Читаем статью Николая Романова «Крым — осколок Империи». Из неё мы можем узнать, как автор представляет себе Белый Исход 1920-го года:
Остатки белых частей (приблизительно 100 тыс. чел.) были в организованном порядке эвакуированы в Константинополь при поддержке транспортных и военно-морских кораблей Антанты. Эвакуация Русской армии из Крыма, по мнению современников и историков прошла успешно — во всех портах царил порядок и основная масса желающих смогла попасть на пароходы. Перед тем, как самому покинуть Россию, Врангель лично обошёл все русские порты на миноносце, чтобы убедиться, что пароходы, везущие беженцев, готовы выйти в открытое море.
Вот, видите — как всё хорошо и гладко прошло! Жалко, что Николай Романов не называет имён «современников» Врангеля, которые писали про «царящий во всех портах порядок» и т. д. Ну, оно и понятно — зачем перегружать статью цитатами, зачем сбивать читателя с толку лишними именами-фамилиями? Тем более, что статейка-то небольшая совсем.
А вот статья чуть побольше и посерьёзнее — с сайта журнала «Совершенно секретно», за авторством некоего Дмитрия Соколова:
О том, как проходила эвакуация, сохранилось много свидетельств. Следуя идеологическому заказу, советские источники (и в большей мере, произведения искусства, особенно кинематограф) изображали красочные картины панического бегства белогвардейцев из Крыма: драки за места на пароходах, отчаянье, слезы и плач. Люди, остервенело карабкающиеся на борт по корабельным канатам; во множестве облепившие трапы. Эти образы запечатлелись особенно ярко в известных художественных фильмах: «Служили два товарища», «Бег».
И очень хорошо, что авторы с сайта «Совершенно секретно» опровергают гнусные совдеповские измышления. Ведь жить надо не по лжи. Заклеймим же позором клеветников, рассказывающих, будто в Крыму при эвакуации Лучших Людей России царил бардак, была паника, люди остервенело карабкались на корабли по канатам, дрались за места и т. д. К примеру — вечный позор дроздовцу Туркулу, который писал в мемуарах:
Брошенные кони, бредущие табунами; брошенные пушки, перевернутые автомобили, костры; железнодорожное полотно, забитое на десятки верст вереницами вагонов; разбитые индендантские склады, или взрывы бронепоездов, или беглецы, уходящие с нами; измерзшие дети, обезумевшие женщины, пожары мельниц в Севастополе, или офицер, стрелявшийся на нашем транспорте «Херсон»; или как наши раненые, волоча куски сползших бинтов, набрякших от крови, ползли к нам по канатам на транспорт, пробирались на костылях в толчее подвод; или как сотни наших Дроздов, не дождавшись транспорта, повернулись, срывая погоны, из Севастопольской бухты в горы — зрелище эвакуации, зрелище конца мира, страшного суда. «Господи, Господи, за что Ты оставил меня?» Россия погрузилась во тьму смерти…
Вот ведь скотина какая этот Туркул — повторяет большевистские побасенки, выполняет, сцуко, советский идеологический заказ! А ведь маскировался под приличного человека, Дроздовской дивизией командовал, даже Гитлеру служил, двуличная краснопузая гадина… Но Соколова из журнала «Совершенно секретно» — не проведёшь. Он-то знает, как всё было НА САМОМ ДЕЛЕ. ВотЪ такЪ:
И все же в реальности эвакуация происходила иначе. Так, в Севастополе улицы патрулировали чины комендатуры, казаки и юнкера. Случаи мародерства немедленно пресекались. На улицах, примыкавших к порту, было поставлено оцепление, пройти через которое можно было, только имея при себе специальные пропуска.
