В. АВАГЯН: ТУНИЗАЦИЯ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКЕ

​Тунизация[1] - экономический термин, произведённый от хорошо известного слова «втуне», то есть нечто, пропавшее напрасно, впустую, без толку. От формы «втуне» возникло много слов, например, «тунеядец» - даром, бесполезно для кормильца кушающий. Тунизация – это явление в экономике, связанное с отказом от использования продуктов, материальных благ, или сырьевых ресурсов, из которых их делают. В итоге продукт или возможность пропадают даром, бесполезно, в никуда: так, как будто их и вовсе не было. Либеральная мысль (в чём главная её ущербность) не отделяет тунизации от простого отсутствия. То, что не добыли по причине лени, халатности, распущенности, пьянства, разгильдяйства, недомыслия, бесхозяйственности, уравнивается с тем, чего вообще не было и нет.

Но любой нормальный человек понимает, что простое отсутствие нефти в недрах – одно дело, а отказ от геологоразведки и добычи – совсем другое. На нет и суда нет. По поводу бесхозяйственности, при которой «было да сплыло» - поговорка «на нет и суда нет» неприменима. Как же, позвольте, «нет», когда есть, просто не используется?!

Одно дело, если экономика исчерпала ресурсы и возможности роста; совсем другое – когда они тунизированы, просто пропадают втуне от бездарности, безграмотности и безответственности руководства системой. Если крыжовник не вырос – одно дело. Если он вырос, но осыпался и сгнил – совсем другое. Конечный ноль обоих процессов вовсе не означает тождества самих процессов.

В бытовой речи тунизацию обычно называют «пенкоснимательством». Человек собрал то, что само в руки шло, а поглубже не заглядывал: то ли лень ему было, то ли ума не хватило, то ли думал только о себе, забыв о других, а чаще всего и то, и другое и третье.

«Пенки» на самой поверхности экономических возможностей, наиболее лёгкая и быстрая пожива – единственное, что не пропадает втуне в либеральной экономике. Её хозяевами, чрезмерно ценящими свою «свободу» (эгоизм и безответственность), представителями кастового снобизма – используется только то, что в максимальной степени готово к употреблению. А то, что, в принципе, может использоваться, но нуждается в глубокой переработке, сложном технологическом процессе – тунизируется.

Так, например, если за 3 разных дела можно получить соответственно 300, 200 и 100% прибыли, все люди в условиях свободы будут заниматься только 300% делом[2]. Для того, чтобы кто-то пошёл в менее прибыльные сектора, их нужно лишить свободы выбора, лишить возможности участвовать в деле максимальной прибыльности.

Увеличивая экономические свободы, государство автоматически усиливает натиск на зоны повышенной доходности, обескровливая, тунизируя все прочие отрасли и направления деятельности.

Так, например, бизнес в РФ стремится все свои доходы положить на депозиты в банках (российских или иностранных) – потому что так надёжнее, легче и выгоднее, чем вкладывать их в предпринимательский доход реального, производительного сектора. В итоге при колоссальных депозитах российский реальный сектор испытывает острый инвестиционный голод: деньги размещаются там, где дают самый лёгкий, безопасный и высокий доход.

Возникает дисбаланс и чрезвычайная шаткость, стрессовость всей системы из-за волн «закона органического строения капитала»[3], создающего качку обделённости/пресыщенности отдельных отраслей.

Пенкоснимательство, настроения халявщиков и хищников порождают социальные, экологические и научно-технические, культурные и образовательные проблемы общества.

Главная задача цивилизации (экономики в версии Аристотеля) сделать окружающую среду более полезной и удобной для жизни людей, а хищничество (хрематистика в версии Аристотеля) неизбежно делает все окружающие среды разорёнными дотла. Человек рвёт максимальную сиюминутную личную прибыль, не считаясь ни с другими людьми, ни с загрязнением, опустыниванием природы.

В то же время либерально-рыночная экономика не только соблазняет человека хищничеством, но и, в определённой степени, принуждает к хищничеству даже тех, кто сам по себе не хочет им заниматься. Законы рентабельности и окупаемости, наказание в виде банкротства, обнищания, маргинализации – не позволяют запустить никакие проекты, кроме максимально и быстро окупающихся в сложившихся условиях.

+++

Суть-то в том, что у человека можно отобрать хлеб или деньги, а можно просто не дать вырастить (заработать). Причём второе гораздо проще технически, и гораздо более размыто с нравственной точки зрения, чем первое. Отбирающий мешок с зерном – и выглядит грабителем, и является таковым. Он грабитель и в глазах ограбленного, и в глазах свидетелей действа, и в собственных глазах. В него стреляют из кулацких обрезов, а иногда он сам стреляется от тоски, замученный совестью.

