Из озорства - сжечь?

В статье Авагяна «разглядывается», так сказать, международная реальность. Реальность межлагерная — сказали бы раньше, когда существовали два «лагеря» — капитализма и социализма.

Теперь мы, однако, имеем дело только с одним «лагерем» - с мироедским капитализмом. Надеюсь, все уже понимают, что нынешний сидзиньпиновский КНР имеет столь же мало отношения к социализму или коммунизму, как и империи ЦАР.

Важно другое. Если задуматься, то нечто подобное происходит и у нас, в РФ. Только в гротескной форме — в отношениях центра и периферии. Только в роли викингов-самодуров выступает центр.

Защищайтесь, или обнищаете...

Вазген АВАГЯН

Конкурентное хозяйство не настроено сокращать разрыв между развитым центром и отсталой периферией. Это не простая субъективная злонамеренность каких-то нехороших дядек, а сама суть и душа конкуренции, как явления. Победить в конкурентной борьбе можно только расширяя и углубляя отрыв от отстающих конкурентов. Наоборот, верный путь проиграть конкурентное соревнование – сокращать и нивелировать отрыв с отстающими, делать их «себе подобными». И потому никакое хозяйство в логике конкурентной борьбы не может идти путём сближения с отстающими.

Не понимают этого только в логике административного хозяйствования, в которой центральные органы народного хозяйства стремятся распространить опыт передовиков на все предприятия страны. Здесь тоже не столько альтруизм, сколько эгоизм вождя: если ему нужно больше угля, молока или тканей, а, стало быть, ему интересно подтянуть отстающие предприятия до уровня передовых.

Ничего подобного мы не найдём в логике рыночных отношений, где успех объясняется именно отрывом от конкурентов. Вам не просто так хорошо: вам хорошо, потому что другим плохо. И если другим станет лучше – то вам хуже. Это как сообщающиеся сосуды.

В культовом фильме «Форрест Гамп» главный герой задумал заняться промыслом креветок и покупает для этого лодку. Сначала дела идут плохо, но благодаря урагану «Кармен», разрушившему всё южное побережье США, и все суда, ловившие креветок, Форрест оказывается монополистом по отлову креветок и быстро богатеет.

Такова американская история успеха – которую, насколько мне известно, никто ещё не пытался оспорить (да и фильм явно нельзя назвать «советской пропагандой»). Ну, вот всё же на поверхности: если ловцов креветок много, то дела твои худы, а если все они утонули, ты один остался – прямой путь в миллионеры!

+++

Непонимание этой очевидности, которую Запад, в общем-то, никогда и не скрывал, толкает всяких безумцев к плану «модернизации путём интеграции». То есть они пытаются сравняться с Западом, входя в западную экономику на правах младших партнёров, миноритарных акционеров. Дальше против них начинает действовать логика конкуренции наций и стран, согласно которой увеличение (а не сокращение) технологического и культурного отрыва центра от периферии общего рынка является главной целью любой страны с рыночной экономикой.

Это логика любящего отца или матери, которые мечтают, чтобы их деточка пошла на чистую и престижную работу, а места говночистов заняли бы приезжие. Ведь если не будет приезжих, согласных чистить канализацию – тогда случится «феномен «Белого Лебедя»[1]: придётся уже из «своих» выделять «наименее своих», чтобы ставить на грязные работы. А это тяжело и физически, и, главным образом, морально. Если бы не чернокожие рабы – плантаторам пришлось бы самим собирать хлопок, а оно им надо?!

+++

Экономист – если он профпригоден, а не как либералы в СНГ, должен очень чётко отделять два вида превосходства:

1) Техническое превосходство;

2) Социальное (человеческое) превосходство.

Одно дело, если человек лучше живёт, потому что у него техника для работы лучше, чем у других: у всех игла, а у него целая швейная машинка! Это превосходство можно и нужно изучать, заимствовать, брать себе на вооружение.