К центру Севастополя нескончаемым потоком тянулись автомобили, телеги, повозки. Этот поток начинался где-то далеко за городом. Как вспоминал очевидец, «ехали в основном тыловики и беженцы, многие с семьями. <…> Иногда в потоке оказывалось несколько подвод, в которых вповалку на сене лежали военные, или проезжали несколько тачанок, запряженных четверкой замечательных лошадей, с пулеметами, укрепленными на заднем сидении; это были, по-видимому, остатки какой-нибудь разбитой или разбежавшейся военной части».
С утра следующего дня стали проходить на погрузку воинские части. Следовали они в образцовом порядке, не останавливаясь и не растягиваясь. Их встречали специально выделенные офицеры и провожали прямиком к пристани.
Кто бы сомневался, что Врангель эвакуацию провёл образцово! Читатели, осилившие 7 очерков об истории Белого Крыма, уже знают, каким мудрым, талантливым и умелым управленцем был Врангель. Такой за что ни возьмётся — всё бесподобно получается, агась. Разумеется, эвакуация прошла в полнейшем порядке. Тем более, что и «очевидец» подтверждает. Жаль только, что г-н Соколов, как и г-н Романов, не называет имени-фамилии своего «очевидца». Но мы этот пробел сейчас восполним. Дмитрий Соколов использует воспоминания Алексея Львовича Сапожникова, «Крым осенью 1920 года». Алексею Сапожникову в 1920-м году исполнилось 14 лет, мемуары он писал, по ходу, когда-то при советской власти (скрытно, тайно, «в стол»), а нашли и впервые напечатали эти мемуары — аж через 12 лет после смерти их автора, в 2001-м году. Очень авторитетный и очень надёжный источник. Дмитрий Соколов даже не счёл нужным использовать при написании статьи о «Великом Исходе» воспоминания каких-либо других участников событий. Если 14-летний пацан Лёша Сапожников «лично видел», что в Севастополе полный порядок царил — значит так всё и было. К чему перепроверять?
Ну, а мы таки посмотрим, что же писали об эвакуации врангелевцев очевидцы, которые в 1920-м году уже выросли из коротких штанишек и хотя бы гимназию уже окончили.
Например, благодаря Григорию Николаевичу Раковскому мы можем узнать не только о том, как «сворачивалась» столица Белого Крыма, но и о том, как эвакуировались другие города Врангель-лэнда: Раковский брал интервью у непосредственных участников событий. К примеру, вот вам про эвакуацию Феодосии:
В ночь на 31-е октября (13 ноября) в Феодосии было объявлено осадное положение. В порту уже шла погрузка. Население узнало об этом, когда корабли были уже почти заполнены военнослужащими и военными учреждениями. Улицы были затоплены подводами. Всюду царил хаос и сумятица. Всё хлынуло к военной базе, на пристань.
Для кубанцев стояло на рейде два парохода — «Дон» и «Владимир»… …На пароходы грузились тыловые части, беженцы, войсковой штаб, правительство… В 4 часа дня в город приехал Фостиков, командир Кубанского корпуса, назначенный начальником обороны феодосийского района.
Он прибыл на транспорт «Дон» и в очень резкой форме заявил:
— Все вон с парохода.
Вслед за этим Фостиков сменил комендантов, назначенных войсковым штабом, и назначил своих.
— В первую очередь, — заявил Фостиков, — должны быть погружены войсковые части. Я никому не позволю грузиться, пока не будут погружены мои казаки.
…Началась паническая разгрузка. Часть воинских учреждений сошла добровольно. Другим сообщили ложную весть об обратном взятии Перекопа. «Штатских» перестали пускать на мол.
Выкинув с кораблей писарей, беженцев и баб с детишками, бравый Фостиков провёл совещание с «тыловыми крысами». Русские Элитарии договорились разделить транспорты по-братски: «Дон» — Фостикову с казаками, а «Владимир» — всем остальным. То есть на «Владимире» должны были отправиться в море все беженцы, все учреждения тнз «кубанского правительства», все тыловики и все обозники вместе с домочадцами. В итоге, на «Владимир» загрузились больше 10-ти тысяч человек, притом, что рассчитан был пароход — максимум на 5 тысяч. А желающие драпануть от большевиков в Европу всё прибывали и прибывали…
К вечеру, когда погрузка была уже закончена, к Феодосии подошли части терско-астраханской дивизии под командой генерала Агоева. Они пришли в полном беспорядке, отдельными бандами и стали требовать погрузки.
