Элита, элитарии. И власть иллюзий

Они лучше всех знают обо всем. Как обустроить Россию. Какие мы, русские, несовершенные и неотесанные. Как наш рабский народ надо больше пороть и меньше кормить, чтобы он больше заботился о них, светлоликих. Они пастыри и просветители. Они с детства впитали простую истину – лапотная Россия никогда не будет Просвещенным Западом, и навсегда преисполнились по этому поводу неподдельной скорбью.

Откуда они такие берутся? Да кто как. Не берусь судить. Могу лишь вспомнить типажи и ситуации, которые мне встречались и которые были достаточно характерными для формирования и функционирования этой странной среды.

Школа юного журналиста.

Конец семидесятых годов – даже звучит страшно. Для нынешнего поколения это нечто близкое к войне с Наполеоном или Куликовской битве. А я там жил. И, кажется, где-то живу и до сих пор. Будто вчера все было и вместе с тем будто и не было вовсе.

Тогда при МГУ функционировало такое «кадетское училище» для тех школьников, кто твердо решил стать журналистом и информационно окормлять советский народ. Собирали подающих надежды школьников девятого-десятого класса и преподавали им в здании МГУ напротив Манежа пару раз в неделю основы журналистского мастерства. В основном участвовали в этом обучении студенты и всякие общественники. Так как я сам на гордое звание будущего журналиста претендовать не мог, то на занятиях в ШЮЖе – школе юного журналиста, не присутствовал. Но подруга детства стала привлекать меня на их посиделки, проходящие в доверительной атмосфере всеобщего воодушевления. Так я попал на воскресные нравоучительные бдения.

Обычно устраивал их студент МГУ Андрей Максимов в огромной квартире своих родителей-писателей около Киевского вокзала. Там в прихожей лежала огромная медвежья шкура. Ее прозвали шкурой неубитого медведя, поскольку при всей своей внешней натуральности она на проверку оказалась синтетической, так что ни одно животное при ее производстве не пострадало.

Скидывались мы по рублю на харч, в основном, бутерброды с докторской колбасой и плавленым сыром «Дружба». Спиртное находилось под категорическим запретом, все ж тогда времена были другие, и пивасик для школьников относился к сфере уж совсем антиобщественного поведения. И при свечах мы горячо обсуждали какую-нибудь душещипательную тему нравственного окраса, типа, можно ли предать себя.

Сейчас и темы, и доводы смотрятся скорее всего смешными и наивными. Но тогда это было открытие большого мира волнующих истин, где твой пытливый взор был лучиком во тьме. И так справно это выходило, что однажды нас даже потащили на передачу, которую вел Ролан Быков. Называлась она «Спор-Клуб», там говорили за всякие морально-нравственные проблемы. Я там протрепался минут десять перед объективом и был безжалостно вырезан из эфира. Зато немножко пообщались в перерыве с Роланом Быковом, который произвел впечатление искреннего человека, воспринимавшего свою работу очень серьезно, как общественно-полезную и важную, а не просто как очередной телепроект.

В общим, пили мы на воскресных бдениях чай, жрали бутерброды, трепались. Потом пели бардовские песни хором – куда без этого, гитаристы пользовались особым уважением и почтением. Для школьников все было волнительно, завораживающе. Особенно после тоскливой рутины школы, комсомольских собраний. Ни с чем не сравнимое юношеское пылкое ощущение единства мыслей и движений, когда рядом с тобой те, с кем ты можешь поделиться сокровенным… И еще – чувство собственной исключительности.

Когда тебе шестнадцать лет и ты постоянно рассуждаешь в компании таких же умных о судьбах общества и государства, то непременно надуваешься, как пузырь, воздухом собственной значимости. Это безотказно действует на психику, формирует ощущение собственной исключительности. А тут еще на полном серьезе кураторы-студенты поднимали темы о том, как интеллигенция должна воспитывать простой народ и чуть ли не задачи друг другу нарезали. Основной мотив был на этих посиделках – эдакое снисходительное отношение, не озлобленное, а с высоты положения, к обычному люду, в который зачислялись все – инженеры, врачи и прочие, никак не принадлежащие к нам, просветленным. Эдакое сектантство. И на юное сознание ложилось все просто прекрасно.

