Эйнштейн против Бора. Квантовая механика

Кандидат физико-математических наук, доктор естествознания (Германия) Евгений Беркович

Кто самый великий физик? Спросите об этом кого угодно, любой вам скажет: Альберт Эйнштейн. Не зря строгий академик Лев Ландау поставил его первым в своей иерархии физиков. Да и опрос Американского исторического общества на исходе ХХ века назвал Эйнштейна «человеком тысячелетия» — с большим отрывом от других претендентов.

А теперь спросим себя: «Почему Эйнштейн — самый великий физик?»

Да, он совершил гениальные открытия. Но и другие физики тоже не стояли в стороне. С 1901 года Нобелевские премии по физике получили двести с лишним человек. Каждый лауреат сделал выдающееся открытие, иначе премию не дают. Были случаи, когда авторы великих открытий премию не получали, но, чтобы премию дали ни за что, такого не припомню.

Так почему Эйнштейн — величайший среди великих?

Для ответа на этот вопрос давайте рассмотрим, как совершаются революции в науке, в частности в физике. Общая схема такова. Существует некая теория, которая худо-бедно отвечает на поставленные перед ней вопросы. Но кто-то замечает, что есть в этой теории недостатки, какие-то явления она не может удовлетворительно объяснить, какие-то противоречия вскрываются внутри самой теории. Учёные понимают недостаточность существующей теории и с нетерпением ждут новой. Многие над этим работают. И тогда появляются первопроходцы — они привносят новые идеи, которые в старую теорию не укладываются. Эти новые идеи ломают старую теорию, но ещё не обязательно образуют новую. Чтобы образовалась новая теория, должны появиться первооткрыватели, создающие на базе новых идей законченную научную теорию. Революция, о которой мечтал научный мир, совершилась!

Проиллюстрирую эту схему на примере революции в физике микромира, названной «революцией вундеркиндов».

В XIX веке существовали теории электромагнитных и тепловых явлений, вполне удовлетворительно описывающие многие оптические, электрические и тепловые явления. Но вот для излучения нагретого тела удовлетворительной теории не было. Это отметил, например, лорд Кельвин, подводя итоги физики XIX века на собрании Королевского общества в Лондоне в декабре 1900 года.

Первопроходцем оказался — прежде других — Макс Планк, который в том же декабре 1900 года предложил новую формулу для излучения нагретого абсолютно чёрного тела, выдвинув чрезвычайно смелую гипотезу о квантах света. Согласно Планку, свет распространяется не непрерывно, волнами, как предписывала старая теория, а пучками, сгустками энергии, названными потом фотонами или квантами. Эта гипотеза в старую теорию не укладывалась, но и новой теории ещё не создавала. Для этого требовались новые идеи и методы.

Альберт Эйнштейн во время лекции в Пасадене (Калифорния, США), 1931 г.

Фото: The Huntington Library, San Marino, California

Следующим первопроходцем тут выступил молодой Альберт Эйнштейн, в 1905 году опубликовавший три великие работы, за каждую из которых он получил бы титул гениального физика. Это были статьи о фотоэффекте, объяснённом с помощью планковских квантов света, о броуновском движении и о специальной теории относительности. Здесь для нас важна сейчас именно первая работа, показавшая, что кванты не просто умозрительная конструкция, а реально существующие объекты. Но полной теории излучения этих квантов ещё не было.

Было непонятно, как устроены атомы, как они излучают и поглощают свет, почему разные источники света дают разные спектральные картины. Новыми первопроходцами стали Эрнест Резерфорд, предложивший в 1911 году планетарную модель атома, и Нильс Бор, который в 1912—1913 годах сформулировал постулаты, позволявшие начать хоть какие-то расчёты по новым правилам. Постулаты Бора не создали новую науку, оставаясь ещё во многом на уровне искусства: исследователь должен был придумывать различные дополнительные предположения, чтобы получать результаты, совпадающие с данными экспериментов.

Такое положение, когда старая теория уже скомпрометирована новыми идеями, но новой теории ещё нет, продолжалось четверть века. И только в 1925 году появились первооткрыватели — Вернер Гейзенберг, Макс Борн и Паскуаль Йордан, в знаменитой «работе трёх» (Dreimannerarbeit) построившие основы современной квантовой механики. В следующем году Эрвин Шрёдингер, опираясь на идеи Луи де Бройля, предложил другой вариант той же науки, назвав его волновой механикой. Он же доказал эквивалентность обоих подходов. Поль Дирак и Паскуаль Йордан поставили новую науку на прочный математический фундамент. Макс Борн вскрыл статистический характер процессов в микромире, а Вернер Гейзенберг с соотношением неопределённостей и Нильс Бор с принципом дополнительности дали физическую интерпретацию нового формализма. В 1927 году революция в науке о микромире была завершена.

