Борода

Есть в моем альбоме одна необычная фотография из середины семидесятых годов. Всякий, кто ее видит, интересуется подробностями и обстоятельствами появления этого изображения. У меня же странные вылезают впечатления и воспоминания.

Дело было на боевой службе в Средиземном море.

* * *

- Доктор, - простонал я, - зуб у меня болит.

- У меня тоже, - угрюмо произнес корабельный медик, - а еще и живот ноет. Голова раскалывается и нервы пошаливают. Пятый месяц кончается. И без единого захода. Что же еще ожидать от утомленного и надломленного организма.

- Василий! Я к тебе, как к врачу пришел, а не потрепаться, жалобно проскулил я, поддерживая распухающую щеку.

- Угу, - еще более помрачнел доктор, - Вы все ко мне относитесь как к прислуге. Тому – ранку смажь, этому – шильца плесни, а по душам поговорить, – хрен там. Вот, видишь, - почту в прошлом месяце перекинули с водолея, а мне – ни письма, ни открыточки.

Доктора можно было понять. К нам на эсминец его назначили за неделю до выхода корабля на боевую службу. Наш собственный военврач радостно умчался на переподготовку в академию, надеясь никогда уже не возвращаться. Межпоходовый период получился у капитана Васи всего около месяца. С сыном маленьким своим он толком познакомиться поближе так и не успел. «Васька! Уходи на корабль!» - горланил сынок при каждой попытке отца занять спальную позицию рядом с собственной женой. Сын же привычно считал это место своим. Так и не добившись признания должного домашнего статуса, ушел Василий в очередной многомесячный поход, завещав жене научить сына уважительному слову «папа». Теперь он ждал из дома известий об успехах, достигнутых в этом занимательном процессе.

- Вась, я тоже только пачку «Флага Родины» получил и журнал «Слово лектора» за прошлый год. Эта почта вообще без писем пришла. Небось, цензура забрала читать. Потом передадут, когда обалдеют от нашей политустойчивости и бдительности. Посмотри зуб. Болит же.

- Так! – грозно сказал доктор, - откройте пасть, товарищ старший лейтенант. Ишь, бородищу распушил и усищи развесил, гамадрил водоплавающий.

Действительно, в нынешнем походе я решился помимо усов отрастить себе еще и бороду, считая, что это может придать мужественности моему флотскому облику. Получилось, правда, не совсем то, что я ожидал. Разглядывая себя в зеркало, я подумал, что более всего с этим, сугубо мужским, украшением я похож на какого-то меньшевика-соглашателя из фильма «Ленин в Октябре». Не хватало только пенсне и тросточки для полного сходства. Тем не менее, растительностью я очень дорожил и надеялся, что со временем она дойдет до требуемой кондиции.

- Где болит? – доктор взял в руки блестящий инструмент и направил на меня отражатель навесной лампы.

Я осторожно сунул указательный палец в свой открытый рот и покрутил им около болезненной зоны, опасаясь прикосновения к зубу.

- Этот, что ли? - звук от стука пинцета по зубу был дополнен моим сиреноподобным воем и испуганным «Ой!» моего мучителя, еле успевшего уклониться от резкого неконтролируемого взлета всех моих конечностей. Ушибов он чудом избежал.

- Не надо так остро реагировать, больной, - сказал доктор, переведя дыхание, - я, как ты знаешь, не стоматолог, какой-нибудь. Я только на радикальный подход способен. Вырвать зуб могу. Это мы проходили и творили неоднократно, успешно и оперативно. А ежели хочешь залечивать, то изволь дотерпеть до поликлиники. Как раз и поход нам, вроде как, на полтора месяца продлили. Выдержишь?

- Тогда о широкой улыбке надо будет забыть, - задумчиво произнес я, мысленно представляя зияющий пробел в ровном, тогда еще, зубном ряду.

- Кому тебе здесь улыбаться? Мне, разве что, - осклабился Василий, - А ежели вернуться на берег доведется, то протезик прилепишь. Протез не болит.

Я обругал доктора циником и решил не спешить, а пока потерпеть. Может, и само пройдет. Вася дал мне горсточку таблеток, расписал на бумажке процедуру какого-то полоскания и, проклиная свою неоправданную доброту, сунул в руку пузырек спирта.

- Это надо принимать перед сном грамм по пятьдесят, - сказал он, - В емкости - сто грамм. Значит, на две ночи должно хватить. Понял? Впрочем, кого это я учу?…

Я благодарно кивнул и горестно поплелся из амбулатории с прежней своей болью и скорбью.

