Из дневника Никитенко Александра Васильевича

Александр Васильевич Никитенко.
Записки русского идеалиста

Александр Васильевич Никитенко (1804-1877) - крепостной, домашний учитель, студент, журналист, историк литературы, цензор, чиновник Министерства народного просвещения, дослужившийся до тайного советника, профессор Петербургского университета и действительный член Академии наук.

Дневники Никитенко - уникальный документ исключительной историко-культурной ценности: в нем воссоздана объёмная панорама противоречивой эпохи XIX века.

Александр Васильевич Никитенко – самый что ни на есть настоящий идеалист из народа. Идеалисты были всегда. Но лишь от идеалиста Никитенко сохранись дневники, которые он вёл на протяжении 50-ти лет. У всех идеалистов, в том числе и у Никитенко, печальная судьба. Но мир жив, пока живы идеалисты.

Если ты русский человек, прочти эти дневники. Здесь нет никаких вымыслов. Как любой человек, Александр Васильевич ошибается, заблуждается в иных суждениях. Но это ошибки и заблуждения, а не кривда.

Моё знакомство с этим автором началось случайно. Стала читать его Дневники и не могла оторваться. Но постоянно мучил вопрос… Как? Как этот мальчик из крепостных сделался студентом университета? Дневники начинались со студенческой поры: поры больших надежд, но нищенского существования. Тогда, чтобы ответить на мучивший вопрос, я прервала чтение Дневника, и стала искать биографию Никитенко. И опять везение. Дневник Александр Васильевич стал вести еще с 14-ти лет. Позже он литературно переработал «детский» дневник в «Воспоминания» (или «Мою повесть о самом себе и о том, чему свидетель в жизни был»). Невероятные превратности судьбы русского мальчика и его семьи! Невероятная история русского идеалиста! Почитайте! Не пожалеете!

«Дневник» Александр Васильевич Никитенко вёл с четырнадцатилетнего возраста («детский» дневник он литературно переработал в «Мою повесть о самом себе и о том, чему свидетель в жизни был»), остальные записи переработать не успел. Дневник вёл до последнего дня своей жизни, последние записи оставил в день свей кончины в июле 1877 г.

Ниже привожу выдержки из его Дневника.

***

12 марта 1826 года

Сегодня мне исполнилось 23 года, если верить старому календарю, в котором рукой отца записан 1803 год как год моего рождения. Итак, юность моя отцветает. Мало людей, которые провели бы её так бурно, деятельно и без всякого руководства. Я достиг цели: свергнул с себя ненавистное иго, под бременем которого чуть не пал, и вступил на поприще благородное, но каждый шаг в достижении этого я покупал ценою страданий и напряжения всех своих сил. Дальнейший мой путь в главных чертах намечен, а настоящее для меня скрашено расположением профессоров и любовью товарищей, между которыми я даже пользуюсь своего рода авторитетом. Вот хорошая сторона моего теперешнего положения, но у него есть и оборотная, не менее важная. Мне предстоит еще около двух лет пробыть в университете, и я на это время не обеспечен даже в необходимейших нуждах. И теперь, когда я, по-видимому, во многом успокоен, мне все же приходится терпеть от таких нужд, которые тяжело ложатся на сердце, не говоря уже о бедственном положении моей матери, которое служит для меня источником постоянных мук.

Занятиями моими в этот году я доволен. Могу сказать по совести, что я не терял времени и приобрел много новых познаний. В одном только я по-прежнему плох: это в латинском языке. У меня не хватает ни времени, ни терпения для изучения его форм. Он просто возбуждает во мне отвращение.

15 февраля 1827 года

Попечитель сделал обо мне представление министру следующего содержания: «Студент философско-юридического факультета Александр Никитенко, окончивший с отличным успехом второй курс оного, по бедности своей находится в затруднительном положении. Желая сохранить университету сего молодого человека, показывающего большие дарования и прилежность, и вместе с тем употребить с пользою по моей канцелярии в те часы, в кои он свободен от ученья, дабы не отвлечь его от главного его предмета, я испрашиваю у вашего высокопревосходительства позволения производить ему 500 р. в год жалованья из сумм, определенных для нашей канцелярии».

29 января 1828 года

Говорил с попечителем о моей службе. Он предлагает мне у себя место секретаря в 1200 руб. жалованья. Я останусь у него во всяком случае на год, так как мне особенно приятно служить у человека, столь просвещенного и благородного и которому я столько обязан. Да и должность секретаря при нём необременительна, следовательно, не помешает мне совершенствоваться в науках.

5 октября 1828 года

Слышал анекдот.

Государь, рассуждая с фельдмаршалом Витгенштейном об осаде Шумлы, спросил у него:

— Можно ли взять сию крепость, которая считается неприступною?