На определенном этапе этих посиделок даже родители стали замечать, что мы потихоньку преисполняемся долей элитарного снобизма, каким-то высокомерным отношением к народу в целом и к окружающим конкретным людям в частности. «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», - горланили хором на посиделках. А кто не собрался – тот и слова доброго не стоит.

Вообще, школа юного журналиста идейно и организационно, но неофициально, была частью некоего всесоюзного движения, которое называлось «Алый парус». Тащила его буксиром через тихое озеро советской действительности «Комсомольская правда», где был целый раздел по этой тематике. Подавалось это вроде как в плане возвращения активной жизненной позиции молодёжи, революционной романтики вопреки сковывавшему общество мещанству. Функционеров и адептов движения именовали «комбриговцами». По всему СССР устраивались слеты в школах, где звали детей на подвиги, правда, без особого понимания, в чем они должны заключаться. И обязательно песни под гитару. Тут это движение тесно соприкасалась с Клубами самодеятельной песни, где черпалась наша главная песенная и бытовая мудрость. Кстати, кээспешные настроения и идеологемы бьют и сегодня по нам, уже рикошетом. Вон, Вероника Долина, неплохая бард была, такие слезливые песенки пела под гитару. А потом долго исповедовалась в ненависти к «совку», а ее сынок – театральный и киношный критик Антон Долин, завсегдатай радио и ТВ, так и не посоветовавший для просмотра ни одного приличного фильма, сейчас рвет на себе дырявый тельник с призывами запретить русскую культуру как фашистскую.

Курировал эти «паруса» ЦК ВЛКСМ, к началу восьмидесятых годов уже превратившийся в такую селекционную фабрику по взращиванию будущих номенклатурщиков. К тому времени изначальные пламенные смыслы обновленного мира освобожденного труда и светлого будущего стали выдыхаться, переходя в разряд ортодоксальных истин, которые все учат, но никто не ощущает. Тот самый момент, когда идея ржавеет и становится формальной, скукоживается, а на освободившееся место приходят идейки поменьше и попроще – как лучше устроиться в партийно-номенклатурных реалиях, как быстрее крутиться в условиях неестественного отбора, когда главными являются не патриотизм и идейная пылкость, а карьерные устремления, лизоблюдство, мастерство интриг и шагания по головам. Высшим итогом кадровой системной деградации явился приход к власти двух фантастических предателей – Ельцина и Горбачева.

В общем, риторика была романтическая - комиссары в пыльных шлемах, подвиги предков. Но, похоже, курировали все это вовсе не романтики. И у тонко чувствующих людей возникало ощущение, что с этими «комбригами» и призывами к светлому и чистому грядет большое надувательство, частью которого являются и такие странные общественные движения.

Мой друг, наверное, самый умный человек, которого я встречал, вспоминал, как эти «комбриговцы» завалились к нему в подмосковную школу, с гитарами, громкими призывами, дискуссионными клубами.

- Посмотрел я на них, - вспоминает Сережка. – И тогда уже понял – ну и идиоты. Нам с ними не по пути.

И в точку попал. У комсомольских заправил, как выяснилось, путь был определен четко, и никого по своему пути с собой, кроме подельников, брать не собирались. Именно комсомольские структуры, обогнав на кривой дороге своих забронзовевших партийных боссов, с принятием законов о предприятии и кооперации с готовностью ринулись в бурную реку частного предпринимательства. Сперва были центры научно-технического творчества молодёжи, где почему-то варились джинсы и работали видеопрокаты. Потом банки «Менатеп», ЮКОСы, обезжиривание народной экономики, массовые наёмные убийства. Но это будет позже. А тогда был конец семидесятых. И просто необходимо было поминать добрым словом комиссаров в пыльных шлемах, звать за правое дело на баррикады, которых давно уже не было.