* * *

- Не! - сказал командир, предотвращая мою попытку заступить на службу вахтенным офицером, - у тебя взгляд самоубийцы. Я тебе не только корабль не доверю, а даже появляться на палубе запрещаю. У экипажа и так настроение аховое из-за невязок с возвратом в базу, а тут и ты еще с таким видом, что вера в завтрашний день вообще пропадает. Скажи вестовому, чтоб харчи в каюту доставлял. А доктор что предлагает?

Я кратко осветил ситуацию.

- Понятно, - командир прошелся взад-вперед и снова повернулся ко мне, - кажется на крейсере «Ж-в» есть дантист с оборудованием. Мы идем сейчас в пятую точку для дозаправки, а там этот крейсер со штабом эскадры вторую неделю на якоре стоит. Меня уже вызвали для доклада. Могу и тебя с собой захватить. Готовься. Через восемь часов будем на месте.

- Есть! - ответил я и со сложной смесью радости и опаски попытался покинуть мостик, но был остановлен окликом командира.

- Да! Не забудь побриться, – произнес он мне вслед.

- То-о-варищ командир, - попытался я давануть на жалость, - четыре месяца растил…..

- Не втягивайте меня в плоскость Ваших мыслей, - отвечал командир, неожиданно переходя на «Вы», что свидетельствовало об изрядной степени раздражения, - здесь, - пожалуйста. Можете хоть мхом обрастать. Не возражаю, пока до базы не добрались. А на штабной корабль, - извольте прибывать бритым и стриженым. Там, как мне уже сообщили, какой-то приблудный НачПО объявился. Сам лысый. И всех стрижет и бреет, кого поймает. Его уже цирюльником за глаза кличут. Механик, говорят, только тем усы и спас, что справку от писаря приволок о своем частично-грузинском происхождении. Дескать, в родных горах усы – главное национальное мужское достоинство, без которого мать не узнает, девки обсмеют и за стол не пустят. Если тебя этот политбоец увидит, - мне простым покаянием не отделаться. Брейся или с корабля ни ногой!

* * *

- Хрен с ней, - решил я, критически осмотрев еще раз в зеркале свое отражение, - побреюсь. Для реализации принятого решения потребовались бритвенные принадлежности, разыскать которые сразу не удалось. Смутно вспомнилось, что станок и помазок уволок месяца два назад на полчасика мичман Генка из РТС. Я его поймал, отругал и почти уже вернул свое имущество, но его не оказалось в положенном месте. Гена обещал все немедленно отнять у своих «орлов» и поволок меня в фотолабораторию. Там никого не было, но нашлась некая древняя бритва.

- Это не та, - возмутился я.

- Погоди. Пока брейся этой. Найдется и твоя, - виновато бурчал мичман, вытряхивая из рундука всякое добро. Тут в его руках оказался фотоаппарат со здоровенным объективом и он, отвлекая внимание, заявил, что от последней съемки американского авианосца осталось в кассете несколько недобитых кадров. Там страшно дорогая пленка, но он готов истратить ее на меня, дабы увековечить уникальную лицевую растительность перед ее уничтожением. Я его послал, но, видимо, не слишком уверенно и недостаточно далеко, поскольку он остался на месте, а я оказался под лучами светильника на фоне белой простыни.

- Мы сделаем монтаж, - радовался Гена, засовывая мне в руку зажигалку. Тебе понравится.

* * *

Баркас на штабной корабль оказался набит под завязку и командир попросил старпома освободить его от всех лишних во избежание проблем и вопросов на флагмане. В результате из пассажиров остался только я и сопровождающий командира главстаршина-секретчик. Было довольно свежо и я, малость поприседав враскачку на корме плавсредства вместе с командиром, решил не пижонить и спрятался внизу. Командир один гордо отстоял весь полумильный переход и дважды ловко пресек попытку ветра сдуть его фуражку за борт. На крейсерский трап я смог перебраться только после нескольких цирковых упражнений, в ходе которых подвывихнул лодыжку и ушиб локоть. Зубная боль несколько притупилась на фоне полученных травм. Командир с секретчиком оказались более удачливыми. Со шкафута мы разошлись в разные стороны и я, хромая, отправился на поиск дантиста.

- Где здесь зубной врач, - спросил я у моряка, зависшего в проеме прохода к кают-компании.

