Василию Махиненко Лётчику с пенсией дворника Экспромт

Не умеешь писать-не пиши!

Не марай бумагу пером,

О душе подумать спеши,

И о том, что будет потом!

Кто их будет читать в Веках?

Ядовитые строки твои,

Не Некрасов, ты даже не Гафт!

Не герой, кто ведет бои.

Русь всегда побеждает зло!

Для того ее Бог создал!

И врагам с нами не повезло,

Ни большим и не тем, кто мал!

Край Родной победит в борьбе,

Не смотря на ужасную ложь,

Нарисуем мишень на лбе,

Всем чертям, приводя их в дрожь!

Возродились они не спроста,

Полосатый бес воскресил,

Вся та нечисть опять у креста,

Та, что дед мой давно добил.

Но и мы поколенье иных,

Закопаем их в землю опять,

Юных и не молодых,

Мы умеем в врага стрелять!

Нечисть снова загоним в Ад!

Там их место, другого нет,

Русь не может свернуть назад,

А тебе, не пиши-совет!

Жизнеописание Ф. М. Достоевского, созданное замечательным и, к сожалению, безвременно ушедшим от нас критиком Ю. И. Селезневым,

Отрывок.

3. Возвращение

Ну, трогай! С Богом... в Россию...

И пошли копыта кромсать дорогу, полетели версты под колеса, заслоняя пылью солнце, будто пустившееся вдогонку за беглецами из Сибири в далекую, неизбывную, ничем не заменимую Россию. Как-то еще встретит она своего сына, отправленного на четверть прожитой жизни в пустыню омских снегов, семипалатинского зноя — испытать свою любовь к ней и веру?

Удивительно устроено русское сердце; столь велика в нем жажда встречи с родной душой, столь неистребима вера в возможность такой встречи, что готова она распахнуться бескорыстно перед каждым, довериться любому, веруя свято, что каждый и всякий сам способен на столь же беззаветную открытость. Готовое вместить в себя все души мира как родные, понять их, братски сострадать ближнему и дальнему — до всего-то есть ему дело, всему-то и каждому найдется в нем место. И как бы ни велики или безбрежны казались обида его или оскорбление, всегда останется в нем место и для прощения, словно есть в нем такой тайный, не доступный никакому оскорблению уголок и теплится в нем свет неугасимый. Родина свята для русского сердца, потому что родина для него — высшая и последняя правда. И потому все можно отнять у него, все осмеять — стерпит. Но родину отнять у русского сердца, унизить, оскорбить ее так, чтобы оно застыдилось, отреклось от нее, — невозможно: нет такой силы ни на земле, ни под землей, нигде во всем белом свете. И пытаться не стоит — взбунтуется, и в этом, может быть, единственном потрясении своем не простит. Долго не простит.

И нередко не хочет даже понять оно, как же это можно еще что любить, кроме России, тосковать по чему-нибудь такой смертельной неизбывной тоской, как по родной земле. И если немец, швейцарец или тот же француз, то ли англичанин будет уверять, что он так же любит свою страну и она дорога ему, как и русскому его Россия, что по его земле можно так же страстно тосковать, как по русской, — обидится даже трогательно-простодушной обидой: нельзя-де любить родину больше, чем любит ее русское сердце. Но если тот же англичанин или швейцарец скажет, что можно жить, вовсе не любя родину, — тут же заслужит навечное презрение к себе от русского человека. Но ежели русский скажет вам, что он не любит свою Родину, — не верьте ему: он не русский.

Удивительная страна — немец или датчанин, прожив в ней лет десять-двадцатъ, становится нередко таким русским, что, уехав, случись, в свою Германию или Данию, всю жизнь будет тосковать по оставленной стране. Необъяснимая страна: в России не затоскуешь по Англии — разве что англоман какой, да и то пока в Лондоне не бывал, — а вот по России можно затосковать, затомиться даже и в самой России... Словно вдруг почудится сердцу, что та Россия, которая есть вокруг него, — еще не вся здесь, и не во всем, и не в лучшем, а та, настоящая, во всей правде, еще впереди и всегда впереди... Ибо и тот не русский, кто не желает родимой лучшей доли. Потому-то и нет того предела, где успокоилось, остановилось бы русское сердце; потому-то и всегда оно в пути, на большой дороге к правде...

Экспромт на вот это https://cont.ws/@m-bessarabski...