В общем, частью вот такой системы работы с молодёжью мы стали. В центре всего этого стоял журналистский факультет МГУ, который уже тогда был таким ополотом конвергенции с Западом, так любимой Андроповым и его приспешниками. Его бессменный декан Засурский выделывал потрясающие кульбиты, чтобы демонстрировать, с одной стороны, верность единственно верному учению - марксизму-ленинизму, а с другой – массово выпускать в большую жизнь жуков-короедов, которые с середины восьмидесятых начнут подтачивать общественное сознание и идеологию, внедрившись во все СМИ, и в результате отлично поучаствуют в уничтожении нашей страны, создав для этого определенный уровень информационного треска, заглушившего голос разума и инстинкт народного самосохранения. «Огоньки», бесконечные «Архипелаги ГУЛАГи» и очернение советского прошлого – это ведь все заслуги его жадных и несмышлёных птенцов.

Уже позже, анализируя произошедшее и с нами, и со страной, пришел к выводу, что, возможно, кто-то вполне осознанно и целеустремлённо работал с молодёжью, пытаясь создать такую прослойку «совестливых» и «рукопожатых» «истинных интеллигентов, поводырей простого народа, которые все лучше всех знают и озабочены «общечеловеческими ценностями». Или эта среда просто воспроизводится автоматически из века в век таким образом – разговорами при свечах, накачками собственного эгоцентризма и клановой интеллигентской солидарности.

Вообще, по сути, конечно, это никакая не подготовка и формирование молодой элиты. Это трансформирование психологии людей, которые ложно считают себя элитой и могут быть использованы в различных позах и ипостасях. Они на самом деле лишь винтики машины, а не ее водители.

На наших посиделках появлялись разные любопытные фигуры, имевшие отношение к журналистике и к журфаку. Те, которые потом прославились и толкали гласность и перестройку. В военной форме, с авиационными эмблемами и чистыми погонами рядового возникал Валя Юмашев, тогда просто солдатик, а позже зять Ельцина и глава его администрации. Он гордо рассказывал, как служит в Москве и ему все время дают увольнительные, потому как он пристроился при штабе писать доклады командирам. Доклады, видимо, писал хорошо, потому как в увольнительные его отпускали часто. Судя по всему, продолжил писать их и своему тестю, вполне успешно толкая страну в пропасть.

При всей своей восторженности тех времен у меня от него осталось какое-то не слишком приятное ощущение. Вроде коммуникабельный, говорливый, но было что-то такое склизкое и гаденькое. Какая-то червоточина, в итоге развившаяся в прободную язву, куда ухнула львиная доля государственности и экономики.

Большинство «шюжиков» поступили в МГУ, а потом пристроились в структурах четвертой власти, с разным успехом. Осознание исключительности у многих стало эдаким профессиональным качеством, поскольку нет в мире профессий с большим самомнением, чем журналисты, особенно российские.

Меня от этого морока быстро вылечило военное учебное заведение, спустило с небес на землю и показало, кто есть кто. А вот с подругой вышло интереснее.

Она закончила журфак МГУ. Потом защитила диссертацию. Получила грант Сороса, но, как ни странно, не на пропаганду извращений и социальных девиаций, а на книги по Православию, которые и начала писать настолько активно, что даже грамоту от РПЦ заслужила. И все в миг оборвалось, когда нашла себе денежное место работы - «Новую газету». Там принято свою страну ненавидеть и искать в ней только плохое. Так что закалки православия надолго не хватило. Сейчас она нас не любит в русле общей стадной корпоративной концепции, которой отдалась с готовностью и достаточно искренне. Потому как «НГ» - место пристанища «настоящих интеллигентов», поводырей, тех, которые лучше знают и все понимают. Тех, кто любит разговоры при свечах и бардовские песни.

Необходимо отметить, что и сегодня большинство неполживцев, оккупировавших СМИ, а теперь и Интернет, вовсе не профессиональные предатели, имеющие за это свой доллар в копилочку. Просто они искренне убеждены, что понимают жизнь и общество лучше других, хотя на деле их голова просто отштампована дешевыми и надежными клише, которые прокатаны сотнями лет пустопорожнего трепа русских интеллегенстваующих кругов, в основе своей противопоставляющих себя власти.

