Итак, товарищи читатели, сегодня мы снова поговорим о том, какую замечательную, светлую и привольную жизнь наладил в Крыму барон Врангель.
Мы с вами не успели обсудить ещё столько архиинтересных момЭнтов — земельный вопрос в Белом Крыму, свобода слова в Белом Крыму, международное положение Белого Крыма… Сегодня — обсудим земельный вопрос.
Про экономику Врангель-лэнда я уже писал в посте «Крым, который мы потеряли, 2». Почему же о земельном вопросе мы говорим отдельно, да ещё посвящаем ему целую статью? А потому, что это был очень важный для России вопрос.
Стало быть, пару слов об истории этого важного вопроса скажу.
Крестьяне составляли основную массу населения России. Соответственно, симпатии крестьянства были залогом победы в Гражданской войне. А симпатии крестьянства завоевать было довольно просто — надо было дать крестьянам землю. Большевики так и поступили — потому в октябре 17-го года власть в стране даже не упала, а прямо-таки прыгнула в руки Ленина и компании.
Правда, когда выяснилось, что большевики, раздав землю, запрещают свободную торговлю хлебом; когда Ленин и компания на полном серьёзе стали проводить введённую царём продразвёрстку и введённую Временным Правительством хлебную монополию — крестьяне изрядно огорчились.
Не все огорчились, ясный пень. В основном, огорчались кулаки и спекулянты. Потому что барыши с хлебной торговли ещё и в РКМП доставались — только кулакам и спекулянтам.
Крестьяне-середняки всю прибыль с продажи урожая отдавали государству, за налоги.
А крестьяне-бедняки и весь урожай отдавали, и ещё должны оставались. Так что этим ребятам было не привыкать расставаться с урожаем. Какая разница — царю его отдавать, или большевикам? Какая разница — деньгами отдавать, или сразу хлебом? Хлебом даже удобнее отдавать, заморочек меньше.
Но! Кулаки были наиболее влиятельной и политически активной частью крестьянства. Продразвёрстка была делом, для русской деревни совершенно новым и непривычным. В продотряды, выкачивающие хлеб из деревни, зачастую вербовалась всякая нечисть, которая крестьян оскорбляла и притесняла, а хлеб воровала или разбазаривала. А самое главное: большевики ещё не успели завоевать авторитет в российской деревне, деревня тупо не знала — что это за типЫ такие, в фуражках с красными звёздочками.
«Ходят тут, митингуют, флажками красными машут… Говорят, что они — „власть“… а ну, как врут? Вон, эсеры и меньшевики кричат, что большевиков слушаться не надо… И поп наш — то же самое говорит… А если эти большевики — действительно проходимцы, как и Временное? Отдать им хлебушек, а они его спекулянтам продадут, денежки в карман, да и на лыжи встанут! А потом, глядишь, другие придут, с синими, али с жёлтыми флажками — тоже скажут: „Мы здеся власть, подавайте нам зерно!“ Что — им тоже урожай отдавать? Так на всех фармазонов хлеба не напасёшься!»
Рассуждая таким образом, крестьянство предпочитало либо излишки зерна припрятать до лучших времён, либо вовсе — сеять ровно столько, чтобы самим на пожрать хватало, тютелька в тютельку. А перед продотрядовцами крестьяне включали дурака и только руками разводили: «За излишками приехали-с, гражданин начальник? Так не взыщи, нету у нас для тебя лишнего хлеба! Не уродилси»…
Продотрядовцы, у которых дома, в городах, остались голодные семьи, от такого саботажа натурально зверели, притеснения и оскорбления крестьян случались всё чаще, обстановочка накалялась всё сильнее…
Ситуация осложнялась тем, что альтернативы продразвёрстке у большевиков тупо не было. Продавать хлеб за бумажные деньги крестьяне отказывались. Они были, в принципе, согласны менять хлеб на промтовары, но промтоваров у большевиков тоже не было — российская промышленность «лежала», поражённая сразу транспортным, сырьевым и топливным кризисами, а также вредительством и саботажем владельцев предприятий — Ленин об этой, последней, напасти писал ещё летом 17-го года.