Совсем другое дело, если человека живёт лучше других – потому что их подмял под себя, подавил шантажом и террором, свалил на них всё неприятное, а всё приятное оставил только для себя. У этого «высокого уровня жизни» иное происхождение, иная анатомия, и к тому же его нельзя заимствовать для всех и каждого. Раб может поменяться местом с рабовладельцем. Но невозможна ситуация, в которой рабовладельцы (аристократы) – все, а рабы (крепостные, пролетариат) – никто.

Поэтому нужно отделять технические заимствования (на них стоит вся человеческая цивилизация, открытие одного становится достоянием всех) от технологий отрыва и подавления. Но этого нельзя сделать, если смотреть «по итогам», т.е. по уровню жизни.

Потому что бытовые преимущества инноватора и бытовые преимущества рабовладельца выглядят, в сущности, одинаково. Престижная марка автомобиля или телевизора, просторный комфортный дом – в принципе, едины в мечтах всех людей. Когда доходы уже получены – тратятся они примерно одинаково. Об этом ведь и говорит старый римский афоризм: «деньги не пахнут». Они, конечно, пахнут при извлечении, но при расходовании теряют свой запах.

+++

Это доказывает весь опыт истории. Для того, чтобы создать великую державу, Петру Великому потребовалось вышибить с этой вакансии Шведскую Империю. Если бы Пётр не воевал со Швецией, а «интегрировался» в неё, нетрудно предсказать, что результат был бы противоположным. Любая империя стремиться к собственному величию, а не к величию своей колониальной периферии.

Кажущийся парадокс: техническая европеизация быта происходила в России быстрее всего тогда, когда наиболее глух был «железный занавес». Скорость прихода в деревню тракторов, радиоприёмников и электричества при Сталине поражает воображение! Не секрет, что многие технические новинки были изначально разработаны в Европе, а потом лишь заимствованы Советским Союзом (как и наоборот). Но вопрос не в том, откуда они произошли, а в том, с какой скоростью внедрялись. Быт стремительно преображался именно за крепкой оборонительной стеной.

Что касается царской России, то она была довольно глубоко интегрирована в современную ей Европу – но это вело не к росту, а к деградации производительного потенциала. И европейских и отечественных «интеграторов» вполне устраивали и деревянная соха, и первобытный быт, и постоянные голодовки в деревне, где жило около 90% населения страны.

Вся эта колониальная экзотика – вовсе не помеха, а наоборот, необходимое условие интеграции в Европу в качестве колониального придатка, системной периферии.

Естественно, Германская Империя хотела бы получать из России «простой продукт» - от угля до хлеба и пуха с пером, а все машины делать у себя. Особенно – самые сложные и тонкие машины. Никакого желания передавать России опыт машиностроения у Германии или Англии не было и не могло быть.

Капитализму не нужна догоняющая периферия.

Ему, совершенно очевидно, нужна периферия всё более погрязающая в отсталости и дикости. Тогда возникнут условия черпать оттуда не только сырьё, но и «лучших людей», выкачивать мозги – если там родится кто-то, по-настоящему талантливый.

Главная схема обмена: «всё хорошее и ценное – к нам, всё дурное и незавидное – прочь от нас подальше». Колониальный придаток становится не только источником сырья и покладистых талантов, но и свалкой всякой экологической грязи и мусора (включая грязные производства), источником рабской рабочей силы. Особая роль колониальных придатков – укрепление власти в метрополии путём сравнения жизни в центре и на периферии. Показывая своим гражданам, как нищенствуют колонии и полуколонии, власти метрополии укрепляют свой имидж, своё положение, увековечивают своё господство.

Даже с этой, психологической точки зрения, власти в США или Европе заинтересованы, чтобы в Африке или Азии творилось побольше социальных ужасов: это не только экономически выгодно, но и политически укрепляет политические режимы рыночного центра. Например, нищета и бедствия в пост-советских республиках-бантустанах любимая тема российских пропагандистов на тему «как хорошо мы живём» - «а могло бы ведь быть и как у них».