Страшная картина творилась на пристани. Озлобленной руганью и проклятиями осыпали оставшиеся сидевших на кораблях. Яростно ругали командный состав:
— Головы позакрутили нам, а теперь «тикаете» вместе с вашим Врангелем…
Фостиков не появился и сидел на корабле.
…Жуткую и грозную картину представлял собой феодосийский порт в последние часы эвакуации… Электрическая станция ещё работала. Тусклый свет освещал ужасные сцены, точно выхваченные из дантовского «Ада».
…Главная улица города — Итальянская — огласилась треском от взламываемых дверей магазинов: это воинские части приступили к грабежам.
А в военном порту бушевала тёмная, озверевшая масса людей, требуя немедленной погрузки на перегруженные до последних пределов пароходы. …Решено было взять на «Владимир» ещё 400 человек. Когда спустили трап, толпа заревела и бросилась на пароход. Началась давка. Люди стали сталкивать друг друга в воду. Трап затрещал. Комендант парохода приказал поднять трап и заявил, что больше ни одного человека он не примет.
— В таком случае, я остаюсь с казаками, — заявил ему начальник терско-астраханской дивизии Агоев.
По адресу сидевших на пароходе неслись с пристани яростные ругательства и проклятия.
— Вы всё равно не уедете.
— Стрелять будем…
— Давай сюда батарею. Подкатывай её… Пропадать, так всем пропадать…
— Выбрасывай всех баб…
— Офицерья и бабья понатаскали, а нас бросаете, нас не хотите брать…
— Спекулянтов в море…
Можно себе представить, что переживали в этот момент находившиеся на пароходе гражданские беженцы и женщины в особенности.
У бравого генерала Фостикова дрогнуло сердце и генерал таки распорядился пустить ещё немного беженцев… на перегруженный «Владимир»!
Как бы ни был перегружен пароход, Фостиков приказал подвозить на «Владимира» людей на катерах. «Дон» же был погружен нормально и там не было никакой давки.
На этом эвакуация Феодосии закончилась.
Корабли уходили в море, оставив в Феодосии тысячи людей на произвол судьбы. Из иностранных судов на французском крейсере уехало человек 150 богатых армян. Несколько человек уехало на американском миноносце и на огромном пустом американском пароходе «Фараби».
Ночью же прибывшие в Феодосию части, видя, что погрузка закончилась, присоединились к громилам и приступили к поголовному грабежу магазинов и складов, а затем направились походным порядком на Керчь.
Об эвакуации Керчи Раковскому рассказывал генерал Калинин, командир Донского корпуса:
— Без отдыха я пошёл на Керчь и 3–16 вечером туда прибыл. Генерал Абрамов передал мне всю полноту гражданской и военной власти.
В городе шёл погром. Уже сорганизовался военно-революционный комитет. Местные большевики уже захватили крепость, и гарнизон тут же выбирал себе, по их указанию, коменданта.
Сволочи-большевики, только пришли в город — и сразу выборы организуют. Проклятый тоталитарный режЫм! Ну, генерал Калинин большевиков-комитетчиков демократично перевешал, а потом пришёл в порт и повторил «подвиг» генерала Фостикова:
…занял плацдарм для посадки, а затем, высадив с пароходов «тылы», приступил к погрузке своих частей…
— Я не знал, — добавляет Калинин, — что отъезд носил добровольный характер. Если бы мне сказали увозить только тех, кто действительно должен был бы спасаться — я погрузил бы не более трети казаков. Я, командир Донского корпуса, не знал приказа Врангеля и такого приказа не видел.