Большевики, конечно, делали всё, чтобы промышленность восстановить, но на это нужно было время — много времени, месяцы и годы! А хлеб был нужен немедленно, иначе рабочие и служащие частью повымрут, частью разбегутся, города-миллионники опустеют, тогда и вовсе уже никогда заводы не запустить. Так что хлеб приходилось не «брать», а «отбирать». Зачастую — вырывать его у крестьян силой. Проливать кровь. Кровь лилась как крестьянская, так и продотрядовская — крестьяне вовсе не были безобидными ягнятками…
Кончилось это тем, что большевиков прогнали белогвардейцы. Которые немедленно землю у крестьян отобрали и вернули её помещикам. При этом крестьян слегка выпороли шомполами — за самоуправство. А самых активных самоуправцев — повесили, в назидание. И объявили, что окончательное решение земельного вопроса откладывается — до созыва Учредительного Собрания, которое созовут сразу после окончательной победы над большевиками.
Ну, как «сразу»… Через годик-другой. Не позже, чем через пятилетку, короче. Вопчем — там видно будет, сперва надо большевиков победить.
Крестьянин, хоть и был тёмный да безграмотный, таки почуял неладное. Почуял, что собрались его снова без земли оставить. «Помещики, стало быть, победят, соберут какую-то там „Учредилку“ и будут решать, как им крестьянина землёй наделить? Ага, помещик для нас порешает, помещик нас наделит, от помещика мы, пожалуй, дождёмся благодеяний… По всему видать, что при белых-то крестьянин землицы не увидит!»
А снова терпеть малоземелье крестьяне не хотели, оно у крестьян уже в печёнках сидело. Поэтому белогвардейцев поддерживать наши хлеборобы не стали — пошли либо в красные, либо в зелёные. Тыл белых запылал ярким пламенем и их благородиям пришлось драпать из-под самой Москвы — только пятки сверкали.
Прибежав в Крым и отдышавшись, их благородия наконец-то поняли, что политика «непредрешенчества» до добра не доведёт. И, наконец-то, решились приступить к земельному вопросу на полном серьёзе. Через три года после выхода большевистского «Декрета о земле» свой «Закон о земле» дали народу белогвардейцы.
Про этот закон упоминают вообще абсолютно все биографы Врангеля. Википедия восхищается способностью Чёрного Барона идти «на немыслимые ранее компромиссы». Российское военно-историческое общество хвалит Врангеля и его миньона Кривошеина за «долгожданные реформы». И наш старый знакомец Николай Романов пишет в своей статье «Крым — осколок Империи» про «Закон о земле», разработанный врангелевским правительством. В книге «История государства Российского. Жизнеописания знаменитых военных деятелей XVIII — начала XX века» сказано, что «правительство Юга России разработало приемлемую для крестьян программу аграрной реформы». На сайте «Русской исторической библиотеки» об этой реформе говорится чуть подробнее:
«В политическую программу Врангеля входили лозунги передачи земли тем, кто её обрабатывает».
А на сайте общественно-исторического клуба «Белая Россия» написано ещё подробнее:
«В основе его земельной политики лежало положение о принадлежности большей части земель крестьянам, он признал законным захват крестьянами помещичьих земель в первые годы после Революции (правда, за определённый денежный или натуральный взнос в пользу государства)».
Тут у тех адептов Белой России, которые хоть чуточку дружат с логикой, должен возникнуть своеобразный когнитивный диссонанс. Как же так? Санкционированный большевиками-антихристами захват помещичьих земель — узаконил и Врангель, этот ангелочек Белого Движения? К счастью, адепты Белой России с логикой не дружат, им логику заменяет антикоммунизм головного мозга. Потому они совсем не удивляются. Ну да, большевики разрешили крестьянам помещичьи земли захватывать — чтобы погубить и разорить Россию-матушку. А Врангель то же самое разрешил — чтобы спасти и сохранить Россию-матушку. Что неясно? Ты чё — сам из жЫдобольшевиков штоле, сцуко?! А подать сюда газенваген!
Короче, давайте займёмся любимым делом: почитаем, что пишут о решении земельного вопроса по-врангелевски — современники Врангеля. Начнём с «правого фланга». Нацист Немирович-Данченко считал, что главнокомандующему вообще не стоило начинать возню с земельным вопросом до полного окончания Гражданской войны:
Снова и снова русское общество на примере этой скоропалительной реформы могло убедиться, что момент для разрешения этого больного вопроса был избран крайне неудачно. Нельзя в пылающем доме производить перестройки и переселять жильцов. Момент этот приблизится только тогда, когда в России наступит известное успокоение и подобие государственного порядка и правового быта, когда можно будет устранить из земельной и землеустроительной реформы политический элемент, до сих пор ещё доминирующий в мировоззрении правых и левых, монархистов и республиканцев.