Но куда отнести простое отсутствие мешка с хлебом у голодающего безземельного крестьянина? Его не отобрали – его просто не возникло, потому что крестьянину не дали ни средств, ни возможностей производства. Кто в данном случае грабитель? Размытый вопрос. Кому мстить и кто совестью должен мучиться, что вот есть мужик, а мешка с зерном у него нет? Тоже размытый вопрос.

По сути, создание невозможности заработать деньги – равно краже денег, ограблению. Но по форме оно выглядит и чище, и благороднее, и куда невиннее.

Почему у мужика нет земли для выращивания хлеба? Её вообще нет – в смысле жизненного пространства? Или она есть – но вот этому мужику её не дали? Или дали – но на таких условиях, что лучше бы не давали, побираясь, больше бы заработал? А есть ещё вариант – когда землю (жизненное пространство) нерадивые хозяева угробили, загубили, засорили, отравили. Или она за нерадением власть имущих заросла криволесьем, который теперь нужно корчевать (да некому)? Или стала мёртвой, токсичной. Или превратилась в бесплодный песок?

Мало что обладает таким богатством форм, как процесс тунизации в экономической науке. Жизненные блага могут пропасть втуне самым разным способом: и когда их могли произвести, но не произвели, и когда их произвели – но не дали людям и сгноили, и когда их произвели, дали людям – а оказалось, что людям они без надобности и т.п. Тем не менее, необходима теоретику обобщающая форма мысли, которая все эти формы бесхозяйственности и безответственности определяет как единую категорию: тунизация.

+++

У человечества две проблемы. Первая проблема – то, что человек не всемогущ. То есть он не может уравнять свои возможности со всеми своими желаниями. Решение этой проблемы – в научно-техническом прогрессе, обеспечивающем постепенное «обожение» человека, превращение человеческого разума в преобразующий фактор космических масштабов, о чём мечтал Вернадский.

Вторая проблема человечества – то, что человек не использует даже то могущество сил, которое ему уже доступно. Идиотский социальный строй приводит к тому, что человек и его техника работают в пол-силы, в четверть силы, тунизируют вполне доступные на уже имеющемся уровне развития резервы созидания.

Эту проблему решает социальный прогресс. Тот, без которого научно-технический не может ни развиваться, ни просто быть, потому что прогрессы взаимосвязаны.

[1] Вту́не. Возникло путем слияния словосочетания въ туне — «напрасно, даром» (от тунъ — «безвозмездный», к которому восходит и современное тунеядец) – из этимологического словаря Крылова Г. А. Вту́не. Искон. Сращение въ туне «напрасно, даром» (тунь «безвозмездный», ср. всуе). См. тунеядец. ( в этимологическом онлайн-словаре Шанского Н. М.) Интересно и имеет большое значение очевидное сходство слова с «тиун» - (др.-рус. ти́унъ). В Древнерусском государствеэто название княжеского или боярского управляющего, управителя. В Великом княжестве Литовском и в Русском государстве до XVII века — название некоторых должностей. Должность была заимствована из Скандинавии и попала на Русь вместе с варягами. Ср. др. сканд. thiun, также лат. tivunus, пол. Ciwun. Если что-то пропало «втуне» - оно пропало «в тиуне», отдано из хозяйства боярину или князю.

[2] «Голландская болезнь» (эффект Гронингена) — эффект опережающей доходности одного сектора по сравнению с другими. В долгосрочной перспективе приводит к перемещению всех сил общества в привилегированный сектор из всех остальных отраслей и секторов экономики, которые создают меньшую величину добавленной стоимости. Кроме того, длительная зависимость экономики от монопродукта (неважно какого) ослабляет стимулы для развития всех остальных отраслей и создания новых технологий.

[3] Массовость участия людей в сверхприбыльной отрасли в погоне каждого за прибылью усиливает там конкуренцию, повышает производительность труда и способствует техническому прогрессу, пресыщению, из-за чего уменьшается норма личной прибыли участника и растёт безработица в профессии. Напротив, всеми брошенное дело – за счёт снижения конкуренции и роста востребованности, начинает повышать норму личной прибыли участника. Люди ломятся теперь туда – что расшатывает экономику, как сильная качка: то избыток инвестиций в конкретную отрасль, то острая нехватка их там…

Вазген АВАГЯН, специально для ЭиМ.; 23 января 2019