. А когда человек старался всё делать быстро, он толкал снаряд в ствол сильнее, тот возвращался назад, и его выбрасывало. Я эту проблему решил, сделал чертежи, и всё, как положено, отправили на завод. Там идею забраковали. Я в отлучке был, а когда вернулся, мой чертёж какой-то человек, который не играл никакой роли, содрал и сделал свой чертёж один к одному. Его нам и вернули. Замещавший меня на время моего отсутствия офицер документ подписал. У меня тогда всё желание заниматься серьёзными изобретениями исчезло. Сказал: буду работать только для своего отдела.

– Но работать вы всё равно продолжали?

– Конечно. После принятия на вооружение «Дракона» началась работа со снарядом-ракетой «Кобра», который разработали в московском КБ. Она, кстати, до сих пор на вооружении стоит. Я был начальником лаборатории ракетного вооружения и с начала до конца этой «Коброй» занимался. Начались испытания. Когда первый этап прошёл, меня назначали заместителем начальника испытаний. В их ходе было много доработок, решали разные нюансы с промышленностью. Начальник КБ, которое создало «Кобру», хорошо относился к моим замечаниям. А другие иногда хитрили, чтобы быстрее сдать «изделие». Чем быстрее сдадут, тем быстрее получат зарплату. Но у нас была задача создать качественное вооружение, и от нашего подхода к работе стоял вопрос о принятии «изделия» на вооружение. А это уже очень серьёзно. Мне удалось довести до конца «Кобру».

– Возни с «изделием» было много?

– Полгода занимались капитальной доработкой. Потом снова прошли испытания, после которых сделали ещё доработку. Проводили испытания в сложных условиях: стреляли с подсветкой, с осветительными минами на два километра, на три. А вообще-то и на четыре километра снаряд летел. На дальний полёт «Кобра» не была рассчитана, но чем раньше начинаешь громить врага, тем лучше. «Кобра» очень хорошо попадала в танки на расстоянии до четырёх километров и пробивала броню. Ему лишь бы дойти до цели, а броню снаряд точно пробьёт. По «Кобре» я давал много предложений. Упал непонятно почему снаряд. Я пришёл разбираться, а кто-то темнит. Я говорю: ребята, я вам не враг, если вы от меня что-то скрывать будете, я вам ничего подсказать не смогу. А я хочу, чтобы наше изделие было качественное. Что такое «быстрее сдать»? Это значит, изделие в чём-то недоработать. И с теми, кто думал так же, как я, мне легко работалось. Когда я давал предложение, руководство быстро отправляло человека в Москву с моими набросками, эскизами, чертежами. Там они за ночь всё это прорабатывали, присылали назад, и мы работали дальше. Такие вещи бывали неоднократно. Кумулятивный снаряд, при его создании много чего учитывалось. Иногда говорят – прожигает, но это неправильное понятие. Он не прожигает, он пробивает, только по-своему.

– «Кобра» стала вашим главным детищем?

– Да. Я даже после этого написал методику государственных испытаний, и не только «Кобры», но вообще вооружения. Мне было поручено это сделать, да я и сам к этому стремился. Потому что хорошей методики испытаний до этого не было. Была только вводная часть. А полноценной методики, чтобы новый человек пришёл, и ему сразу всё стало ясно, не было. И я занялся этой «диссертацией». Молодёжь, которая приходит, довольна: методика работает.

– Чем занимались после «Кобры»?

– Занимался другими работами, – улыбается Руслан Александрович. – Но потом сердечные дела появились, и я уволился с работы в 91-м году в звании подполковника. Скверное совпадение получилось. Во времена СССР пенсия у меня была неплохая, а потом всё резко поменялось, условия жизни стали другими. В магазинах продуктов навалом, а есть нечего. Но я не думаю, что зря прожил жизнь. То, что после себя оставил, работает, совершенствуется, рождает новое.

– Вы не подсчитывали, сколько рацпредложений, усовершенствований сделали?

– Много… У меня голова всегда работала хорошо и руки тоже. Я многое сам делаю. Машину всегда сам ремонтировал – ради интереса. Ко мне все обращались. И я делал серьёзные рацпредложения, которые чуть ли не на изобретения шли. Всегда что-то хотел сделать лучше. В любом вопросе. Помню, молодым ещё заинтересовался, почему часы встали. Я их разобрал, посмотрел, всё понял и исправил. Потом ко мне все несли часы, которые мастера не брали, я их ремонтировал. Или машина какая-нибудь. Все говорят: мы не можем, ничего не сделать. Я смотрю – можно сделать. У меня всегда творческий подход к делу был.

Летом 2017 года Руслан Александрович отметил 90 лет. Он подтянут, строен, с интересом изучает труды танковой академии. Книги и документы на столе по старой привычке лежат названиями вниз. У него прекрасная память и молодые глаза. Главная забота – лишённая возможности двигаться супруга. К трудностям и тяготам жизни относится с юмором. На пятый этаж трудно подниматься? Зато в спортивной форме. До 90 лет дожить не рассчитывал, но так вышло, и тут уж ничего не поделаешь.

Специально для «КОНТа». Печатается с сокращениями.

С. Силин. Вести Кубинки, 2017. Фото автора.