У нее есть много имен: «Комиссия для окончательной перестройки Исаакиевского собора», «Комиссия о перестроении», «Комиссия о перестройке, «Комитет перестроения Исаакиевской церкви», «Комиссия, высочайше учрежденная для окончательной перестройки» и так далее. Все они как бы намекают, что главный управляющий орган на этой грандиозной «стройке» руководил именно переделкой, а не возведением нового сооружения.
По официальной версии, такая ситуация сложилась из-за того, что Исаакиевских соборов в истории было несколько – до современного четвертого стоял третий и т.д. по убывающей. И якобы именно по этой причине в документах так часто встречается слово «перестройка» - не смотря на то, насколько радикальные изменения претерпел внешний вид здания, и сколь сложен и невообразим был технологический процесс.
Можно представить, какая тяжелая и ответственная задача ложилась на плечи Комиссии. Согласно официальным данным, она контролировала весь процесс постройки и всех его исполнителей (даже главного архитектора) и подчинялась только императору. В ее ведении находилась и техническая сторона процесса, и хозяйственная, и художественная, и финансовая. То есть, это была в одном лице и бухгалтерия, и инженерный центр, и креативная мастерская, и совет директоров. Менеджер высшего звена с функциями завхоза. Если вам приходилось руководить хотя бы небольшим предприятием, то вы можете представить, насколько сложную и отлаженную структуру должна была иметь подобная организация, и насколько активной и многогранной должная была быть ее деятельность. При этом любой руководитель знает, что «как должно быть на бумаге» и «как есть в реальности» - это порой противоположные вещи.
Сегодня мы можем ознакомиться с протоколами заседаний Комиссии – так называемыми «записками» и приложением реестров рассмотренных документов. В записках перечислены все обсуждаемые в рамках одного заседания вопросы. Они касаются, как и положено, трех сторон строительного процесса – художественной, хозяйственной (она же экономическая) и, собственно, строительной. Абсурд лишь в том, что последней и, казалось бы, главной части в этих обсуждениях отводится непропорционально мало места. Впрочем, чтобы не быть голословными, перенесемся на два века назад и побудем незваными зрителями на этих заседаниях.
Для сравнения возьмем протоколы за два года строительства – 1824 и 1826. Почему именно эти? Потому что аккурат между ними произошло переломное событие – в 1825 году после многочисленных споров и обсуждений утвержден второй, итоговый проект Монферрана, согласно которому, по официальным данным, и был возведен современный Исаакиевский собор. Однако до этого времени, и в 1824 году включительно, работа уже кипела по двум основным направлениям – возведение фундамента и вырубка колонн на ломках в Карелии. Чем же в это время занималась Комиссия, какие вопросы обсуждала и насколько ее деятельность была сообразна столь грандиозной стройке?
Итак, далекий 1824-й. Согласно протоколам, первое заседание Комиссии в этом году состоялось лишь 24 апреля. Чем ее уважаемые члены занимались в предыдущие месяцы, история умалчивает, но стройка шла полным ходом – видимо, без всякого руководства. Сие же первое апрельское заседание не было столь горячим, каким могло быть после такого долгого перерыва. Оно ознаменовалось лишь тем, что Генерал Опперман, получив приглашение графа Аракчеева, все же не смог явиться на заседание Комиссии. Соответствующая записка приложена к делу с упоминанием того, что встреча состоялась в 2 часа пополудни. Сам протокол заседания отсутствует.