Ну, если честно — нацист Немирович-Данченко был весьма недалёкий человек. Потому-то он дальше своего истинно арийского носа видеть и не желает. Потому и отделывается от читателя афоризмами про «пылающий дом». Дескать, если верно, что в горящем доме ремонт не затевают, то верно и что во время Гражданской не затевают реформ. Дешёвенькая софистика! Всем, кроме Немировича-Данченко, было ясно: от успешного разрешения земельного вопроса зависело, поддержат ли белогвардейцев крестьяне. Сам Врангель пишет:
Необходимо было использовать возможность психологического воздействия на крестьянские массы, вырвать из рук наших врагов главное орудие пропаганды против белой армии и белого движения: всякое подозрение в том, будто бы цель нашей борьбы с красными — восстановление помещичьих прав на землю и месть за их нарушение.
Ну, а если Национальный Лидер чего прикажет — нация тут же помчится выполнять)
Князь Оболенский, уже знакомый нам по предыдущим очеркам либеральный дворянин, пишет, что к разработке аграрной реформы привлекли лучших людей Белого Крыма, над земельным законом корпели оченно сурьёзные комиссии! Оболенский вспоминает:
Вот как восстановляется в моей памяти список участников первой комиссии: 1) Г. В. Глинка, человек довольно известный своими консервативными взглядами с несколько славянофильским оттенком. Оппортунист, готовый пойти довольно далеко в земельном радикализме, но через силу, вопреки своим взглядам и симпатиям; 2) личный приятель Врангеля, генерал Левашов, председатель союза землевладельцев на юге Росии и решительный противник земельной реформы; 3) бывший таврический губернатор, недавно избранный председателем правой ялтинской думы, граф Апраксин, тоже противник реформы; 4) крымский землевладелец и принципиальный сторонник крупного землевладения, бывший министр правительства генерала Сулькевича, В. С. Налбандов; 5) бывший товарищ министра земледелия при царском правительстве П. П. Зубовский, аккуратный и деятельный чиновник, более других склонный к «уступкам», но не боевой и всегда готовый примкнуть к большинству; 6) бывший уполномоченный по землеустройству в Таврической губернии Шлейфер; 7) молодой ученый экономист К. О. Зайцев. Возможно, что были и еще два-три члена комиссии, но я их не помню.
Вот это комиссия так комиссия! Представьте, что наш многоуважаемый Владимир Владимирович задумает проводить масштабную национализацию крупных предприятий и сырьевых компаний — и для разработки этой реформы создаст комиссию, в которую войдут Абрамович, Прохоров, Потанин, Вексельберг, Дерипаска, Касьянов и какой-нибудь «молодой учёный» из ВШЭ. Весело, да? Прекрасная же идея — поставить дело так, чтобы реформу разрабатывали «решительные противники реформы»!
Ясен-красен, ничего путного первая комиссия не разработала. Тогда Врангель распорядился собрать новую комиссию. Сказано — сделано, собрали новую комиссию. Это была прежняя комиссия, плюс ещё несколько мелких чиновников, несколько крымских помещиков и — чудо демократии! — трое крестьян, «бог весть, по какому признаку избранные уездными земскими управами». Впрочем, крестьяне оказались очень покладистыми и безобидными, хорошо знали своё место у параши. Оболенский так пишет об участии этих «крестьянских депутатов» в прениях:
Крестьяне молчали. Один из них, волостной старшина, досидел до конца и, поддерживая меня в кулуарных разговорах, в заседаниях голосовал с «начальством». Другие двое уехали до решительных голосований.
Вопчем, вторая комиссия тоже так ничего и не разработала. Более того, г-н Глинка, председатель комиссии, дал крымским и иностранным журналистам интервью, в котором заявил, что никакой реформы и не предполагается:
«Речь идет об устройстве скорой и выгодной покупки „вечными“ арендаторами-землеробами необходимых им земельных участков. Если бы явилось вместо простого устройства арендаторов требование всеобщего раздела и безвозмездного отчуждения, то комиссии не стоило бы и создавать. Такого митингового вздора мы имеем и в печати и в советах достаточно».
Реформаторы — такие реформаторы…
Короче говоря, стало ясно, что помещики сами себя ограничивать не станут, даже если им прикажет Сам барон фон Врангель — Лидер Нации и почти что Царь. Необходимо привлечь к разработке реформы Народ.
