«Вера – единственное спасение на войне!»

Я хочу рассказать вам не о войне, а о людях на войне. О человеческой душе и о том, как вера помогает сохранить крупицы надежды и любви в страшной мясорубке.

О том, как листочек с 90-тым псалмом помещается в одном кармане с партбилетом, и о силе материнского благословения.

– Понимаешь, там – Бог рядом, – говорила мне бабушка, майор медицинской службы Зинаида Окладная, подкуривая папиросу от почти сгоревшей спички (старая фронтовая привычка оказалась неискоренимой). – Ты не можешь не верить, когда понимаешь, что помощи ждать не приходиться ни от кого. И вера в светлое будущее не сохранит тебя от пули, и имя Ленина не остановит предательского дрожания в руках. И все то, что тебе говорили в институте – типа Бога нет, и мы произошли от обезьяны – такая же ложь, как и то, что за Родину умирать не страшно. Страшно, особенно, если тебе немного за двадцать и очень хочется жить.

Уже к вечеру 22 июня 1941 года старшекурсники Киевского медицинского института имени Богомольца были построены перед военкоматом. Красавица Зиночка, объект обожания и былого ухаживания доброй половины из них, утирала слезы в стайке девчонок-студенток напротив. Василий Кононенко – статный темноволосый парень, староста курса, заводила, а по совместительству – новоиспеченный муж Зиночки, переминался с ноги на ногу, пытаясь скрыть тревогу за привычным зубоскальством. Улыбка получалась нервной, Зиночка ревела еще сильнее – с момента их бракосочетания прошло 25 дней. Ночью ребят отправили на фронт, а через месяц туда попала и вчерашняя студентка – после кратковременных курсов полевых хирургов в Харькове.

– От страха и волнения толком-то и скальпель не могла в руках держать: за плечами – четыре курса института и неделя курсов, – рассказывала бабушка. А потом, как в страшном сне – полевой госпиталь под Воронежем и сотни раненых.

Очень ярко она описывала своего первого пациента, которого пришлось оперировать – страшно обгоревшего летчика, сбитого в воздушном бою. Он умер от ран, не совместимых с жизнью. – Я сильно плакала, боялась даже к операционному столу подходить. А потом на слезы не осталось времени – раненые стали поступать отовсюду. Тогда я впервые вспомнила мамины слова, когда она провожала меня на поезд в Харькове: «Хай благословит тебя Бог, дочечка!» Я тогда еще ухмыльнулась: что за предрассудки! Да мы этих немцев за неделю к самому их Берлину прогоним! Уже в вагоне нащупала в кармане сложенный вшестеро листочек с родным почерком. «Живый в помощи Вышняго», – еле разобрала. Хотела выбросить, но что-то екнуло в сердце, и не решилась. Раз мама положила, пусть будет на память. Так и ходил со мной по госпиталям этот листочек до 44-го, пока сама не попала на койку с головой в бинтах – тяжелая контузия под Лупкинским перевалом.

К тому времени простые слова были уже написаны в самом тайном уголке сердца. Старенькая санитарка, когда Зина пришла в чувство после операции, рассказала, что та в горячке шептала что-то об аспиде и василиске, и понимающе улыбнулась одними глазами, когда раненая спросила о новеньком партбилете, зашитом в нагрудном кармане. Но это было в 1944, а пока Гудериан подползал к Москве.

Девушка стояла у хирургического стола по двадцать часов в сутки, от усталости и непривычки валилась с ног. Полосы простыней вместо бинтов, сепсисы, гангрены, обморожения и вши под повязками, разрывные раны, – за ту зиму 42-го вчерашняя Зиночка, а сегодня – Зина Васильевна, молодой хирург, повзрослела, казалось, на десять лет.

Потом пошли больные с юга Московской битвы. Молодые парни с напрочь раздробленными конечностями с такой верой смотрели на военврача и, стискивая зубы, просили «оставить ножки», что казалось, можно было сойти с ума, когда брала в руки хирургическую пилу.

– После операций падала на койку в надежде заснуть и забыться сном, но не могла заснуть – перед глазами стояли эти парни и забинтованные культи и звучала жуткая музыка. Тогда как-то попробовала молиться и стало легче.

К слову, бабушка терпеть не могла песню фронтовых лет «Школьный вальс». Помните?

Фронтовой санбат у лесных дорог

Был прокурен и убит тоскою.

Но сказал солдат, что лежал без ног:

«Мы с тобой, сестра, еще станцуем».

Тихонько, чтоб никто не видел и не слышал, крестила себя перед операциями, исподтишка осеняла крестным знамением больных – если бы узнали особисты – не помогло бы ничего… Летом 1942-го госпиталь перебросили под Сталинград. Там Небеса преподнесли Зине еще один урок.

– Представляешь, – рассказывала она об одном из бойцов, – я его вчера заштопала, а он только глаза открыл – и не о себе спрашивает: «Как там наши, сестричка? Что на фронте?» Уже потом, через много лет я прочитала об этом в Евангелии. Что это, если не слова Христа: «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя»? Да и без Божией помощи такое нечеловеческое мужество, самоотверженность, железобетонное терпение – невозможно. Мы верили в идеалы коммунизма, – говорила бабушка, – но было Что-то высшее, что вселяло надежду. А без надежды тогда, да и сейчас, – никак.