— Да, ваше величество, только это может стоить нам пятидесяти тысяч храбрых солдат.

— Так я лучше буду стоять под ней, доколе она не сдастся сама, хотя бы мне это стоило пятидесяти лет жизни! — воскликнул император.

1 января 1829 года

12 часов ночи. Новый год встречаю я с пером в руке: приготовляю юридические лекции. Но нынешний вечер дело это особенно затруднено. Квартира моя граничит с обиталищем какой-то старухи, похожей на колдунью романов Вальтера Скотта. Там до сих пор не умолкают буйные песни вакханок, которые сделали, кажется, порядочное возлияние в честь наступающего года. Удивительно, как наши женщины низкого сословия преданы пьянству. Весь дом, в котором я квартирую, не исключая и моей хозяйки, наполнен сими грубыми творениями, которые не упускают случая предаться самому бесшабашному разгулу. Ссоры и форменные побоища обыкновенно заключают их беседы, и одна угроза квартального заставить их мести улицы усмиряет этих жалких детей невежества.

Но вот новый год встречаю я рассуждениями о предметах весьма неизящных. Впрочем, природу человеческую надо наблюдать во всех её видах, и, к несчастью, пороки людей представляют обильную жатву истин, конечно, горьких, но необходимых для точного познания человека.

Какие события ознаменуют наступающий год? В прошедшем году у нас на Руси произошло довольно нового. Твердая деятельность Николая произвела много перемен во внутреннем управлении.

3 января 1830 года

Университет предложил мне на нынешний год кафедру политической экономии, которую буду занимать в качестве помощника ординарного профессора Бутырского, а вчерашний день я начал преподавать в пансионе Курнанда, сверх прав и статистики, русскую словесность по два часа в неделю.

9 апреля 1841 года

Сегодня, наконец, спала с моего сердца невыносимая тяжесть: наконец моя мать — моя праведная, благородная, возвышенная мать — и брат мой могут заодно со мной свободно дышать. Граф Шереметев уже подписал отпускную, без выкупа: сегодня я получил о том извещение. Кому я обязан: Жуковскому или, наконец, решимости самого графа? Во всяком случае все прошлое забыто и прощено.

В обществе между тем ходят странные слухи. Говорят, что ко дню свадьбы наследника приготовлен манифест об освобождении крестьян. Если это правда, нынешнее царствование будет ознаменовано событием, которое возвеличит его. Но многие из людей образованных находят меру эту еще несвоевременною. Говорят, что она поведет к беспорядкам, что к ней надо идти постепенно и т. д. Какой же момент, по их мнению, окажется своевременным? И чего еще ждать? Чтобы помещики сами отказались от своих прав? Или чтобы между крестьянами побольше распространилось просвещение? Но и то и другое немыслимо при существующем порядке вещей. Всякая постепенность на этом пути была бы полумерою, а полумеры всегда ошибочны и часто пагубны, потому что создают фальшивые положения вещей. Что касается беспорядков, они, конечно, возможны, но что они в сравнении со злом, заключающимся в этой, отвратительной системе рабства? Мелкие помещики неизбежно пострадают, но какое же важное и благотворное преобразование в государстве совершается без жертв?

Государю Николаю Павловичу приписывают слова: «Я не хочу умереть, не совершив двух дел: издания Свода законов и уничтожения крепостного права». Если так, то это внесет прекрасную страницу в историю его царствования. Но все это одни гадания. Подождем до среды: это день, в который назначена свадьба наследника, — и вопрос решится сам собой. Впрочем, я мало надеюсь. Хотя почему бы Николаю этого не сделать? Он всесилен; кого и чего ему бояться? И какое лучшее употребление может он сделать из своей самодержавной власти?

14 апреля 1841 года

Дело о матери моей и брате кончилось так хорошо только благодаря вмешательству Жуковского. Да благословит его Бог! Сегодня я был у него и благодарил его.

5 мая 1841 года

Сегодня я глубоко счастлив: я отправил увольнительные акты матушке и брату.

24 сентября 1841 года

Тону в бумагах и корректурных листах: сочинения студентов, лекции, цензура, сочинения литераторов, присылаемые на суд, — Боже мой, какая пестрота, а подчас и какое убийство времени! Я ложусь спать в три часа ночи, встаю в семь и все еще не могу справиться со всем. Утро до четырех часов, кроме того, обыкновенно уходит на службу, то есть на занятия учебные, на экзамены и на цензурные дела. Сверх того, граф Клейнмихель поручил мне временно заведование Аудиторскою школою. А что из всего этого? Возможность жить, то есть скромно есть, одеваться и иметь над головою крышу.