Уже смешно, да? Ясно же, кого врангелевцы выволокли на сцену под маркой «люди из народа». Таких же граждан, какие сегодня всякие «Майданы» и «Антимайданы» возглавляют. Снова слово Оболенскому:
В Севастополе при покровительстве Врангеля образовался крестьянский союз, во главе которого стал некто Б., кажется, из деятелей кооперации, человек, как мне казалось, довольно сумбурный, но энергичный и по-видимому искренний и порядочный. В союз вошло несколько бежавших из Украины зажиточных крестьян и каким-то образом оказавшийся в Крыму известный лидер трудовиков I Думы, потом сотрудник «Нового Времени» и, наконец, один из злосчастных деятелей неудачного корниловского выступления, А. Ф. Аладьин. Он щеголял в форме английского офицера, говорил трескучие фразы и хвастал своим мнимым влиянием на Врангеля, намекая при этом, что, став во главе крестьянского союза, он заставит Врангеля плясать под свою дудку.
Этот самый Аладьин, кстати, неспроста аглицкий мундир напялил. Он и вправду был британским офицером. Процитирую «Энциклопедию Кирилла и Мефодия», там биография Аладьина есть:
«В 1906 году был избран депутатом Первой Государственной думы от крестьянской курии Симбирской губернии. В думе Аладьин стал инициатором создания группы трудовиков, стал их фактическим лидером, получил популярность как талантливый оратор и выразитель интересов крестьянства. Основная идея, проходящая почти через все его речи, состояла в том, что только Государственная дума может сдержать революционный напор. Практически Аладьин придерживался умеренной политики, иногда поддерживал кадетов… …После роспуска Первой думы Аладьин остался за границей. В начале Первой мировой войны он пытался вернуться в Россию, но не добился разрешения русских властей. Аладьин вступил в ряды британской армии, вероятно служил в разведывательных органах. В июле 1917 года он появился в Петрограде, сблизился с Л. Г. Корниловым и был арестован после подавления Корниловского мятежа. После Октябрьской революции Аладьин участвовал в белом движении, поддерживал связи с иностранными миссиями. В 1920 году эмигрировал в Великобританию».
Такой вот был кореш у Врангеля, настоящий русский патриот. Не то что всякие шпиёны, навроде Троцкого или Ульянова-Ленина))) Кстати, Оболенский зря считает, будто влияние Аладьина на Врангеля было «мнимым». Мы ещё увидим: фон барон, по-львиному гордый и высокомерный перед своими соотечественникам, перед любым обладателем европейского мундира становился кротким, что твоя овца. Но об этом — в следующей «серии». А пока — продолжаем разговор о земельном законе.
Спекулянт, несколько украинских кулаков и английский шпион... разведчик — вот тот Народ, который должен был разрабатывать аграрную реформу для всей необъятной Руси. И на этот раз — с третьей попытки — получилось! Видимо, Аладьин и вправду оказался не так прост — заткнул-таки за пояс Глинку, Апраксина и прочих «столбовых дворян». Вот, что аглицкий мундир животворящий делает! Князь Оболенский пишет, что земельный закон наконец-то увидел свет:
Чрезмерной левизны в новом земельном законе не было. Он был не слишком прав или лев, а слишком сложен, приспособлен для мирного времени, а не для периода гражданской войны.
Все-таки я придавал ему, как попытке, хотя и запоздавшей, круто повернуть руль политики южно-русской власти в земельном вопросе большое значение. Я глубоко убежден и сейчас, что если бы земельный закон, хотя бы в том виде, в каком он был издан генералом Врангелем 25 мая 1920 г., был издан генералом Деникиным 25 мая 1918 года, — результаты гражданской войны были бы совсем другие.
Охти! Прямо не земельный закон, а вундервафля какая-то. Что ж такого заманчивого пообещал Врангель крестьянам? Откроем книжку белогвардейского генерала Владимира фон Дрейера, он рассказывает о «крымском» земельном законе довольно-таки подробно:
Новый закон, изданный в суровой обстановке военного лагеря, в немногих словах может быть выражен так: земля — трудящимся на ней хозяевам. Эта руководящая мысль опирается на два основные стремления: охранить всякое землепользование, как оно установилось к настоящему времени, и передать трудящимся на земле хозяевам — земли казённые и частновладельческие.