- Вон тот, что с плакатом, - матрос в белом одеянии огромным камбузным тесаком показал на щуплую спину одного из двух «художников», разложивших большой лист ватмана на весь размер длиннющего стола. Все буквы были прорисованы по контуру и уже кое-где подкрашены ярко-красной тушью. Текст гласил:

В ДАЛЬНИХ ПОХОДАХ НА СТРАЖЕ СТРАНЫ БУДЕМ СТОЯТЬ, КАК ГЕРОИ ВОЙНЫ!

- Доктор, - обратился я к спине, - помогите больному.

Человек, оказавшийся, судя по погонам, старлеем, обернулся и посмотрел на меня утомленным взглядом,

- Видишь, на мне особое задание. Пока не закрашу все буковки, сорваться не смогу. Зам сожрет и не поморщится.

- У меня зуб, - скорчил я жалобную физиономию.

- У всех зубы, - ласково отвечал доктор, - у кого-то их больше, а у кого – поменьше. Я, например, знаю некоторых с явными и патологическими излишками, - продолжил он с нехорошей ухмылкой.

- Ты же клятву Гиппократа давал, - настаивал я, переходя на «ты» по принципам взаимности и равенства рангов.

- С тех пор я успешно принял еще и воинскую присягу. Она отменила все мои предыдущие обязательства, - уточнил дантист, - в том числе, кстати, даже таинство брака.

- У меня баркас на эсминец через полтора часа, - продолжал я, - Если полечишь меня чуток, то я за оставшееся время вполне смогу дорисовать плакат. Тем более что дело-то знакомое.

- Господи! – радостно воскликнул собеседник, - ты услышал мои молитвы. Вот, ведь. На корабль, в кои-то веки, прибыл приличный офицер, а вымпел не поднят и личный состав для встречи не построен. Пойдем скорее же, благодетель. Я облегчу твои страдания. Саша, - представился он, беря меня за руку и увлекая куда-то по коридору.

Мы быстро добрались до его стоматологической отгородки в амбулатории с пугающим спецкреслом. Саша сделал укол и я уже почти без болевых ощущений подвергся детальному обследованию. Доктор сверлил, ковырял и вздыхал.

- Да, - сказал он, закончив процесс манипуляций у меня во рту, - тут не все просто. Я тебе в дупло лекарство положил, но пломбу ставить нельзя. Приходи послезавтра. Продолжим лечение.

- Боюсь, что сегодня и снимемся, - сказал я, - послезавтра будем где-то у Сардинии.

- Тогда полоскать, – один выход. А если болеть будет, то удаление неизбежно. Кто у Вас на пароходе медициной заправляет?

Я назвал Васину фамилию.

- А, этот! – радостно воскликнул лекарь, - этот выдерет. Мы с ним вместе в госпитале стажировались. Привет передавай от меня. От Нади и Светы - тоже. Впрочем, - почесал он затылок, чуть наморщив лоб, - нет. От Светы не надо. Только смотри, не забудь ему напомнить про обезболивание. Он об этом всегда забывает.

Вернувшись в кают-компанию, мы быстро и дружно начали заполнять буквы плаката красителем.

- Кто это такие вирши придумал писать? - спросил я Сашу, радостно ощущая облегчение от изнурительной боли, - Я, например, уже четвертую боевую службу тащу и твердо знаю, что в дальних походах ничего стоять не должно. Это чревато. Вот, например, наш замполит вещает кратко и доступно: «Зажечься и максимально отдаться!». Применимо к любой ситуации от боевой стрельбы до приема пищи. Сказано – сделано и никаких вопросов у матросов.

- Девиз такой выдумали, - сказал доктор, - приказано всем принять к исполнению и развесить в видных местах. Говорят, этот текст в форме откровения снизошел на кого-то из политрабочих двадцать первой бригады. Его тут же вложили в уста отличника БП и ПП на собрании и донесли до верхов. Там милостиво одобрили. Теперь учим слова и рисуем плакаты. Вернешься на эсминец, - там уже, небось, тебя задание ждет по изготовлению наглядной агитации, - хихикнул Саша.

- Типун тебе на язык, - расстроился я.

Свою художественную работу мы закончили быстрее, чем ожидалось и вышли на верхнюю палубу.

- Офицерам и лейтенантам собраться в кают-компании! – прозвучало по громкой связи. Я поежился.

- Это наш сверхсрочник-трехгодичник Мищенко протестует против того, что его на дежурство запрягли, - прокомментировал медик, - утверждает, что офицер начинается с третьего ранга, а остальные – лейтенанты: от мамлея до каплея.

- Так, выдерут его за эти перлы.

- Не. На него уже приказ есть об увольнении в запас. Ждем оказию в базу.