Вот, как-то так. Но всё-таки в Керчи не было такого ужас-ужаса, как в Феодосии.
А что же Раковский пишет об эвакуации Севастополя? Что он нам расскажет про «комендантские патрули на улицах», «пресечение мародёрства», «образцовый порядок» и прочее благорастворение воздусей? Почитаем:
Со всех сторон в Севастополь прибывали новые и новые толпы беженцев, офицеров и солдат. Ехали на подводах, шли пешком. За подводы платили миллионы…
В городе начинался погром, пожары. Горел грандиозный склад Американского Красного Креста на мельнице Радоконаки и склад интендантского имущества. Ночью зарево страшного пожара озаряло город…
Власть в городе переходила в руки городского самоуправления. Ввиду начавшихся грабежей и погромов, к Врангелю в гостиницу Киста явилась 31 октября (13 ноября) думская делегация, указывая на необходимость образования городской самообороны.
— Я не допущу этого ни в коем случае, — ответил Врангель, — так как этим могут воспользоваться большевики, чтобы помешать эвакуации.
Поняли, да? Русский Лидер даже городское ополчение в собственной столице создавать побоялся — подозревал, что это ополчение, получив оружие, тут же на сторону большевиков перекинется. Впрочем, народ уже потихоньку брал рули в собственные руки. Раковский продолжает:
Однако, рабочие уже организовали отряды для самообороны и уже самостоятельно начали борьбу с погромами и грабежами.
Очевидно, спецслужбы под командованием отважного генерала Климовича — и вправду намного эффективнее вымогали деньги у бизнесменов, чем боролись с преступниками. Впрочем, с одной задачей контрразведчики таки справились. Раковский пишет:
По ходатайству делегации были освобождены из тюрем политические заключённые. Однако, для многих освобождение пришло слишком поздно, так как в дни эвакуации немало политических было расстреляно охранявшими тюрьмы офицерами и юнкерами, считавшими всех политических большевиками.
Ждём новых фильмов Михалкова — про зверства ЧК-НКВД.
А от воспоминаний Раковского перейдём, потихоньку, к воспоминаниям других наших знакомцев. А то необъективно как-то получается. Может, другие свидетели Великого Исхода «показаний» Раковского не подтвердят. Поглядим, что об эвакуации Севастополя пишет князь Оболенский.
Да-да, он тоже готовился эвакуироваться. Князь, напоминаю, изначально эмигрировать не желал, думал остаться в Симферополе.
Но в последнюю минуту — Владимир Андреевич что-то приуныл.
…Вернувшись из управы домой, я вдруг ясно понял, что должен сопровождать своих только что бежавших из большевистского плена сыновей, которым слишком опасно было оставаться в Крыму.
И наш либеральный князь метнулся в канцелярию губернатора — за паспортом и пропусками в Севастополь. А потом побежал на вокзал. Наслаждаться «образцово организованной эвакуацией».
…На вокзале оказалось не более сотни отъезжающих, преимущественно чиновников более высокого ранга, судейских и военных со своими семьями. У нас всех были пропуска в Севастополь, по которым станционное начальство должно было нам указать заранее приготовленный для нас вагон. Однако, на вокзале никто о существовании такого вагона не знал и даже не знал, пойдет ли, и когда именно, поезд в Севастополь.
Долго все мы бродили по путям в поисках обещанного вагона, потом всей гурьбой ходили от начальника станции к коменданту и обратно. Все было напрасно.
Наконец, потеряв всякую надежду добиться толка, мы покорились судьбе и стали ждать. Наш поезд должен был отойти по расписанию в 11 часов утра, а вот уже стрелка станционных часов показывает три… Перед нами на втором пути стоял санитарный поезд, битком набитый ранеными солдатами. Хотя он стоял без паровоза, но мы решили за ним наблюдать, а, когда заметили, что к нему прицепили какие-то два служебных вагона, всей гурьбой полезли в них и, несмотря на протесты служащих, заняли в них места.