25 декабря 1848 года

Вчера с двенадцати до пяти часов занимался в «Обществе посещения бедных» раздачею пособий. На меня возложена также инспекция заведений, где воспитываются дети, находящиеся под покровительством общества.

14 апреля 1853 года

Сегодня я слышал, что обо мне пошло представление военному министру от начальства Аудиторской школы. Меня представляют к чину действительного статского советника. Посмотрим, что из этого выйдет.

4 апреля 1856 года

Я чувствую сильную усталость от служебной и деловой сутолоки. Я едва успеваю быть то там, то здесь, делать то или другое. Комитеты, комиссии, лекции, наблюдение за преподаванием по разным ведомствам, чтение журнальных корректур, дела, поручаемые мне по министерству, меры обороны против департаментских крыс — все это и многое другое составляют такую мутную смесь житейских волн, что я захлебываюсь ими и едва, как говорится, успеваю перевести дух. Здоровье надломлено. Пора бы отдохнуть несколько месяцев. Да как отдохнуть? Нужны деньги, деньги и деньги. А я ими не запасся, не сумел их приобрести, следовательно, не заслуживаю и отдыха! Увы! Я много в жизни делал того, что не требуется жизнью, и не делал того, что ею требуется.

3 июня 1856 года, воскресенье

Некоторые литераторы меня недавно упрекали в том, что я не примыкаю ни к какой литературной партии в особенности и не ратую ни за одну из них исключительно.

— Мой девиз, — отвечал я, — независимость моих собственных мнений и уважение к мнениям других. Всем известно, что я всегда так думал и поступал, и я нахожу, что мне и вперед не следует изменять моего образа мыслей и действий.

7 апреля 1861 года, пятница

Вчера занимался целый день проектом циркуляра цензорам, которым желал бы вытеснить знаменитую инструкцию барона Медема. У нее есть сторонники, а между тем она крайне запретительна. Должно быть, от усиленного напряженного состояния головы весь день ночью налетел на меня такой сильный шквал. Вся ночь была преисполнена страшных мерзостей: стукотня в голове страшная, какой давно уже не было; а толчков пять или шесть.

13 февраля 1862 года, вторник

Нельзя сказать, чтобы я принадлежал к смертным, слишком облагодетельствованным судьбою. Тяжкий беспрерывный труд, болезнь, враги, из которых каждый ежеминутно готов бросить в тебя грязью, необеспеченная будущность — право, все это вместе взятое и еще в прибавку кое-что другое составляет ношу жизни довольно порядочной тяжести. Да как быть? Надо нести. Да и почему бы жизни быть лучше здесь, когда она скверна, очень скверна в тысяче других мест?

Все эти последние дни я ношу внутри себя какую-то пустоту и глубокое презрение ко всему окружающему. Чувство это, впрочем, становится почти хроническим, как и мои болезненные припадки. Кстати о последних. Вальц, в сущности так же мало знающий, как и все его собраты, все хочет уверить меня, что это так, нервное состояние, даже не болезнь, а слегка неприятное препровождение времени.

14 февраля 1862 года, среда

Боже мой, что это за люди! Как шакалы, так около тебя и шныряют, чтобы поживиться, оторвать от тебя кусочек или твоего спокойствия, или твоей репутации. Кажется, на что бы им это нужно было?

15 февраля 1862 года, четверг

Даже некогда хорошенько побеседовать с самим собою в этом дневнике.

1 сентября 1865 года, среда

Получил уведомление, что я произведен в тайные советники.

18 августа 1873 года, суббота

Что значит философия, что значит вообще всякая наука сама по себе? Одна достойнейшая цель мыслящего человека — это нравственное самообразование и образование характера. К этому стремился целую мою жизнь, и хотя, конечно, не успел далеко удовлетворить идеалу того и другого, однако я не могу упрекать себя за эту односторонность и теперь остаюсь при том убеждении и при тех же усилиях.

Не могу также обвинять себя и за то, что я старался и в юношестве и во всех, на кого мог иметь влияние, пробудить те же стремления.

Вчера читал я М. И. Семевскому отрывки из моих записок. Он давно уже просил меня о том и чтобы я дал ему что-нибудь из них для издаваемой им «Русской старины».

>>>>>>>>>> <<<<<<<<<<

Девичья фамилия моя - Никитенко, тёзка я цензору Никитенко (а может быть и дальняя родственница). И его семью пригнали из Чернигова, и история моего Рода из-под Чернигова. Пригнали крестьян из Чернигова в Воронеж якобы для того, чтобы охранять рубежи от набегов орды. А на самом деле закабалили в крепостное право. Моя родня бежала на юг, а семья цензора Никитенко узнала, что такое крепостное право в Российской империи.