Вернер Гейзенберг (слева) и Маск Борн перед домом в Эдинбурге, 1947 год. Фото из книги: Greenspan, Nancy Thorndike. Max Born-Baumeister der Quantenwelt/ Eine Biographie. — München: Spektrum akademischer Verlag, 2006

Как видим, на каждом этапе этой революции действовали гениальные учёные: первопроходцы Планк, Эйнштейн, Резерфорд, Бор и первооткрыватели Гейзенберг, Борн, Йордан, Шрёдингер, Бор, Дирак… За исключением Паскуаля Йордана, замаравшего себя членством в нацистской партии, все участники революции получили Нобелевские премии.А теперь посмотрим на революцию в области физики макромира, теории строения Вселенной. Теория тяготения существовала со времён Ньютона, и её справедливость ни у кого не вызывала сомнений. Необходимость новой теории увидел один Эйнштейн. Далее, именно ему принадлежат новые идеи о связи материи и пространства и о силе тяготения как характеристике геометрии пространства. Первопроходцем выступил тут опять лишь Эйнштейн. Идея об отклонении лучей света от далёких звёзд при прохождении вблизи Солнца была оформлена уже в 1914 году, и её можно было проверять во время солнечного затмения в Крыму в августе того же года. Помешала это сделать начавшаяся Первая мировая война. А в 1915 году была завершена и общая теория относительности, первооткрывателем которой стал тот же Эйнштейн. Так что революцию в физике макромира, состоявшуюся за десять лет до «революции вундеркиндов», с полным правом можно назвать «революцией одиночки».Этой революции, в отличие от «революции вундеркиндов», никто не ждал и никто её не предвидел. Если бы не Альберт Эйнштейн, революции в физике макромира пришлось бы ждать ещё не одно десятилетие.

Вот почему Эйнштейн не просто первый среди равных, а величайший среди великих. И хотя основные результаты квантовой механики принадлежат другим учёным, они все подчёркивали сильнейшее влияние на них идей и методов Альберта Эйнштейна.

Смерть Альберта Эйнштейна 18 апреля 1955 года потрясла планету. О том, что с его уходом мир стал другим, говорили политики и писатели, артисты и художники…

Президент США Дуайт Эйзенхауэр заявил на следующий день после объявления о кончине учёного: «В ХХ веке ни один другой человек не сделал так много для безмерного расширения области познанного. Тем не менее ни один человек не был столь скромен, обладая властью, которой является знание, ни один человек не был столь уверен, что власть без мудрости смертельно опасна».

Вернер Гейзенберг откликнулся на смерть создателя теории относительности такими словами: «Эйнштейн имел необыкновенное мужество поставить под сомнение все предпосылки классической физики, и он же обладал духовной силой, чтобы осмыслить, как можно с другими предпосылками привести явления в непротиворечивый порядок».

Вернер Гейзенберг во время доклада. 1950-е годы. Фото: Архив издательства Süddeutsche Verlag, Мюнхен

Томас Манн, подружившийся с Эйнштейном во время их недолгого соседства в Принстоне (США), подчеркнул в заметке, опубликованной в газете «Neue Züricher Zeitung» 19 апреля 1955 года: «Он был тем человеком, который, казалось, мог, опираясь на свой фантастический авторитет, справиться с любой напастью, грозящей человечеству. И если сегодня сообщение о его смерти повсеместно вызывает единодушную скорбь и смятение среди народов различных рас и религий, то в этом проявляется иррациональная вера в то, что он одним своим существованием мог противостоять последней катастрофе».

Великий писатель пережил великого физика всего на четыре месяца.

Альберт Эйнштейн и Томас Манн, бывшие соседями в Принстоне в 1938 1939 годах. Фото: Архив Лоты Якобы, университет Нью-Гемпшир, США

Эйнштейн в изоляции

В 1955 году научный мир отмечал пятидесятилетие теории относительности. В марте чествовать выдающиеся заслуги Альберта Эйнштейна собрались два физических общества, принадлежавшие двум государствам-антагонистам: Физическое общество Западного Берлина и Физическое общество ГДР.