В вопросе формирования и функционирования слоя «тех, кто лучше знает» трудно обойти пресловутый еврейский вопрос. Не в смысле национализма, который я в принципе не приемлю. Просто их там очень много, и особенности национальной психологии влияют на переполненную ими «неполживую» сферу…

Еврейское счастье  

Третий класс. Линейка 1 сентября. Не виделись мы с одноклассниками целую вечность, точнее, целое лето. И все мы в предвкушении, как будем делиться всякими забавными историями и распушать павлиний хвост. Передо мной стоит новенький – худенький мальчишка, который сзади больше походил на девчонку из-за совершенно невероятной курчавой шевелюры, типа Анджела Дэвис. Это наш новый ученик.

Мы в тот же день как-то очень быстро познакомились. Разговорились и нашли базу в виде общих увлечений. Мы тогда делали из трубочек небольшие пушки, которые забивались серой со спичек и поджигались. И парнишка, которого, как оказалось, зовут Сашка, потащил меня после занятий в огромную квартиру, по которой можно было ездить на велосипеде. Там он разложил свои богатства – солдатиков, пушки, какую-то забавную мелочевку и даже обезвреженный взрыватель от гранаты, который притащил с военных сборов его брат.

Вот так на много лет мы стали лучшими друзьями. Шатались по стройкам и свалкам. Делали и запускали ракеты. Дрались с какими-то пацанами. Начитавшись «Трёх мушкетеров», отправились в секцию фехтования, но долго не продержались – оказывается, целый год стойки надо учить. В общем, жили полноценной мальчишеской жизнью.

Национальный вопрос при общении с людьми меня тогда не интересовал вообще, да и не особо интересует сейчас по принципу – лишь бы человек был хороший. И я искренне считал, что другие полагают так же.

Но, к изумлению своему, стал от Сашки постепенно узнавать, что и Карл Маркс, и Колумб были евреями. Чуть ли не Рамзес Второй был из этого беспокойного народа. В общем, куда не плюнь – все знаменитые люди евреи. Прям по песне:

На орбиту спутник вышел

Без окон и без дверей.

Там кронштейн летит прибитый,

Первый в космосе еврей.

Мне было до фонаря – ну евреи и евреи. Но Сашка произносил это с гордостью, и стало понятно, что его нешуточно накачивают в семье.

По поводу его многодетной семьи Она жила в огромной четырехкомнатной квартире. Ну такая национальная традиция – у евреев всегда самые просторные квартиры в самых лучших местах. Мы там постоянно торчали, приходя из школы. Нас неизменно усаживали за стол, кормили, чем Бог послал.

До сих пор у меня теплые чувства к этой семье. Люди были интеллигентные, добрые и какие-то очень положительные. Особенно глава семьи, довольно известный архитектор. Он прошел всю войну, имел несколько государственных наград. В антисоветчину не баловался.

Тогда он объездил весь мир. Для большинства советских людей что Луна, что заграница были одинаково недоступны. А архитектор ездил в составе официальных делегаций то в Японию, то в Америку, откуда привозил фотографии. Их превращал в слайды, и вечером устраивал нам просмотры. На простыню заменявшую экран, проецировались фантастические виды невероятных городов, и он рассказывая чрезвычайно интересно про архитектурные особенности, про жизнь далеких стран. Впечатление фантастическое совершенно.

Что касается Сашки. Ну я был наивным ребенком, просто созданным для того, чтобы меня учить жизни. И где-то с пятого класса он и открывал мне на нее глаза. Ребёнку чуть больше десяти лет, а он уже со знанием дела разъясняет, как манипулировать людьми, как заставлять их жить к своей выгоде. Притом советы были достаточно дельные, но так и не воспринятые мной в силу моего открытого до наивности характера.

В общем, так Сашка и рос. В уверенности, что все великие люди евреи. Приучаясь манипулировать людьми. А позже стали появляться нотки недовольства Россией, государством и народом, потому как евреев у нас не ценят, зажимают. И сам он, прирождённый администратор, что имело под собой основание, не имеет никакой возможности сделать управленческую карьеру.