Симферопольское чиновничество решило, по ходу, что лучше всего упасть на хвост раненым — раненых же должны эвакуировать в первую очередь, так? Ну, не совсем так. Поезд с ранеными сперва стоял на станции почти сутки — не нашлось для него паровоза. Потом надо было пропустить вперёд Белое Начальство.
В два часа ночи на всех парах подкатил к станции ярко освещенный электричеством поезд генерала Кутепова. Мои спутники облегченно вздохнули: начальство уже, конечно, распорядится отправить наш поезд. Действительно, с вокзала нам принесли весть, что генерал Кутепов распорядился раненых отправить в первую очередь и что мы сейчас двинемся в путь. Увы, раздался свисток, и тронулся поезд Кутепова, а мы остались по-прежнему стоять без паровоза… Опять прошли воинский поезд и бронепоезд… Ночь кончилась. Стало рассветать. Когда же, наконец?.. Нам сообщили, что в паровозном депо идет митинг, который должен решить вопрос, дать ли нашему поезду паровоз… Наконец, вопрос был решен в нашу пользу, и в шесть часов утра тронулись.
По ходу путешествия, раненым пришлось пропускать вперёд не только генералитет, но и хероев АТО Белой Гвардии чинами пониже. Херои, хоть и не генералы, очень хотели попасть на пароход, потому заставили санитарный эшелон «подвинуться».
На станции Бельбек нас нагнал какой-то поезд, битком набитый солдатами и офицерами. Соскочившая с него группа офицеров окружила начальника станции. Они были бледны и все, перебивая друг друга, шумели и что-то требовали…
— Да не могу я, — говорил начальник станции, — приказано вперед пустить санитарный.
— Не пустишь? — вдруг завопил хриплым голосом какой-то длинноногий офицер в сдвинутой набекрень папахе, — а не хочешь ли поболтаться на перекладине?
Полковник с тормоза нашего поезда стал урезонивать офицеров, но те не унимались, и начальнику станции пришлось уступить. Поезд с обезумевшими от паники людьми помчался дальше… На следующей станции нас обогнал последний бронепоезд.
За нами, как передавали, шел уже поезд с саперами, взрывавшими пути.
Короче, санитарный поезд, «битком набитый ранеными солдатами», отодвинули и обогнали буквально все, кто только мог. Вот так Белые Рыцари заботились о спасении своих раненых соратников. Между прочим, в Севастополь злосчастный эшелон так и не попал. Оболенский рассказывает:
Часов в 9 вечера мы добрались до последней перед Севастополем станции Инкерман и опять остановились. Оказалось, что обогнавший нас бронепоезд сошел с рельсов и загородил нам путь. Наша компания, состоящая из девяти человек, собралась с разных крыш и тормозов на совещание: что делать?
Пережидать или идти восемь верст пешком до Севастополя? Решили идти и зашагали по шпалам с чемоданами и мешками.
На ходу Оболенский философствовал:
Когда говорят о какой-нибудь военной эвакуации, что она прошла в порядке, нужно это выражение понимать условно, ибо при всякой эвакуации, происходящей под натиском противника, всегда есть люди или группы людей, переживающие панику и вносящие беспорядок и суету.
Конечно, не было полного порядка и при эвакуации Севастополя. Но все-таки приходится удивляться относительной организованности и порядку, каких достиг генерал Врангель при вывозе войск из Севастополя. Не было ничего похожего на те безобразия, какие происходили при эвакуации Новороссийска и Одессы.
Вопчем, наш князь был доволен. Любопытно, что бы сказали по поводу врангелевского «относительного порядка» — раненые бойцы из санитарного поезда, застрявшего в Инкермане. Ведь они, в отличие от здорового, сытого и бодрого князя Оболенского, были не в состоянии пёхать по шпалам восемь с половиной километров. А стало быть — на вожделенный Последний Пароход так и не попали. Впрочем, об оставленных на милость победителя раненых князь и не вспоминает. Главное — сам эвакуироваться сумел, а стало быть, «всё прошло боль-мень гладко».