На заседании Физического общества Западного Берлина 18 марта 1955 года с докладом «Альберт Эйнштейн и световые кванты» выступил его верный друг и почитатель Макс Борн. Эйнштейну к тому времени оставалось прожить только один месяц. Борн описал положение в научном мире, в которое автор теории относительности попал в результате безуспешных поисков единой теории поля и отказа от статистической интерпретации квантовой механики: «Тем самым Эйнштейн оказался в изоляции, которая была бы трагической, если бы не его радостный, оптимистический темперамент, который охранял его от горечи. Он ведь всегда был одиночкой. Он стремился к познанию ради собственного удовлетворения, а не для материальных выгод или славы. Трагедия его жизни есть трагедия нашей науки в целом, трагедия злоупотребления наукой в политической борьбе народов».

Следующим мероприятием юбилейного года стал Международный конгресс по общей теории относительности и космологии, собравшийся в Берне. Когда Вольфганг Паули 11 июля 1955 года открывал первое заседание, Эйнштейна уже не было в живых. Паули предложил рассматривать конгресс как прощание с великим физиком.

Вольфганг Пуалуи (у микрофона) на встрече нобелевских лауреатов в Линда (Германия). Июнь 1956 года. Фото: Архив ЦЕРНа, Швейцария

Среди участников конгресса было немало друзей и соратников автора теории относительности, например Макс Борн, Макс фон Лауэ, Эрвин Фройндлих… О совместной работе с Мастером доложила участникам конгресса последняя ассистентка Эйнштейна Брурия Кауфман, приехавшая на конгресс из Принстона. Кроме неё из Института перспективных исследований, где до конца своих дней работал Эйнштейн, в Берн прилетели другие коллеги учёного: Валентин Баргман, Герман Вейль, Юджин Вигнер, рассказавшие о своих встречах и беседах с принстонским мудрецом в последние месяцы его жизни. Все они, как и Паули, воспринимали уход Эйнштейна как поворотный момент в истории физики.

Со временем шок от потери признанного лидера теоретической физики прошёл; у тех, кто недолюбливал, не очень ценил великого учёного или завидовал ему, развязались языки. Настало время ревизионистов и критиков.

В 1965 году отмечали пятидесятую годовщину общей теории относительности, и директор Института перспективных исследований в Принстоне Роберт Оппенгеймер высказался пренебрежительно о последнем тридцатилетнем периоде творчества Эйнштейна. Оппенгеймер ехидно отметил, что ранние работы Альберта «парализующе красивы, даже при том, что в них имеется много опечаток. Позже не было ни единой». Но затем, по словам Оппенгеймера, Эйнштейн ввязался в яростную, но в итоге бесплодную борьбу с Бором, «стремясь доказать, что в квантовой механике имеются внутренние противоречия». И главным упрёком автору теории относительности со стороны Оппенгеймера, по сути говоря, был упрёк в невежестве: «Он поставил перед собой честолюбивую задачу объединить понимание электричества и тяготения, не учитывая слишком многое из того, что было известно физикам, но не было достаточно широко известно в студенческие годы Эйнштейна».

Нильс Бор (слева) и Роберт Оппенгеймер, 1955 год. Фото: архив Эмилио Сегрэ, Американский институт физики, Нью-Йорк

Альберт Эйнштейн и Роберт Оппенгеймер. Конец 1940-х. Фото из книги: Айзексона Уолтер. Альберт Эйнштейн. Его жизнь и Вселенная.-М:АСТ, 2016

Резкий отпор «отец атомной бомбы» получил от ученика и соавтора Эйнштейна — Леопольда Инфельда, который почти прямым текстом называет Оппенгеймера дураком: «Какие это ошибки (опечатки) Оппенгеймер имеет в виду? Ни я, ни какой-либо другой физик из тех, с кем я говорил, не понимаем этого предложения. Работа каждого физика может быть разделена на этапы. На каждом этапе он думает, что закончил своё исследование на той золотой жиле, которую вскрыл. Затем оказывается, что это — всего лишь поверхностное ответвление намного более мощной жилы и что ему следует рыть глубже. С этой точки зрения работа каждого физика — это постепенный, поэтапный поиск истины. Законы Ньютона истинны также и сегодня, но только для малых скоростей. Дурак мог бы сказать, что работа Ньютона полна ошибок, так как она не распространяется на высокие скорости, приближающиеся к световой. Мне не известно ни о каких ошибках Эйнштейна, кроме обычных типографских опечаток, а также тех, о которых сам Эйнштейн хорошо знал, поскольку в следующей работе они выводили его ближе к истине».