Не можешь делать управленческую карьеру, дуй в тихую заводь – к людям искусства, там давно все свои. Вот и поступил он, преодолев огромный конкурс, в «Училище 1905 года», где готовили художников-оформителей.

Надо сказать, что даже на фоне остальных евреев Сашка отличался железной хваткой, общественной активностью, административными талантами и сильным концептуальным умом. Переспорить его было сложно, поскольку на один довод выдвигал десять, и если ты не в теме глубоко, то и возразить нечего. Единственно что – не умел шутить, понимал это и даже просил научить его этому. Но юмор такая вещь – этому не учатся.

Был он совершенно не жадным, не подлец, не гнус, интересный собеседник, во многом принципиален и страшно общественно активен. При этом, как я понимаю, черта, свойственная многим его соплеменникам – он обычно загорался идеей, в которую сам начинал истово верить. Правда, обычная даже самая абстрактная и глобальная идея всегда вела к какой-то выгоде, пусть и не материальной.

Из-за этих своих ценных идей порой выдавал такое… Однажды я что-то там нахулиганил, а родителям никак не удосужился сообщить, что их в школу вызывают. Долго это длилось. Сашка и доложил моим, что их зовут в учебное заведение на разговор. Меня, конечно, взгрели. Я считал это предательством, а он объявил, что это такой воспитательный момент, чтобы я не увяз в своих ошибках и исправился. И такой искренний и честный. Но все равно по-нашему – предатель.

Попав в армию, он умудрился вступить в партию и вполне от души убеждал окружающих, что в КПСС собраны лучшие люди, и их обязанность - толкать страну вперед. Когда страна развалилась, с той же остервенелостью убеждал в силе рынка и предприимчивости, упрекая меня в излищней советскости. Торговал своими картинами и сделанными из репродукций иконами на Арбате, пытался попасть в обойму современных художников, но там уже все места заняты диссидентами и «своими мальчиками», так что успеха не имел, а как классический художник был средним. Предпринимателем так и не стал – не было в нем такой жадности и бесстыдной жилки, когда человек готов на все за нормальный гешефт. Нет, он был человек несколько иного плана.

Еще с детства он мне твердил, что относится к высшему племени – левитов, которые являются пастырями еврейского народа. То есть не какой-то торгаш, а из священнослужителей. «Ребе».

Я все это пропускал, конечно, мимо ушей. Ну левиты и левиты. Тем более в веру он не вдавался, только со временем, уже в девяностые, что-то начал про шабат загибать, и все на мог прийти к выводу, можно ли нажимать в субботу кнопки в лифте, работа это или не работа. Но понимания моего не нашел.

Время текло. Сменились эпохи. Ветер перемен трепал наши судьбы, как порванный флаг над полуразрушенной крепостной стеной.

Убыла в дальние края вся родня Сашки. При этом без особого удовольствия.

Отца Сашки искренне жаль. Он был человеком достаточно искренним и доверчивым. В начале девяностых сионисты развили бурную деятельность по переселению советских граждан в Израиль, для чего, поговаривают злые языки, приплачивали «Обществу Память» и различным националистическим организациям, чтобы те пугали евреев, обещали принародно перебить в отместку за иудейское иго на Руси.

Надо сказать, эта политика приносила определённый результат. Придешь в гости, и Сашкин отец постоянно спрашивает меня, как представителя органов:

- Илья, ну скажи, погромы будут?

- Да не будет никаких погромов! – возмущался я.

- Ну как же. Вон в газете пишут

И доставал очередной номер «Московского комсомольца» или другой какой жёлтый листок.

В общем, довели его до истерики и депрессии. Семья продала огромную квартиру под двести метров почти в центре Москвы, да и уехала в Америку. Там, правда, отец не прижился, скучал страшно по России и прожил недолго.