Хотя эвакуировался Оболенский — только по счастливой случайности. Потому что в Севастополе царил такой же «порядок», как и в Симферополе. Солидные, состоятельные господа узнали об эвакуации заранее и спокойно уехали, причём попутно вывезли свои капиталы и запасы товаров. А всякие не-столь-состоятельные господа — метались по оставленному городу, словно кошки на пожаре. Оболенский был лично знаком с Врангелем. Потому обратился за помощью непосредственно к Главнокомандующему. И — князю помогли. Чем могли.
…Объясняю, что опоздал к эвакуации и прошу выдать мне девять пропусков на один из отходящих пароходов. На бумажке пишу все наши фамилии. Офицер, взяв от меня бумажку, исчезает и через довольно продолжительное время возвращается.
— Главнокомандующий просил вам передать, что может дать пропуска только вам и вашей семье.
— Но мне нужны пропуски не только на членов моей семьи. Со мной приехало 8 человек…
— Главнокомандующий разрешил выдать пропуск только на четырех. Если желаете, можете сейчас получить, а впрочем, как хотите.
Он смотрит на меня с легкой усмешкой, в которой я вижу вопрос: — «Предаст или не предаст своих друзей?»
В первую минуту я хотел отказаться от милостивой привилегии. Особенно меня возмущал отказ двум из моих спутников, участников городского съезда, только-что оказавшего поддержку генералу Врангелю. Резолюция съезда с перечислением главных его участников накануне была опубликована в газетах, и оставаться в Крыму им было крайне опасно. Однако, я быстро сообразил, что, имея на руках пропуск на четверых лиц, я легче смогу как-нибудь протащить на пароход всех своих спутников, чем не имея никакого пропуска, а потому, сдержав себя, сухо сказал:
— Давайте пропуск на четверых…
На бумажке, которую я получил, значился транспорт «Рион».
В вестибюле я стал справляться у группы офицеров о том, где стоит транспорт «Рион».
— «Рион»? — удивленно переспросили меня, — да он уже ушел рано утром…
Такая вот прощальная шутка Лидера Русской Нации. Ха-ха-ха. Смешно ведь, правда? В оконцовке, Оболенский и компания эвакуировались из Севастополя на французском крейсере. На который попали — чисто чудом. Благодаря (небесному ангелу) Зиновию Алексеевичу Пешкову — ветерану Иностранного легиона, французскому офицеру, крестнику писателя Горького и братику революционера Свердлова.
Выходя из гостиницы, я обдумывал уже план нашего обратного путешествия, когда столкнулся в дверях с французским офицером. Я остановил его и по-французски обратился с вопросом, нельзя ли мне с моими спутниками поместиться на каком-либо французском военном судне.
К моему удивлению, француз, оказавшийся капитаном Пешковым, приемным сыном Максима Горького, ответил мне на чисто русском языке. Он обещал немедленно передать мою просьбу адмиралу…
…Через час мы уже причаливали на маленьком катерке к борту французского броненосца «Вальдек Руссо», а еще через час он медленно и плавно стал удаляться из Севастопольской бухты.
Вот так, значит, бежал из Врангель-лэнда князь Оболенский.
А на транспорте «Рион», на который так и не попал князь, уезжал из России другой наш знакомец, нацист-монархист Г. В. Немирович-Данченко. Почитаем, что он нам напишет про «образцовый порядок» при эвакуации Православной Русской Элиты из Крыма. Ведь Георгий Владимирович жил в Севастополе и эвакуировался почти на сутки раньше Оболенского — может, хоть у него дело обошлось без ужасов и безобразий?