Ельцинская Эрефия была таким же примером-страшилкой для населения США или Великобритании. В самом деле: когда у людей такие бедствия, как не ценить власть, тебя от них избавляющую?! То, что бедствия на периферии организованы во многом усилиями колониального центра, обычно скромно обходят молчанием…

+++

Ничего не изменилось и сегодня: страна, которая пытается интегрироваться в Европу, видит себя новой Бельгией или Швейцарией, но неумолимо оказывается новым Камеруном или новым Сомали. На самом деле тут не стоит искать чего-то странного: богатые богаты не просто так. Богатые богаты лишь потому, что есть дурачки, позволяющие им стать богатыми. Тот, кто хочет брать от жизни всё, как призывает реклама – должен, прежде всего, спросить себя: а откуда? У кого или за счёт чего я собираюсь взять всё от жизни?

При этом техническое богатство оказывается, увы, заложником, и в лучшем случае, младшим партнёром завоевательного, мародёрского. Это тоже нетрудно понять человеку с аналитическими способностями!

Допустим, я придумал замысловатый ткацкий станок, который в разы увеличил выработку полотна. Полотна у меня больше – значит, и денег больше. Этого не скроешь. Приходит викинг в рогатом шлеме, и говорит, что станок, и я сам – теперь принадлежим ему.

Что мне в этом случае делать? Драться с викингом на мечах? Но даже в случае победы моё богатство будет уже не техническим, а отвоёванным, завоёванным в кровавой борьбе. Если же я проиграю, то все мои выдумки с ткацкими технологиями, как и я сам, попадаю в собственность к завоевателю.

Может он меня уничтожить, а станок мой, из озорства, сжечь? Может. Может приставить к моему же станку на нищенский паёк, чтобы я ткал ему полотно? Тоже может. А может и понять, если умён, что я полезен. Если он умён и это понял – тогда он создаёт мне условия для творчества, чтобы я изобретал и дальше умные станки для него. Но не для себя же!

В самом лучшем случае, если викинг мозговит (и только в этом случае!) – я становлюсь привилегированной, высокооплачиваемой обслугой. И это предел карьеры талантливого изобретателя в хищном мире рыночной экономики. Выше – только огнём и мечом, понимаете?

+++

Поэтому главный вопрос экономики – не в том, что вы делаете, не в том, как вы это делаете, а в том – сколько готов вам платить (то есть оставлять после ваших трудов) завоеватель и владелец территории, на которой вы занят деятельностью.

Парадокс-то в том, что рост вашей производительности труда обогащает в первую очередь не вас, а его! Вас этот рост обогатит только во вторую очередь, и только при условии, что владелец этого хочет. Он вначале забирает всю выработку ткацкого станка себе – и лишь потом выделяет вам, сколько посчитает нужным, из этой выработки.

Добродушный даст вам побольше даже из малой выработки. А жестокий не даст ничего даже из большой. Желая дать больше тем, кто к нему ближе, вынужден давать меньше тем, кто дальше (то есть на периферии системы).

Поэтому более чем наивен тот, кто надеется, присоединившись к Франции, начать жить как француз. Так может жить победитель Франции, но не тот, кто нанялся к французам батраком. Никакой хозяин свой уровень жизни на батраков и лакеев никогда не распространяет, это же очевидно!

+++

Поэтому задача повышения уровня жизни населения двуедина: заимствование удачных технических решений + защита от тех, кто не хочет терять монополии на эти технические решения.

Побеждает и живёт достойно только тот, кто видит центр мира в своей стране, а не за океаном. Всякий иной сплавит за океан всё ценное, что имеет, и получит оттуда взамен всю дрянь и ненужные обноски-объедки.

Вот что должен понять человек, посмотревший фильм «Форрест Гамп», если на чтение умных книг у него ума не хватает!

[1] Феномен «Белого Лебедя» связан с попыткой советской власти отучить воров в законе от воровских законов. Поскольку ворам в законе работать «западло», на любой зоне они лишь руководят работами, помогая администрации с бригадами рядовых заключённых выполнять производственный план. Но в колонию «Белый Лебедь» стали свозить только воров в законе – и им пришлось в жесточайшей, кровавой борьбе выяснять – кто пойдёт работать, а кто останется бригадиром.

Источник - https://economicsandwe.com/25DB17E61DB50557/