Тем не менее подобные приведённому высказывания Оппенгеймера и его коллег укрепляли в общественном сознании мнение о том, что последние десятилетия творческих усилий Эйнштейна были бесплодными и бесполезными. В одной из первых крупных биографий Эйнштейна её автор Рональд Кларк констатировал: «Теория Эйнштейна о едином поле остаётся необоснованной, и современная научная мысль отгораживается от Вселенной, построенной таким образом».

В конце 1950-х годов подобный взгляд на работы позднего Эйнштейна стал господствующим среди физиков. Голосом поколения, как всегда, оказался Вольфганг Паули, написавший в 1958 году дополнение к своей знаменитой энциклопедической статье по теории относительности, которой в начале 1920-х так восхищался сам Эйнштейн: «Большинство физиков, включая автора, придерживаются взглядов, высказанных Бором и Гейзенбергом при эпистемологическом анализе ситуации, создавшейся в связи с этими идеями (т. е. принципами неопределённости и дополнительности. — Прим. Е. Б.), и потому считают невозможным полное решение открытых вопросов в физике на пути возврата к представлениям классической теории поля».

Взгляды самого Эйнштейна были хорошо знакомы Паули, поэтому их формулировка отличается чёткостью и законченностью: «Эйнштейн, после того как он революционизировал мышление физиков, создав общие методы, которые имеют фундаментальное значение также для квантовой механики и её интерпретации, до конца своих дней сохранял надежду, что даже квантовые черты атомных явлений смогут быть в принципе объяснены с позиций классической физики полей».

Идеалом для Эйнштейна, по словам Паули, является классическая небесная механика, согласно которой «объективное состояние системы совершенно не должно зависеть от способа наблюдения».

А далее Паули указал на самое слабое место во всех работах Эйнштейна последних десятилетий: ему не удаётся «рассматривать элементарные частицы вещества с помощью всюду регулярных (лишённых особенностей. — Прим. В. Паули) классических полей».

Показательно мнение известного советского специалиста по общей теории относительности Алексея Зиновьевича Петрова, приведённое в книге профессора Владимира Павловича Визгина «Единые теории поля в квантово-релятивистской революции»: «Все имеющиеся „единые теории“ не вышли пока за рамки отвлечённых теоретических построений и не привели к значительным открытиям или следствиям, допускающим экспериментальную проверку».

В начале 1960-х годов в статье «Замечания к эйнштейновскому наброску единой теории поля» Вернер Гейзенберг так оценивал труды великого физика: «Эта великолепная в своей основе попытка сначала как будто потерпела крах. В то самое время, когда Эйнштейн занимался проблемой единой теории поля, непрерывно открывались новые элементарные частицы, а с ними — сопоставленные им новые поля. Вследствие этого для проведения эйнштейновской программы ещё не существовало твёрдой эмпирической основы, и попытка Эйнштейна не привела к каким-либо убедительным результатам. Однако неудача, постигшая эйнштейновскую программу, имела и более глубокие основания, чем только неуверенность в эмпирических фактах; эти основания лежат в отношении теоретико-полевых представлений Эйнштейна в квантовой теории».

«Бог не играет в кости»

Вернер Гейзенберг точно указал на одну из двух основных причин противостояния Эйнштейна физическому сообществу. Создатель теории относительности так и не смог признать, что квантовая механика, родившаяся на его глазах в 1925—1927 годах, полностью описывает явления микромира. Дело в том, что эта наука в принципе даёт лишь вероятностное описание физических явлений, позволяя судить о них лишь с точки зрения статистики. Согласно соотношению неопределённостей Гейзенберга, принципиально невозможно одновременно абсолютно точно определить положение частицы и её скорость. Уравнения квантовой механики позволяют найти лишь вероятности пребывания частицы в той или иной области пространства, а не её точное положение в заданный момент времени.