Несмотря на то, что я запасся всеми необходимыми удостоверениями для погрузки на «Рион» и подлежал «обязательной эвакуации», на пароход удалось попасть каким-то чудом, после шестичасового стояния в толпе и душу раздирающих сцен у трапа…
…На глазах у чаявших попасть на спасительный пароход, сперва грузили свиней для питания тыловых превосходительств и ящики с увозимым казённым добром, а затем, уже под вечер, вспомнили о «штатских»: журналистах, врачах, сёстрах милосердия, профессорах и прокурорах. Генерал Петров распоряжался порядком эвакуации, уцепившись обеими руками в загривки двух своих ординарцев и брыкая ногами в лицо запоздавшим женщинам. Когда какая-нибудь унылая фигура не повиновалась его окрикам, тогда появлялись рослые молодцы с винтовками с примкнутыми штыками, и пожитки несчастного летели в море.
Ещё на берегу чернела густая толпа народа, когда трапы начали панически убирать (как потом выяснилось, кто-то шепнул ген. Петрову, что большевики готовят нападение на пароход), и доступ на пароход был прекращён. Полурастерзанные, оглушённые тумаками и площадной бранью, грохнулись мы наконец на палубу «Риона».
Да уж, такого в советских фильмах «про Гражданскую» точно не было, Дмитрий Соколов из журнала «Совершенно секретно» — совершенно прав. Коммунистические режиссёры как-то не додумались изобразить белого генерала, пинающего беженок сапогами по лицам. И ни в одном советском фильме я не видел, чтобы белогвардейцы грузили на корабли свиней вперёд беженцев. Великий Исход ещё ждёт честной экранизации!
Вот эти люди, не попавшие на корабль из-за паниковавшего генерала Петрова — что они сказали бы по поводу статьи Соколова? Что бы они ответили Николаю Романову на утверждение, будто «во всех портах царил порядок и основная масса желающих смогла попасть на пароходы»? Сдаётся мне, году в 20–21 за такие «сказочки» белоэмигранты могли и в морду дать.
Кстати, об эмигрантах. Любопытно, что Немирович-Данченко пишет о них. О том, что же там за «Лучшие Люди» покидали страну в 1920-м году.
Зрелище весьма поучительное для тех, кто, отвергая большевиков, стремится объяснить неуспех белых враждебностью к ним так называемой демократии. Если бы эти упрямцы могли наблюдать картины гражданской войны в России не из Парижского или Берлинского далёка, а путём непосредственного восприятия, они убедились бы, что не только демократия, но даже «люмпен-пролетариат», каковым на 50% была Крымская беженская масса, стремился присоединиться к отступавшей в море русской армии.
В одном только недостаточно типичными демократами были эти оборванные, голодные и физически грязные люди: в том, что потеряв всё, они ещё сохранили свою гордость и не умели «подчиняться насилию», как повелевает хороший демократический тон.
Но думается, что именно это обстоятельство позволяет не смотреть мрачно на будущее России.
Немирович-Данченко, как я уже неоднократно замечал ранее, очень любит противоречить сам себе. Тут он пишет, что из Крыма бежали люди «бедные, но гордые», что половина из них — вообще были люмпенами, что гордость этих обездоленных людей вселяет робкую надежду на светлое будущее для России. Но это Георгий Владимирович рассуждает, тыкскыть, про белоэмигрантов «ВООБЩЕ». А теперь посмотрим, что Немирович-Данченко пишет о своих попутчиках — то есть о людях, с которыми лично он больше недели плыл до Босфора. Ведь Георгий Владимирович рекомендовал «наблюдать путём непосредственного восприятия», вот и почитаем, что он там, на «Рионе», «непосредственно воспринимал»:
Вся палуба — сплошной военный лагерь, напоминающий пир Батыя после битвы при Калке. Вся эта публика чертыхается, чавкает, храпит, справляет естественные потребности, толкается отчаянно коленями и локтями, орёт и запугивает друг друга чудовищными угрозами.