Перед этим старший брат Сашки свалил за бугор. Там вообще смешно получилось. Давид был просто, как нам, детям, казалось, совершенством. Спортсмен, красавец, мощного телосложения, отличный математик и инженер. Ему с перестройкой пришел в голову бзик, что в его НИИ можно работать за троих и зарабатывать за четверых, но коммунистические ретрограды этого делать не дают. И возникла мысль слинять туда, где можно работать и зарабатывать. Эта идея так бы и осталась абстракцией, если бы не жена. Женился он на коренной русской без малейшего еврейства, а та сразу же начала его уламывать съехать из СССР в Израиль. Ну и уломала…

С моими путешествиями по стране и работой во всяких холодных и горячих точках встречались мы с Сашкой редко. Так, слухи больше друг о друге собирали.

Он, богемничал, общался с нашей «культуркой», художниками, артистами и режиссерами, сошедшими к началу девяностых с ума. Женился по любви на русской, в связи с чем выдержал горячий бой в семье.      

Жена была длинноногой манекенщицей, с которой, впрочем, все же развелся со временем и укатил в Израиль.

Там выяснилось, что левит – это не пустая похвальба. Сейчас он в той жаркой стране, не жалея сил, трудится раввином, ортодокс. Нашел жену-еврейку и сделал с ней шестерых детей.

Изредка мы встречались. И очень даже забавно выглядели эти самые встречи.

В середине девяностых звонит. А я всегда рад слышать друзей детства.

- Илья, здорово! Как дела? Что делаешь? – звучит в телефонной трубке вкрадчивый голос.

- Да ничего.

- Отлично. Заходи в гости. Посидим. Поговорим.

- Ну хорошо.

- Заодно шкаф мне поможешь передвинуть.

То есть позвонил в поисках грузчика - шкаф двигать. Руссиш Ванья его и сдвинул, за что его покормили обогрели и с ним трогательно, по душам поговорили, как встарь.

В следующий раз, мобил еще не было, забрёл ко мне домой. Я был в очередном отъезде. Так что общался он с родителями.

- А где Илья? Нет? О как жалко. А позвонить от вас можно? У нас телефон выключили.

Притом появился уже в черном одеянии, в шляпе и с пейсами, чистый раввин. И куда только делся маленький мальчик с трогательной пышной шевелюрой?

Какие тут выводы? Да никаких особо глубоких выводов нет. Так, наблюдения за еврейскими тысячелетними искусством и тактикой выживания в агрессивной среде. Главное у них, как я понимаю – это манипулирование людьми. Все окружающие – объект манипуляций. При этом манипулирование граничит с самообманом и с искренним убеждением, что делается все исключительно ради всего хорошего против всего плохого.

Присутствует ощущение изначального превосходства, даже не национального, а той «интеллигентской» среды, которую они наполняют собой и часто ставят выше своей национальности. Наиболее активные заражаются «высокими идеями» и начинают их проецировать на туземцев. Притом сами в них часто верят безоговорочно.

Чаще идеи эти в рамках коллективного «интеллигентского» бессознательного - Россия страна рабов, где не может быть ничего хорошего по причине вековой отсталости и темноты русского народа. Как в смешном фильме «Пистолет с глушителем», где два шпиона, заброшенных к нам, разговаривают. «Я тут надпись сильно похабную на заборе видел». «Ну а как может быть иначе. Мы же в России».

Толерантность, кстати, излюбленная их тема, в том или ином виде они пропагандировали ее столько, сколько я себя и их знаю. «Не надо бояться гомосека, бойся своих совковых предубеждений».

Хочу сразу расставить все акценты. Среди евреев большинство были обычными советскими людьми, такими же, как мы, и сейчас они вполне достойные граждане нашей страны. Но некоторые особенности национальной психологии у определенных представителей этой нации приводят к их идеологическому доминированию в среде «русской интеллигенции» и примазавшихся к ней сумасшедших, навальнят и просто врагов нашего многонационального народа. Зильбербрут-Быков тому пример…

Первоклассные и другие  

Дети в основной своей массе бескомпромиссные, наивные и верные. Когда Сашка в девятом классе свалил в свое училище, то постоянно ошивался в нашей школе в компаниях. И стал стремительно отдаляться от меня и других ребят из нашего класса, подло переметнувшись в класс параллельный.

Я его даже упрекнул, что старых друзей забывать нехорошо. Он тогда гордо расправил плечи и торжественно объявил:

- Каждый общается с теми, с кем душевная близость.

