Дроп — зона

196… год. Хрущев еще Генеральный секретарь, a U-2 уже сбит.

Над Уралом летит Ту-16. Обычный, плановый учебный полет. Машина на автопилоте, небо бескомпромиссно синее, облака далеко внизу белые, солнце сияет, как на цветной фотографии, по кабине скачут солнечные зайчики, турбины сонно гудят, в маске шипит дыхательная смесь. Пилоты отдыхают. Все идет штатно, но… вдруг в кабине появляется какой-то непонятный дымок. Расслабухе сразу приходит конец. Экипаж пытается определить, что и где горит, но дым возникает как бы из ниоткуда и рассеиваться никак не желает. Ощущение мощной, надежной и несколько дубовой машины под задом мгновенно исчезает. Напряжение нарастает, экипаж, обливаясь потом от любого непривычного звука, ждет отказа любой из множества систем самолета.

Командир докладывает про дым на Землю. С КДП, расположенного на удалении 300 километров, руководителю полетов тоже не видно, что горит, поэтому он мудро советует экипажу действовать по обстановке и не уходить со связи.

Полет продолжается. Что и где горит по-прежнему непонятно, но на поведении самолета это вроде бы не сказывается, все работает нормально, тогда командир корабля на всякий случай снижает машину и передает по СПУ: «Экипажу приготовиться к покиданию!». [6]

А надо сказать, что на Ту-16 кормовой стрелок-радист, в просторечии «корма», сидит отдельно от всего экипажа и общаться с ним можно только по СПУ. В 60-е годы кормовыми стрелками летали солдаты-«срочники».

И вот «корма», сидящая в своей будке, и ошалевшая от безделья, вдруг слышит: «Экипажу приготовиться к покиданию!». Что происходит с самолетом, солдат, естественно, не знает, а разговоры с пилотами не поощряются.

То ли ему послышалось что-то не то, то ли нервы не выдержали, но стрелок взял… и покинул самолет! Выпрыгнул, то есть.

Хлопнул, раскрываясь, купол, тряхнуло. После тесной, шумной кабины самолета тишина, солнце и чистейший воздух опьяняли.

Внизу он увидел большое озеро, а на его берегу — деревню. Можно сказать, повезло парню. Все-таки Урал — не Московская область, населенные пункты попадаются не так уж и часто. На радостях солдат довольно поздно заметил, что его несет прямиком в озеро. Купаться вместе с парашютом в ледяной воде ему никак не хотелось, поэтому он начал изо всех сил тянуть за стропы и сел-таки на берегу, но — противоположном от деревни. «Не беда, обойду!» — оптимистично подумал стрелок и упругим спортивным шагом пошел вдоль берега. Вскоре, однако, обнаружилось, что озеро плавно переходит в болото, которого с воздуха было не видно. Форсировать болото воин не рискнул, поэтому пришлось обходить и его. Одним словом, к деревне он вышел на третий день.

В деревне его ждали. Увидев купол парашюта, местные жители решили не бегать по лесу, а подождать гостя на месте. Войдя в деревню, солдат поразился ее удивительной пустоте — на единственной улице не было ни души, хотя дома имели явно жилой вид. Дальнейшие этнографические изыскания были пресечены в зародыше вульгарным ударом черенка лопаты по голове.

Очнувшись в погребе, из которого хозяева предусмотрительно вынесли все съестное, солдат удивился. Такого отношения мирного населения к родным ВВС он не ожидал. Потирая затылок, он подобрался к крышке погреба и постучал:

— Мужики, вы чего, охренели совсем?

— Молчи, сучонок, — гулко ответили сверху, — участковый приедет — разберется, кто тут охренел!

— Ну, хоть пожрать дайте!

— Это можно… но смотри, не балуй!

На третий день до деревни все-таки добрался участковый, и узника выпустили.

Оказалось, самолет благополучно добрался до родного аэродрома. То, что загорелось, тихо сгорело, а дым вытянуло. После посадки экипаж ожидал небольшой сюрприз в виде пустой кабины стрелка-радиста. Погрустили-погрустили и заявили в милицию.

— Ты же сам говорил — бдительность, бдительность — оправдывались перед участковым мужики. — А мы-то подумали — шпиён, на парашюте вон летит, вроде этого — Пауэрса, что ли… По-русски, правда, матушку поминает складно, но мы опять же подумали, вдруг — белогвардеец?!

---

М. Крюков