Следующая встреча задокументирована «Запиской о подлежащих утверждению и разрешению Комиссии предметах в заседание оной 29 апреля 1824 года». Этот образец названия закреплен за всеми протоколами заседаний. Вся записка состоит ровно из семи пронумерованных строк (пунктов обсуждения). Можно ли по ней определить, не заглядывая в другие источники, что происходило в это время при строении? Извольте. Уважаемые члены Комиссии обсудили «разборку и переноску моделей» (каких – не указано), переписку контрактов на Гербовую бумагу, «некоторые замечания Карла Ивановича Оппермана (который, наконец, соизволил прийти на заседание), его же записку «о продаже находящегося при строении старых листов железа для Гвардейских казарм», рапорт Комиссара об исправлении мостовой при строении и обращении на дрова негодных бревен. Все – негодные дрова, бумага и старое железо. И ведь это, судя по всему, самые важные и острые вопросы кипящей стройки. Ситуацию немного спасает одна строчка, где упоминается записка подрядчика Шихина о выдаче ему 20 тысяч рублей на «производство работ по приготовлению гранитных колонн». Какие именно работы подразумевает Шихин и что имеется в виду под словом «приготовление», не уточняется. Может, вырубка, а может, и нет. Но, как говорится, спасибо, что хоть напомнил, «зачем мы здесь сегодня собрались».
Судя по тому, что следующее заседание Комиссии состоялось лишь 3 мая, других «горящих вопросов» на повестке дня не появилось. В новом протоколе, который содержит уже 8 строк, снова появляется господин Шихин, которому решают выдать 15 тысяч рублей «на производство работ». Какие работы имеются в виду, также не уточняется, зато члены Комиссии активно обсуждают способы передачи этих денег. Далее упоминается некое «распоряжение по замечаниям Оппермана» (такое же безликое и загадочное, как и сами замечания). Для тех, кто жаждет конкретики далее в записке снова встречается «старое листовое железо», исправление мостовой и «перепилка на дрова имеющегося при строении негодного лесу всего 224 бревен». Какая точность!
В этой записке мы впервые за долгое время встречаем имя Монферрана (в оригинале – Монтферанда), коему «высочайшим повелением» разрешают находиться при составлении нового плана на строительство собора. Разрешают. Главному архитектору. Окей. Торжественно объявляет об этом член Комиссии и глава Академии художеств Алексей Николаевич Оленин, с которым у Монферрана сложились особо «нежные» отношения (молодой архитектор часто устраивал скандалы и откровенно саботировал указания «свыше», на что Оленин регулярно жаловался). Из вышеупомянутой строчки вывод напрашивается только один – «главный архитектор» при строении был чуть ли не на птичьих правах и даже к рядовым рабочим вопросам допускался с особого разрешения императора. Не будем заострять внимание на том, что план и проект тесно связаны между собой, пусть и не идентичны. А автором нового проекта собора, утвержденного как раз в следующем 1825 году, был, как нам утверждают, именно Монферран. Только вот, читая сии записки, можно подумать, что ему разрешали только тихо постоять в сторонке да поглядеть со стороны, как большие и серьезные дяди обсуждают негодные дрова и листовое железо.
В этой же записке на сцену выходит «Рускольская мраморных ломок Експедиция», в рапорте которой сообщается о смерти и.о. Инспектора ломок титулярного советника Панафидина. Ну а самым важным и значимым пунктом является решение на наем квартиры для заседаний Комиссии, коей, как известно, не предоставили солидного казенного помещения и члены которой ранее были вынуждены околачиваться, где придется. Вот такое насыщенное заседание, не в пример предыдущему.
Тем временем май подходил к концу, и 24-го числа Комиссия решила собраться второй раз за месяц. На этом заседании Шихину все же окончательно решили выдать 15 тысяч рублей на неопределенные нужды, а также обсудили разрешение «заготовить гранитные колонны на том же основании». На место инспектора мраморных ломок после смерти Панафидина был назначен казначей Неумин, а вдове умершего выделено пособие. Но основное внимание Комиссии как всегда было сосредоточено на наиболее важных вещах – перепилке на дрова негодного леса, заключении контракта на наем квартиры, выдаче жалованья за апрель, выделении 500 рублей «за отливку воды», исправлении печей в казармах при строении, отпуске денег на «мелочные расходы» и недостающих сумм. В этом перечне из 13 пунктов при отдельном упоминании мелочных расходов, особо выделен Рапорт надворного советника Борушниковича о купленных им для себя с 1го января по 1е мая свечах на сумму 28 рублей. И это при том, что остальные суммы и статьи расходов абсолютно никак не прописаны. Какие-то волшебные или неимоверно важные свечи? Или именно в дате «с 1 января по 1 мая» таится ответ на вопрос, чем занималась Комиссия до апреля месяца? В любом случае здесь мы снова видим нелепую ситуацию – замалчивание или упоминание вскользь действительно серьезных и значимых вопросов и заполнение «вакуума» пустяковой мелочевкой. В такой ситуации любой налоговый инспектор навострил бы уши. А кто говорит, что в истории не бывает «черной бухгалтерии»?