Ну, то есть кто землю обрабатывает — тот и хозяин. Такой заход здорово ущемлял помещиков. Немирович-Данченко пишет, что в Южной России только 25% помещиков сами обрабатывали свои земли, остальные лишь сдавали угодья в аренду, а в великороссийских губерниях — и вовсе «лишь одна десятая помещичьих земель обрабатывалась самими собственниками». Стало быть, по новому закону помещики-тунеядцы своих земель лишались! Это что же получается, Врангель решился помещиков обидеть? Пойти против класса, который его, Врангеля, и поставил к рулям? Феноменально. Впрочем, вы, дорогие читатели, наверное, уже догадались, что всё было — как выразилась одна крымчанка, дочь офицера — далеко не так однозначно. Фон Дрейер пишет о втором пункте врангелевского земельного закона:
«Не подлежат отчуждению все надельные земли, приобретенные при содействии Крестьянского Банка и не превышающие установленного размера, участки, выделенные на отруба и хутора по законам землеустроительным, церковно-приходские наделы, усадебные и высоко-культурные участки (сады, виноградники и т. п.), земли, принадлежащие сельско-хозяйственным и учебным учреждениям, участки под промышленными заведениями (фабриками, заводами), а также всякие вообще владения, не превышающие известных размеров».
Вы поняли, да? Самые лучшие, самые культурные, самые прибыльные угодья — оставались за помещиками. Ну, а остальное — так уж и быть — крестьяне могли забрать себе. Разумеется, не даром. А в ипотеку))) Читаем у фон Дрейера про следующий пункт закона:
«Земля отчуждается не даром, а за выплату Государством стоимости ее. Такая передача земли обеспечивает переход ее к настоящим прочным хозяевам, а не ко всякому падкому на даровщину и чужому земле человеку.
Цена за десятину земли определяется пятикратной стоимостью среднего годового урожая с десятины. Уплата за землю рассрочивается на 25 лет и, следовательно, каждому хозяину придется вносить ежегодно одну пятую часть урожая или выплачивать стоимость ее. Уплата Государству может быть производима как хлебом, так и деньгами, — по желанию плательщика».
Дошло, да? Ты не просто отдаёшь пятую часть того, что вырастил. Ты отдаёшь пятую часть СРЕДНЕГО годового урожая. При таких раскладах беднякам и середнякам «ловить» было нечего. Такую «ипотеку» вывезли бы только кулаки, которые имели возможность вложиться в технику и удобрения и не так сильно зависели бы от капризов природы. Оболенский, которому новый закон о земле нравился, всё-таки отмечает:
Нужно сказать, что выкупные платежи действительно были исчислены слишком высоко, ибо одна пятая урожая с десятины превращалась при трехпольной системе в три десятых с десятины посева, а при распространенной в Крыму залежной системе — в половину, а то и более.
В это время рыночная стоимость земли была крайне низка. Земля являлась, пожалуй, самым дешевым товаром и я знаю целый ряд случаев покупки земли в Крыму за бесценок. Это обстоятельство крайне благоприятствовало проведению земельной реформы. Однако, правительство Врангеля, порожденное правыми кругами, не могло не пойти им на встречу хотя бы в вопросе о цене за отчуждаемую у помещиков землю.
Короче, это была своеобразная «столыпинская реформа номер 2». Ублаготворить помещиков, обогатить кулаков, разорить середняков и бедняков, превратить их из мелких собственников в пролетариев, наёмных рабов. И всё это — под рассуждения барона Врангеля о «поддержке малого бизнеса»:
Мною намечен целый ряд мер, чтобы наибольшее количество земли могло бы быть использовано на правах частной собственности теми, кто в эту землю вложил свой труд. Мелкому крестьянину-собственнику принадлежит сельскохозяйственная будущность России, крупное землевладение отжило свой век.
Ага, ага. Несомненно, огородникам принадлежит сельскохозяйственная будущность России. Везде крупные агрохолдинги будут рулить, а у нас — мелкий собственник. Право же, хорошо что Врангель сам не верил в тот бред, который на публику нёс. Если бы он в ТАКОЕ верил — было бы ещё хуже.
Каковы же были итоги аграрной реформы в Белом Крыму? Получилось ли привлечь на сторону Белой Гвардии крестьян? Об этом читаем у Раковского:
Форма разрешения аграрного вопроса казалась крестьянину очень неудачной, и, во всяком случае, не сулила немедленного закрепления права собственности на землю.