Душевная близость у него был с сообществом класса «А».

У нас район такой интересный. С одной стороны, завод «Калибр», а заодно пятиэтажки, в которых живут его работники, типичные фабричные кварталы. А на самом проспекте Мира были возведены приобретший неоднозначную известность магазин «Океан» и три престижных дома, где квартиры просторные, с улучшенной планировкой. И жили там всякие известные люди, чиновники, космонавты, телевизионщики и артисты.

Уже потом я понял, как нас распределяли еще в первом классе. Детей артистов и всяких известных персонажей – в класс «А». Калибровцев с примкнувшими к ним детьми всяких сапогов, типа меня, в класс «Б» – такое социальное размежевание, без которого ни одна общественная формация жить не может.

Так и получилось, что в «А» - будущие властители дум и культуры. Там знакокачественность и первый сорт. У них посиделки при свечах под гитару, которые закатывала их классная руководительница – учительница английского. Там подчеркивалось, что они все изысканные, образованные, будущая богема. Очень похоже на ту же школу юного журналиста, только в масштабах одной школы. А мы с приятелями из «Б», которые второй сорт – не брак, шатаемся по крышам, бродим по свалкам в поисках приключений, и светит нам в лучшем случае технический ВУЗ, или, как мне – военное учебное заведение.

Такая вот стратификация. Ну, чтобы подобное к подобному тянулось. И чтобы сверчки по шесткам располагались и не вякали.

В общем-то так и получилось. Поляризовались все, разошлись по разным концам игрового поля. Игорь и Вадик Верники сегодня на слуху и на виду, давно стали классиками каждый своего жанра. Помню, на всякой школьной самодеятельности Игорь хорошо так, с чувством читал стихи, и было понятно – это будущий артист. Кирилл Казаков тоже стал достаточно известным артистом.

Хотя, надо отметить, ребята они были вполне нормальные, без особого снобизма, который прививается современным детишкам с рождения. После школы и института мы встречались, общались вполне прилично.

Но вот у них как-то все в жизни было расписано и распределено. Кирилл Казаков уже в восьмом классе говорил – в нашей «Щуке», то есть в высшем театральном училище имени Щукина. Карина Рашмаджан, дочь известного спорткомментатора: в ее Университете, на ее журфаке.

Ну, в общем, так и жили. Так с моей мелкой кочки виделось, как структурировалось общество. Собственно, так и сейчас происходит. Только тогда структурировали влиянием, сегодня – деньгами. Но смысл один – придание определенной части населения иллюзии, что они элита и от них что-то зависит.

Вообще, это все круги на воде. Мир иллюзий. Никогда «исключительные», «интеллигентные», «неповторимые» «элитарии» не были причиной исторического процесса и движущей силой государственного бытия. Это сопутствующие ветерки, которые могут устроить ураган, но не способны снести строение. Все же главное развитие и процесс идет там, где создаются большие смыслы и образ будущего. Где в едином порыве, сжатым кулаком… ну и так далее.

Есть в стране большая цель – все эти «поводыри заблудшего народа» будут кухонными аналитиками, а кого-то с их неуемным энтузиазмом и бурной энергией удается перековать и прислонить к большому делу. Если же телега наша колдыбает ни шатко, ни валко, то и будет эта среда считать себя рулевыми, а свое мнение исключительно правильным.

И будут испуганные Урганты-Галкины, отважные Макаревичи- Муратовы-Венедиктовы и прочие Собчачки легкого поведения надуваться, как аэростат гелием, ощущением собственной значимости и парить в высших слоях атмосферы. При этом портить воздух.

А вот кто ставит задачи, как и где, через какие препоны и страдания, через какие шишки и кровь воспроизводятся истинные импульсы жизни, развития и их носители – это уже совершенно другой вопрос. На которой нет и, наверное, не будет однозначного ответа…

Ну и, как говорят, уходим на рекламу. Рекомендую к прочтению и конспектированию мистико-фэнтезийно-исторический роман

Александр Зеленский, Илья Рясной. Оператор вероятностей.

https://author.today/work/200227