В письме старому другу Максу Борну от 7 сентября 1944 года14 Эйнштейн так оценивает духовное развитие их обоих: «В наших научных надеждах мы превратились в антиподов. Ты веришь в бога, играющего в кости, а я — в полную закономерность в существующем мире, и эту закономерность я пытаюсь уловить дико спекулятивным способом. Я в это твёрдо верю, но надеюсь, что кому-то удастся найти более реалистичный путь, более осязаемые основания, чем у меня. Огромный первоначальный успех квантовой теории не привёл меня к вере в фундаментальную игру в кости, хотя я знаю, что более молодые коллеги объясняют это следствием склероза. Когда-нибудь будет установлено, чья интуитивная позиция была более правильной».

В комментарии к этому письму Макс Борн называет высказывание друга «самой ясной и прекрасной формулировкой точки зрения Эйнштейна».

Последнее десятилетие жизни Альберт Эйнштейн работал так же напряжённо, как в молодые годы. Конечно, нездоровье давало о себе знать, но голова была ясная, а стремление глубже проникнуть в тайны природы не стало слабее.

В 1945—1955 годах Эйнштейн опубликовал восемь статей по единой теории поля и статью «Квантовая механика и действительность» для швейцарского философского журнала «Dialektica» (русский перевод17). Суть работы чётко выражена в предисловии: «В этой статье я хочу кратко и элементарно изложить, почему я не считаю метод квантовой механики в принципе удовлетворительным. Однако в то же время я хочу заметить, что никоим образом не собираюсь отрицать того, что эта теория представляет выдающийся, в известном смысле даже окончательный, шаг в физическом познании. Мне представляется, что эта теория будет содержаться в более поздней примерно так, как геометрическая оптика в волновой оптике: связи останутся, но основа будет развита и соответственно заменена более широкой».

Текст, написанный в 1948 году, ясно показывает, что взгляды Эйнштейна, высказанные им во времена пятого и шестого Сольвеевских конгрессов, за прошедшие двадцать лет не изменились, несмотря на впечатляющий прогресс квантовой механики в эти годы.

Свою точку зрения автор статьи подтвердил в письме Мишелю Бессо от 24 июля 1949 года: «Моё неприятие статистической квантовой теории связано не с количественной её стороной, а с тем, что к настоящему времени полагают, будто бы такой подход является окончательным в своей основе для фундамента физики».

Летом 1949 года Альберт Эйнштейн не раз возвращался к мыслям о квантовой механике, стараясь сформулировать своё отношение к новой науке всё более точно и понятно. Как обычно, первым читателем новых формулировок был Мишель Бессо. В письме от 16 августа 1949 года Эйнштейн пишет своему старому товарищу: «Я убеждён в том, что принципиальная статистическая теория, несмотря на её большие успехи, сути вещей глубоко не затрагивает и что необходимо опираться на общий принцип относительности: обобщение гравитационных уравнений пустого пространства».

Альберт Эйнштейн не собирался ограничиваться одним слушателем. Он решил ещё раз объяснить своё отношение к квантовой механике всему научному миру, к тому времени явно утратившему интерес к позиции автора теории относительности, ещё недавно считавшегося бесспорным авторитетом в теоретической физике. Вскоре представился и подходящий случай проинформировать научную общественность: семидесятилетие Эйнштейна решили отметить специальным томом «Библиотеки современных философов». Книга получила название «Альберт Эйнштейн — философ-учёный» и вышла в свет в 1949 году21. Её хотели выпустить точно к юбилею Эйнштейна — в марте, но издание задержалось, и том появился лишь к концу года. Принять участие в этом коллективном труде и тем самым выразить уважение юбиляру и его вкладу в современную науку вызвались двадцать пять крупнейших физиков и математиков первой половины ХХ столетия. Среди них Нильс Бор, Макс Борн, Луи де Бройль, Джеймс Франк, Курт Гёдель, Леопольд Инфельд, Макс фон Лауэ, Вольфганг Паули, Арнольд Зоммерфельд…

Сам юбиляр представлен в сборнике «Автобиографическими заметками» и «Замечаниями к статьям».

Именно об этой книге сообщал Эйнштейн Мишелю Бессо в том же письме от 24 июля 1949 года, которое мы уже цитировали: «Скоро должна появиться книга из серии „Современные философы“. В ней я защищаю милого господа бога против обвинения в его неизменном пристрастии метать кости".