— Раньше было лучше, — говорили крестьяне, — Купил землю, заплатил… и всё. Теперь же нужно закабалиться на всю жизнь, двадцать пять лет платить помещикам.
Крестьяне, ознакомившись по опыту с бренностью всякой власти, с особенным скептицизмом относились к прочности «шестнадцатой» по счёту врангелевской власти, заранее считая, что платежи, которые с них взыщут за землю — дело пропащее.
Не удивительно, что население настолько отрицательно отнеслось к этому аграрному закону, что во многих волостях, как в Крыму так и в Северной Таврии, крестьяне совершенно уклонились от выборов в волостные земельные советы.
Экие непатриотичные крестьяне, да? Совсем не хотели в аграрную реформу играть. И в победу Белого Дела не верили. Впрочем, Сам Врангель в победу тоже не слишком-то верил. Это не я придумал, это сам Врангель в мемуарах пишет:
— По тем отрывочным сведениям, которые я имел в Константинополе и которые получил только что от генерала Улагая, и при условии лишения нас всякой помощи со стороны союзников, я не вижу возможности продолжать борьбу, — сказал я. — Я прибыл сюда потому, что не счел возможным не разделить с армией ее, быть может, последние часы, и если судьба пошлет мне испытание встать во главе армии, я его приму…
— Если генерал Деникин все же оставит армию, — продолжал я, — и на одного из нас выпадет тяжкий крест, то прежде чем принять этот крест, тот, кто его будет нести, должен знать, что от него ожидают те, кто ему этот крест вверили. Повторяю, я лично не представляю себе возможным для нового Главнокомандующего обещать победоносный выход из положения. Самое большее, что можно от него требовать — это сохранить честь вверенного армии русского знамени. Конечно, общая обстановка мне менее знакома, чем всем присутствующим, а потому я, быть может, преувеличиваю безвыходность нашего положения. Я считаю совершенно необходимым ныне же выяснить этот вопрос.
Все молчали.
Наконец генерал Махров стал говорить о том, что как бы безвыходно ни казалось положение, борьбу следует продолжать: «пока у нас есть хоть один шанс из ста, мы не можем сложить оружия».
— Да, Петр Семенович, это так, — ответил генерал Шатилов, — если бы этот шанс был… Но, по-моему, у противника не девяносто девять шансов, а девяносто девять и девять в периоде…
Генерал Махров не возражал.
И не только Врангель вместе со своим начальником штаба, Шатиловым, считали игру белогвардейцев проигранной. Руководитель гражданской администрации Крыма, г-н Кривошеин, придерживался такого же мнения. Немирович-Данченко пишет:
Говорили, что по приезде в Севастополь, Кривошеин наотрез отказался занять какой-либо официальный пост. По его мнению, у русской армии был всего один шанс на сто удержаться в Крыму.
Но ему дали понять, что его отъезд произведет чрезвычайно неблагоприятное впечатление на население Крыма, которое скажет: «Вот, приезжал Кривошеин, поставил безнадёжный диагноз и уехал»…
Интересные это были ребята — лидеры Белого Крыма! Считали, что в Крыму не удержатся — а сами при этом уговаривали крестьян влезть в ипотеку на 25 лет. Хитрые, однако!
Неудивительно, что крестьяне постарались от такого «счастья» технично отказаться…
Впрочем, Оболенский утверждает, что некоторые крестьяне были таки очень рады проведенной реформе — действительно покупали землю, взносы делали. И что эта реформа таки немножечко поспособствовала росту популярности Врангеля:
Само собой разумеется, что радикальная земельная реформа, как психологическое средство, сильно пострадала от высоких исчислений выкупных платежей, что послужило поводом для усиленной агитации против всего земельного закона. Однако, крестьяне надеялись, что, получив землю на законном основании, они уже ее не лишатся, а выкупные платежи ведь могут быть рассрочены (что предусматривалось и в законе), а то и совсем отменены «по манифесту».
Вот и стало понятно, что за люди поддерживали власть белогвардейцев не ради материальной выгоды, как буржуи и помещики, а «от души». Это были такие ребята, которые могут взять совершенно неподъемный кредит, рассчитывая только на то, что когда-нибудь Доброе Правительство специальным манифестом разрешит проценты не выплачивать. Товарищи читатели, как бы вы назвали такой вот «электорат»? Какой эпитет тут будет наиболее верным? ;)
Продолжение следует.
Оценили 0 человек
0 кармы