Под Сталинградом медики работали круглосуточно. От истощения и упадка сил Зина Васильевна иногда падала в обморок прямо во время операции. Тогда за скальпель брался второй хирург – не было времени на сочувствие и ахи-вздохи. Зина Васильевна приходила в себя, бросала в рот несколько кристалликов сахара и опять становилась к столу. Бывало, что от артиллерийских взрывов дрожали инструменты в железном лотке. Но операцию не останавливали. 2 февраля 1943 года капитулировали последние немцы. Некоторых из них, обмороженных и перепуганных, пришлось оперировать и бабушке.

– Вот вроде держу скальпель и смотрю на врага. Одно мое движение – и все, его нет. Он лежит, беспомощный, беззащитный, смотрит на меня такими же глазами, как и у тех наших мальчиков, и стонет: «Rette meine Füße! Спасите мои ноги!». Бог отвел тогда от смертоубийства. А на груди у хирурга Зины Васильевны Кононенко рядом с медалью «За боевые заслуги» появилась еще одна – «За оборону Сталинграда».

После Сталинграда госпиталь перебросили на юг Курской дуги, за 15 километров от передовой. В госпитальных палатках – конвейер: сразу же после операции тяжелых больных партиями отправляют в тыл по воздуху. Немцы наступают и оставляют после себя трупы и пепел. Сообщение о прорыве фашистских танков застало врачей врасплох. Как на зло, ни одного самолета, ни одной машины, чтобы эвакуировать раненых, нет. В отчаянии военврач Ольга Никольская бросилась под колеса колонны, которая доставляла боеприпасы на передовую и теперь возвращалась назад. Зина Васильевна, а потом – и остальные врачи – за ней. Машины остановились. Старший колонны тряс пистолетом, но опасность приближающихся танков решила все сама: больше 300 человек тогда удалось эвакуировать в кузовах грузовиков. Спаслись и раненые, и врачи, и персонал. А уже через час фашистские танки смели пустой госпиталь.

Первый орден «Красной Звезды» на гимнастерке лейтенанта медицинской службы Зины Кононенко появился именно после Курска.

–Тогда, перетаскивая раненых к машинам, я истово молилась. Неумело, не зная ни одной молитвы, просила в Бога помощи, почти кричала. Сейчас я не сомневаюсь – это Он нас спас тогда, руками нашего военврача и той, непонятно откуда взявшейся колонны грузовиков.

Потом была Белгородско-Харьковская операция, бои за родную Украину. 465 батальон 34-го стрелкового корпуса, Причерноморье, Котовск, Венгрия, Чехословакия. К тому времени Зинаида Кононенко стала капитаном медицинской службы и опытным военным хирургом. Во время одного из плотных обстрелов возле Лупкинского перевала госпиталю порядком досталось. Погибло несколько больных, санитарка, а хирургов, которые в то время оперировали, сильно контузило. Так Зинаида Васильевна и сама попала на больничную койку. Оправилась достаточно быстро, но война ударила ее с другой стороны: пришла похоронка на мужа Василия – он пал смертью храбрых в боях за Чехию.

– Не хотелось ничего – ни жить, ни умирать, – удивительно ровным голосом вспоминала бабушка. – Часто доставала штатное оружие, держала в руках, опять прятала. Приснилась мама. Стояла в том же пиджачке и белом платочке, как и тогда, в Харькове, у вагона отходящего поезда. И так же крестила меня: «Хай благословит тебя Бог, дочечка!» Я проснулась в слезах, поревела и вернулась к работе. Первый мой раненый, которого оперировала после своей контузии, перед уколом наркоза стал шептать «Живый в помощи Вышняго…» «Заступник мой и Прибежище мое, Бог мой и уповаю на Него», – повторяла я слова молитвы вместе с ним. И отпустило. Такой парадокс – только оставшись наедине со своей бедой, человек начинает всецело уповать на Господа.

Победе врачи военного госпиталя салютовали из штатного оружия.

– Высадила в воздух всю обойму и орала, как угорелая, – смеялась бабушка. Потом мы с медсестрой пошли гулять и вышли к старой, почти разрушенной взрывами кирхе. Тоненький крест на ее шпиле сиял на фоне заката и канонады, которая то тут, то там победно взрывалась в окрестностях. «Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его…» – пришли на память слова маминого псалма. Только тогда ко мне дошло – мы победили!

После войны майор медицинской службы Зинаида Кононенко оставила скальпель – закончив институт, стала детским врачом. Семейное счастье нашла на Волыни и, как любила повторять, прожила с нашим дедушкой, Михаилом Окладным, счастливую, «в душевной нежности» жизнь. Фронтовые раны поторопили его уйти в мир иной немного раньше. Бабушка согревала мир своей любовью еще несколько лет. О фронтовом прошлом рассказывала неохотно. Повторяла только, что война – явление по определению безнравственное и самое гнусное порождение человеческого рода, а День Победы называла самым великим из праздников. Светилась в этот день такой радостью, что смотреть на нее без улыбки было невозможно. Правда, дома застать ее в эти майские дни было сложно – школы, вечера памяти, встречи с детьми и взрослыми, – правда, все это до того момента, пока государству была интересна Победа и те, кто ее отвоевал. Рассказывала бабушка преимущественно не о себе, а о событиях и сослуживцах, не любила, когда акцентировали внимание на ее заслугах.

Но боевые награды – плотными рядами по обе стороны формы – все говорили сами.

Как и фраза, которой бабушка неизменно заканчивала все свои военные повествования: «Вера – единственное спасение на войне».

Автор - Галина Овсийчук