Подобных сборников, посвящённых юбилею того или иного учёного, издавалось и издаётся немало, но я не знаю ни одного, в котором юбиляр возражал бы большинству коллег, о нём написавших. Только Эйнштейн мог позволить себе в заключительной статье сборника выступить против научной позиции, занятой авторами других статей. Правда, он рассмотрел лишь 17 из 25 присланных работ, но это не меняет его мнения о своих выдающихся коллегах: «Все они твёрдо убеждены в том, что загадка двойственной природы всех частиц (их корпускулярные и волновые свойства. — Прим. А. Эйнштейна) нашла в принципе своё окончательное решение в статистической квантовой теории. По их мнению, крупные успехи этой теории свидетельствуют о том, что теоретически полное описание некоторой системы может содержать лишь статистические утверждения относительно измеримых величин этой системы. По-видимому, все названные выше физики придерживаются того мнения, что соотношение неопределённостей Гейзенберга (правильность которого, на мой взгляд, с полным основанием считается окончательно доказанной) убедительно свидетельствует в пользу того, что все мыслимые разумные физические теории должны иметь именно тот статистический характер, о котором говорилось выше».

Своё мнение патриарх теоретической физики определил однозначно: «Я твёрдо убеждён, что существенно статистический характер современной квантовой теории следует приписать исключительно тому, что эта теория оперирует с неполным описанием физических систем».

Теперь Альберт Эйнштейн не ставит под сомнение и не пытается с помощью мысленных экспериментов опровергнуть соотношение неопределённостей Гейзенберга. Он считает это соотношение правильным в рамках принятого в квантовой механике формализма. Весь квантово-механический формализм войдёт, по его мнению, составной частью в любую разумную теорию.

Основное расхождение между Эйнштейном и большинством его выдающихся коллег, авторов статей юбилейного сборника, состоит в отношении к тому, что он считает высшей целью всей физики, а именно — к «полному описанию реального состояния произвольной системы (существующего, по предположению, независимо от акта наблюдения или существования наблюдателя. — Прим. А. Эйнштейна)».

Квантовая механика не претендует на полное описание отдельной физической системы. Эйнштейн более осторожно формулирует этот тезис так: «Пытаясь рассматривать квантовотеоретическое описание как полное описание отдельных систем, мы приходим к неестественной интерпретации теории».

Вот если считать, что квантовая механика описывает не отдельную систему, а целый ансамбль систем, то эта «неестественная интерпретация» становится ненужной. Почему же никто из представителей квантовой механики не согласен с тем, что её выводы относятся не к конкретной системе, а к их множеству? Ответ, по мнению Эйнштейна, прост: «Дело в том, что если статистическая квантовая теория не ставит перед собой задачи полного описания отдельной системы (и её развития во времени. — Прим. А. Эйнштейна), то такое описание, очевидно, приходится искать где-то ещё».

Где именно, Эйнштейн не уточняет, но ясно одно: не в кругу идей квантовой механики. Ибо в неё принципиально не заложены элементы полного описания системы. То есть достичь высшей цели всей физики — полного описания реального состояния произвольной системы — квантовая механика одна не может. И дальше автор теории относительности развивает эту мысль: «В будущей физике (при условии, если попытки построить полное описание физической системы увенчаются успехом. — Прим. А. Эйнштейна) статистическая квантовая теория будет занимать примерно такое же положение, какое занимает статистическая механика в рамках классической механики. Я твёрдо убеждён, что развитие теоретической физики будет происходить именно так, но путь её будет долгим и трудным».

В веере критических «Заметок к статьям» досталось и главному оппоненту юбиляра Нильсу Бору. Отмечая, что неправильно ставить теоретическое описание в непосредственную зависимость от актов эмпирических наблюдений, Эйнштейн пишет: «Тенденцию к подобному подходу можно, например, усмотреть в принципе дополнительности Бора, точную формулировку которого я так и не смог получить, несмотря на все мои усилия».

В статьях Макса Борна и Вольфганга Паули о работах юбиляра по физической статистике и квантам Эйнштейн без труда увидел «обвинение, высказанное самым дружественным тоном. Кратко его можно было бы сформулировать так: „Ярая приверженность классической теории“».

Не столько оправдываясь, сколько объясняя свою позицию, Эйнштейн называет «классической теорией» ещё не созданную единую теорию поля, которая существует пока как программа. В таком случае, говорит юбиляр, его «с полным правом можно назвать непоколебимым сторонником этой программы».

В другом месте «Заметок о статьях» Альберт Эйнштейн назвал поиск реальности в физике «своего рода программой». Названными программами он руководствовался последние три десятка лет своей жизни.

Редакция благодарит автора за предоставленные иллюстрации.