Внимание Комиссии к простым людям просто умиляет, ведь крупнейший из 13 пунктов этого протокола посвящен некоему Инвалиду Баранову, находящемуся на мраморных ломках, и чей сын «должен пользоваться провиантом в том месте, где отец служит». В другом пункте инспектор сих ломок ратует о выделении пенсиона некой вдове бергауера (рудокоп или каменщик) Андреева. Такая забота, безусловно, похвальна, но, насколько мы помним, на строительстве Исаакиевского собора трудились «тысячи людей», и у каждого их них за все годы постройки возникало множество проблем даже более серьезных, чем описанные выше. Обсуждать их все можно было бы до сегодняшнего дня. Однако Комиссия вполне находила для этого время – очевидно, в ущерб более важным вещам. Будто сами мраморные ломки и строительство собора совсем не давали значимых «инфоповодов». Будто на них вообще ничего не происходило.
Протокол заседания от 29 мая и вовсе состоит их 6 коротких строк, большинство из которых – краткое повторение самых важных тем предыдущего заседания: наем квартиры, назначение нового инспектора на ломки, сын инвалида Баранова, свечи советника Борушниковича, пенсион вдовы бергауера Андреева и исправление печей в казармах. Новых пунктов всего три. Согласно одному из них, Монферран и бухгалтер Рочинский отправились обозревать гранитные ломки. В двух других коротко сообщается «о перепилке гранита, доставленного в прошлом году от пристани к месту строения» и «о принятии лесов от подрядчика Федорова». Любопытно, что каждая записка этого периода сопровождается переводом на французский язык. Далее переводы загадочным образом исчезают.
Следующее заседание состоялось аж 20 июня и, судя по протоколу, также было очень коротким. В числе прочего в записке упоминается некий контракт на перевозку гранита от пристани к месту строения и записка о поставках к строению лесов купцом Федоровым. По части строительной больше ничего. Зато довольно подробно описаны кадровые изменения – «определение Инвалида Калиновского» неизвестно кем и куда, прошение бургомистра города Сердоболя Советника Эспензе назначить его Инспектором Мраморных ломок, прошение штабс-ротмистра Таваста об определении его туда же – помощником инспектора, прошение отставного офицера Яковлева об определении его в службу (конкретных пожеланий не высказал). Основной лейтмотив остается прежним – заговаривание зубов. Однако особое внимание стоит обратить на поставку неких «лесов», которые применяют скорее при отделочных работах или реставрации, а не при возведении нового здания. Особенно, если оно находится еще на стадии фундамента. Ведь, как нам утверждают, в это время новый собор еще не готов, а старый «уже разобран». К чему же тогда собирались прилаживать леса?
Другая хронологическая нестыковка возникает в записке от 25 июня, где говорится о принятии гранитных колонн от подрядчика Шихина. По официальным данным, звали этого подрядчика Архип и, на пару с легендарным Самсоном Сухановым, он стал тем редким участником работ по возведению собора, который оставили свой след в истории. Известно о нем, прямо скажем, немного, - в отличие от красочных историй о Суханове, который был грозой белых медведей и вообще почти былинным богатырем. В открытых источниках можно найти разве что строчку о том, что Шихин и Суханов совместно руководили работами по добыче гранита для колонн Исаакиевского собора. Так вот, вернемся к нашей записке. О каких же колоннах может идти речь, если в этом время их еще даже не доставили к месту строения (где, как нас уверяют, им и придавали идеальную форму и блеск)? В описанный же период времени это были еще, максимум, грубые заготовки или, как их называли, каменные монолиты. А «сарай» для их обтески при строении еще даже не начинали строить. Его планируемое построение как раз и обсуждается в следующем пункте записки с упоминанием того, что доставка колонн ожидается в течение семи (!) лет.