То тут, то там разнимают сцепившихся тыловых полковников и капитанов, готовых друг друга застрелить из-за кружки кипятку или передвинутого чемодана. Ходят друг другу по ногам, обливают борщом и кипятком, ругаются в очередях у уборных площадной бранью, не стесняясь близостью женщин и детей.
А в каютах расположилась привилегированная публика, в погонах и без оных. Вся тыловая накипь, квалифицированные авантюристы, шакалы и гиены гражданской войны со своими самками, червонные валеты в фантастических формах, исполненные показного апломба, способные на любую низость, вплоть до убийства беззащитного — всё это пьянствует, поедает консервы, неуклюже перекатываясь немытым телом и скручивая корявыми пальцами бесчисленные «собачьи ножки».
Бедные, но гордые, ага. Надежда и опора России, ага. Несчастный Немирович-Данченко еле вытерпел восемь дней в компании с Элитой Русского Народа. Кстати, по пути к Босфору выяснилось, что на «Рионе» недостаточно воды и пищи. Это к вопросу об «образцовой организации» эвакуации. Впрочем, худо-бедно наш Немирович-Данченко до Европы таки добрался — спасибо американцам, взявшим «Рион» на буксир и немного подкормившим оголодавших пассажиров.
Покидал Белый Крым и другой наш знакомый, «генерал Яша» Слащёв. Он особых подробностей об эвакуации не сообщает. Упоминает о ней, монаскыть, вскользь:
…в тылу всюду были выступления в пользу красных, а мародеры и «люмпен-пролетариат» разносили магазины, желая просто поживиться. Я ехал как частное лицо, и поэтому на мое купе 2 класса никто не обращал внимания и я мог наблюдать картины бегства и разгул грабежа. В ту же ночь я сел на случайно подошедший ледокол «Илья Муромец», только что возвращенный французским правительством Врангелю и вернувшийся «к шапочному разбору»…
Тем временем, Врангель отписал письмецо союзникам-французам. Надо же было поставить их в курс, что дело Русской армии — швах.
Учитывая, что Франция — единственная из держав, признавшая правительство Юга России и обещавшая ему свою поддержку, моральную и материальную — я отдаю мою армию, флот и всех тех. кто ушёл со мною, под ея покровительство. Вследствие этого я отдал приказание русскому военному флоту и коммерческим кораблям при входе в Константинополь поднять на фок-мачтах французский флаг. Я заявляю, что корабли могут быть приняты в обеспечение платежей, которые падут на Францию и расходов, связанных с принятием ей обязательств в отношении эвакуируемых воинских частей и населения.
Also, г’усская армия под французским флагом бежала в Константинополь. С этого момента историю Врангель-лэнда можно считать завершённой. Последний Осколок Империи достался большевикам. Генерал Туркул сокрушается:
Конец. Это был конец не только белых. Это был конец России. Белые были отбором российской нации и стали жертвой за Россию. Борьба окончилась нашим распятием. «Господи, Господи, за что Ты оставил меня?» может быть молилась тогда с нами в смертной тьме вся распятая Россия.
Полагаю, Дмитрий Соколов и Николай Романов подпишутся под этим высказыванием дроздовца-власовца, не задумываясь.
А вот мы задумаемся — так ли страшна была для России потеря? Действительно ли отъезд врангелевцев погубил нашу многострадальную Родину? Ведь, как мы можем видеть, Россия таки протелепалась худо-бедно почти век — без «отбора нации». И даже кое-каких успехов сумела добиться, хоть и остались в ней после 1920-го года одни только «отбросы нации». А «отбор нации» занялся, ан масс, наёмничеством или попрошайничеством в этих ваших европах.
Впрочем, о судьбах «Лучших Людей России» мы подробно поговорим как-нибудь в другой раз. А пока — всё, дорогие товарищи читатели.
Предыдущие части этого исследования:
Оценили 0 человек
0 кармы