В корабельной лавке крейсера, благодаря доктору и его давнему знакомству с местным баталером, удалось разжиться банкой порошкового растворимого кофе и упаковкой дешевых сигарет. Учитывая запрет на хождение натуральных денег, мой мятый червонец перемещался из кармана в кассу с особой осторожностью и скрытностью.

* * *

Купленные на крейсере сигареты «Памир», известные курящим под псевдонимом «Нищий в горах», оказались с изъяном. В них нашли пристанище какие-то мелкие, почти невидимые, жучки, понаделавшие в бумаге многочисленные дырочки. Дым шел во все стороны и только изредка попадал по назначению. При этом из отверстий вместе с дымными клубами шустро выскакивали насекомые, успевшие вовремя смыться от пыла и жара. Те же твари, которые оказались слишком медлительными и сгорали вместе с набивкой, придавали сигаретам, и так не слишком приятным, неповторимый привкус отчаяния. Курить их было почти невозможно. Тем не менее, и этот табак пользовался спросом по причине отсутствия какой-либо реальной замены. Я, правда, приноровился набивать свою старенькую трубку составом, извлеченным из дырявых цигарок, но и этот вариант тоже не доставлял особого удовольствия. Тем более что зуб никак не переставал досаждать мне нытьем и дерганьем.

Первые два дня после визита к стоматологу я еще терпел нарастающую зубную боль и выполнял все рекомендации. За это время мы со всем экипажем и кораблем перебрались в центральную часть Средиземного моря и легли в дрейф, поджидая выхода из Неаполя авианосного соединения америкосов, дабы сесть им на хвост. На третий день полосканий я не выдержал и отправился к нашему капитану медслужбы.

- Вася! Терпеть сил уже нет. Выдирай! – провыл я с выражением.

- А что стоматолог?

- Лечил, - сказал тихо я, - Его зовут Саша Чернов. Он тебе кланяться велел. Сказал, что ты классно зубы дергаешь. Еще и от Нади тоже тебе привет послал.

- Ага! – злорадно произнес Вася, - знаю я этих узких спецов широкого охвата. Поковыряют, пошустрят, а нам, хирургам, потом за них отдувайся. Ликвидируй, понимаешь, последствия их лечебного шаманства.

Я не стал спорить и понимающе кивнул пару раз головой. Зубная боль становилась невыносимой.

- А от Светы он ничего не передавал? - лукаво прищурился доктор.

- Нет. Не припомню.

- Вот! Вот! Я так и знал! Видишь? Что я тебе говорил?

Чувствуя, что эта тема может оказаться долгоиграющей, я схватил его за рукав и призвал к выполнению функциональных медицинских обязанностей. Вася поддался на уговоры, но долго с обидой бухтел о бессердечном к себе отношении.

Оказалось, что он и правда мастер по удалению зубных излишков. Все прошло успешно и вскоре я уже смог начать тренировки перед зеркалом, определяя допустимые гримасы, при которых моя ущербность не слишком бросалась в глаза. Это плодотворное занятие прервал мичман Гена, заскочивший ко мне в каюту.

- Ну, давай, что ли, покурим твой крематорий, - ляпнул «стрелок», делая вид, что проявляет товарищескую поддержку, избавляя меня от сомнительных запасов.

Мичман смачно затянулся, сморщился и протянул мне бритвенный станочек, который никак не удавалось обнаружить несколько дней назад.

- Нашелся, - улыбнулся Гена, - а ведь я тебе еще и подарок принес.

Он достал из-за пазухи пакет, вытащил из него фотографию и протянул ее мне.

На чистом белом фоне я увидел себя – бородатого, мрачно дающего прикурить от зажигалки себе же – безбородому, уныло держащему во рту некое подобие сигареты.

Тут-то я вспомнил, что Гена, пользуясь моим болезненным состоянием, отщелкал с меня десяток снимков до и после «рубки» бороды. Совал что-то в руки, заставлял держать во рту бумажную трубочку и отстал только под угрозой жестокого убийства посредством тупого лезвия.

- Спасибо, - сказал я, рассматривая изображение и поеживаясь от свежих еще воспоминаний зубной боли, ярко отпечатавшихся на обоих моих лицах, - здорово ты это слепил. А правильно я сделал, что бороду сбрил. Так себе была бороденка.

- Ага, - поддержал мичман, - дай-ка еще пару сигареток. Хорошо, что ты на крейсер смотался. Хоть какое-то курево привез.

Он глубоко затянулся и закашлялся, нечленораздельно поминая всех насекомых и славные горы Памир.

---

С. Литовкин