Есть в этой записке и пункты из рубрики «внезапно». К примеру, об отпуске камня для изготовления вазы по заказу Кабинета Императора. Вопрос возникает как в известном фильме, когда жена сообщает Шурику, что полюбила другого и потеряла свои перчатки. «Какие перчатки?» Какая ваза? На это рубрика «внезапно» не заканчивается – на обсуждение Комиссии Исаакиевского собора выдвинут счет по заказу Мраморной тумбы для Царскосельского сада. В остальном же все скучно и предсказуемо: увольнение некоего офицера Горбунова с назначением на его место более пригожего офицера Калиновского, выдача жалованья служащим Комиссии за июнь, плата 500 рублей за отливку воды в начале мая и обустройство занавеса в Присутственной комнате. Скучно это было настолько, что Комиссия не выдержала и всем составом ушла в отпуск больше, чем на месяц. Строительство собора - вообще вещь однообразная и утомительная. Обсуждать там, как правило, нечего.
Итак, наступило 8 августа, высокий сезон отпусков подходил к концу. Усталое солнце припекало вялотекущую стройку и не менее вялых рабочих на ломках, рубящих камень целыми днями. Плоды их трудов, как известно, отправлялись в Петербург деревянными кораблями (которые плохо переносили прикосновение суровых льдов, но каким-то чудом справлялись с «хрупким гранитом»). Справлялись, да не совсем. В анналы истории вошел обидный казус – многотонную колонну уже подвезли к пристани, но начали неаккуратно выгружать – а она возьми да проломи судно! Официальные историки говорят, что ловкие рабочие вовремя почуяли неладное и каким-то чудом уловили ту миллисекунду, когда каменная гора начала уходить под воду вместе с тем, что осталось от судна. Не растерялись – спасли всё! Наверное, когда кит одним хвостом опрокидывает лодку, единственной причиной ее гибели можно считать природную бездарность ее пассажиров. Человеку все подвластно! Но протоколы Комиссии рисуют новые штрихи на этой картине (не с китами, а с колоннами). В записке говорится, что судно у пристани все же потонуло (упс!). Но колонны с него каким-то образом «выгрузили». Интересно, какой способ применяли на этот раз? Катили на роликах по дну морскому до ближайшей отмели? Или отправили водолазов с канатами в руках, дабы обвязать и вытянуть колонну на свет божий? А, впрочем, какое это имеет значение. Не зря же в Библии говорится, что человек может и горы передвигать силой своей веры.
В этой записке особого внимания заслуживают перечисленные расходы инспектора по мраморным ломкам в самый разгар работ по вырубке колонн. Вот они: следующие лично инспектору 1361 р. 50 к., овес для лошадей 1728 р., замена расходов на покупку сена расходами на перевозку мрамора и построение сарая для хранения угля. Кроме того, Комиссия снова возвращается к обсуждению пенсиона для вдовы экс-инспектора Панафидина, исправлению мостовой и отливке воды на сумму 500 р. Далее нас ждет продолжение захватывающей истории про потонувшие колонны. Силой веры их все же доставили к месту строения, а архитектор Монферран ратует лишь об устройстве навеса над ними – действительно, вдруг дождик, намокнут еще. На эти нужды он просит 699 р. Кроме того, Монферрану выдают деньги на съем квартиры и неких рисовальщиков. На данной стадии «рисовать» можно было только чертежи и планы. Но нам утверждают, что автором всех рабочих рисунков является именно Монферран. Предположить, что здесь кроются какие-то работы по оформлению самого здания было бы абсурдом, правда?
Из записки от 16 августа мы узнаем, что сарай для хранения и тески колонн до сих пор не построили, а лишь проводят «переторжку». Конечно, одно дело вырубить из скалы примитивным инструментом огромные каменные глыбы, доставить их на хрупких деревянных суденышках, докатить на роликах с помощью канатов (кстати, об этом сложном процессе в записках ни слова), а другое – смастерить на дворе деревянное зданьице для их укрытия. Полежат пока под навесом.
Тем временем Монферран вернулся с мраморных ломок и представил по этому поводу свое донесение. Должно быть, оно было интересным, но его содержание нам не раскрывают. Вместо этого мы вновь встречаем пресловутый пенсион вдовы Панафидина, а также упоминание о том, что Архитектору увеличили оклад (не зря съездил на ломки).
К концу лета, а именно в заседание 29 августа, наконец, были утверждены цены на построение сарая для колонн, а также принято решение о «распределении квартир по сему случаю». Комиссия вообще в своих обсуждениях уделяла повышенное внимание жилищному вопросу. Примерно к тому же времени над колоннами был сооружен навес, о котором так ратовал Монферран. Между тем, напомним, что «монолиты» к тому времени еще «колоннами» не являлись и, согласно историкам, завершили свое превращение только в упомянутом сарае. Еще одна «горячая тема» получила развитие – мостовая при строении, о которой говорили несколько месяцев, была, наконец, исправлена. В других обсуждаемых 29 августа вопросах мы узнаем фирменный стиль Комиссии: выдача жалованья за август, отпуск 400 р. на покупку канцелярии в сентябре, плата по счетам рабочих людей (без цифр и описания работ), прошение о недостающих на год 338 т. рублей, учреждении Кладовой для охраны сумм Комиссии, определение квартир одному из чиновников Комиссии, истребование солдат на неизвестные цели и прошение Комиссии Советника Жербина неизвестно о чем.
Тенденция прослеживается и в следующей записке от 20 сентября. После очередного длительного перерыва члены Комиссии вновь говорят о «распределении квартир» по случаю построения колонного сарая, о принятии дополнительных денег на год, об исправлении печей в казармах и крыши на колонном сарае, об учреждении кладовой для хранения сумм, о записке на приход 75 рублей, об отливке воды за август на 500 р. и об отчете за суммы, принятые в 1823 году. Однообразную и вялую деятельность Комиссии можно свести к нескольким пунктам: выпрашивают, принимают и считают деньги, сдают квартиры и занимаются незначительной мелочевкой, по-прежнему обходя серьезные вопросы. Как эта бухгалтерско-риэлтерская контора могла руководить одной из крупнейших строек века, вообразить трудно, - если не брать в расчет крайне радикальные версии. Если же мы отвлечемся от квартир и финансов, то снова уткнемся носом в сарай, в строительстве которого наметился большой прогресс – на своем единственном сентябрьском заседании Комиссия обсуждает контракты на плотничную и кузнечную работу при «построении онаго». Что уж там говорить – само слово «сарай» встречается в этих записках гораздо чаще, чем слово «собор».
После августа заседания Комиссии свелись к одному в месяц. Содержание их практически не менялось, как и упомянутые выше тенденции. Однако обратим на них внимание еще раз, чтобы снова убедиться в эффективности подобного «управления стройкой». Итак, 10 октября. Комиссией обсуждались вопросы 1. Экономические: записка на приход 150 р. в добавок к отпущенным на год 245 тыс. рублей, рапорты и прошения Шихина о выдаче 15 и 30 тыс. рублей на разные работы, прошение Монферрана о жалованье рабочим и мастеру; 2. Хозяйственно-жилищные: опись вещей, оставшихся от строительства Казанского собора, рапорт Надворного Советника Борушниковича об освобождении занимаемой квартиры, рапорт Комиссара о количестве дров при строении; 3. Социальные: прошение инспектора Мраморных ломок о чиновниках, выслуживших годы. Вопрос остается только один – куда в этом многоголосом хоре затерялись части Строительная и Художественная?
Тот же вопрос относится и к записке от 20 октября. Этот короткий, но красноречивый перечень можно считать квинтэссенцией всей деятельности Комиссии. Читаем одним предложением, набрав воздуха в грудь: вещи, оставшиеся от построения Казанского собора, материалы для поделок по учреждению Чертежной, рапорт Борушникевича о сдаче документов, заготовление дров для отопления казарм, определение двух инвалидов, плата за исправление мостовой и за перестройку пристани, занятие мастеровых «подбуровкою массы», выделение денег на фураж для лошадей, построение сарая и наем земли для складки мрамора, контракты на исправление печей и крыши на колонном сарае и донесение о том, что при Тивдийской ломке священник обвенчал бергауера Гришанова без дозволения начальства. Все, можно выдыхать.
И, наконец, последнее в этом году, торжественное заседание… от 5 декабря. Они много сделали за прошедший год и даже снова отдохнули почти полтора месяца – казалось бы, стоит подвести итог. Первый пункт протокола вселяет надежду – в нем говорится о записке Алексея Оленина «в дополнение таковой же» о гранитных ломках с приложением планов и описаний. Однако ни о какой аналогичной записке ранее не говорилось, что дополняют – неизвестно. Содержание записки также не раскрывается, а «планов и описаний», разумеется, нет в помине. Следом упоминается «рапорт» бухгалтера об освидетельствовании работ подрядчика Шихина, также прописанный одной строкой. Далее конструктив исчезает вовсе, и мы снова погружаемся в суровую обыденность: приготовление дров, построение «амуниции» для 16 инвалидов при строении, записка Борушникевича о прибавке ему к окладу, рапорт Комиссара об убытках от наводнения на сумму 3000 р., определение жалованья регистратору и выделение ему квартиры из-за «претерпенного им разорения от наводнения», закупка столярных инструментов на 588 р., закупка фуража для лошадей на 2952 р., наем места на пристани за 55 р., материалы для построения угольного сарая на 215 р., покупка снастей на 100 р, распределение квартир для казначея и инспектора и казенный долг умершего Титулярного Советника Панафидина. Любопытно, что дважды упоминаемое в этом списке наводнение больше никак не отображено в деятельности Комиссии. Неизвестно, как пострадало от стихии само строение, как это повлияло на ход строительных работ и какие экстренные меры были приняты для спасения ситуации.
Примерно так, судя по документам, выглядел типичный год «строительства» Исаакиевского собора – грандиозного архитектурного сооружения, которое и сегодня поражает своим великолепием, масштабами и технологической сложностью. Ознакомиться с этими документами и сделать свои выводы может каждый. И, судя по разгоревшейся вокруг этой темы полемики, они будут совершенно разными, - у каждого свой взгляд и свои (пред)убеждения. Мы лишь делимся нашими мыслями и предоставляем почву для размышлений. Копать или не копать – это уже дело выбора. Как бы ни был велик соблазн охватить в одном материале более долгий период, мы на этот раз остановимся только на 1824 годе – дабы не переутомлять читателя. В следующем по порядку архивном деле почему-то сразу начинаются записки от 1826 года, а 1825-й куда-то загадочным образом исчезает. Дальнейший текст записок мы предоставляем в ваше распоряжение в его неизменном виде. Хорошо, если кто-то найдет в них подтверждение своим взглядам. Но еще лучше, - если вдумчивому читателю они позволят взглянуть на ситуацию по-новому и откроют глаза на те вещи, которые до сих пор из поля зрения ускользали.
Полный текст записок за 1824 год
Полный текст записок за 1826 год
Елена Федотова
P.S. К концу лета также планируется предоставить на рассмотрение публики аналитику по архивным данным. Интересно, что получится если данные формализовать?
Оценили 40 человек
46 кармы