Он называл ее «моя Хельга» и страстно обожал за чистокровное немецкое происхождение, безупречность линий и австрийскую новизну взглядов. В буквальном смысле, благородство было во всем и… Она могла поразить в самую цель.
В такую можно влюбиться с первого взгляда. Что- то было чарующее. Глядя на нее возникало желание, прикоснуться, пройтись по идеальным линиям, взять в руки и провести ладонью по ее формам.
Она влюбила в себя с того самого момента, когда он увидел ее среди прочих. И не могло быть иначе. Модерновая Австрия в купе с немецкой безупречностью. Мечта. Идеал. Просто совершенство. Только о такой может мечтать мужчина. Она вызывала инстинкт охотника. В ней была опасность. Но ее красота!
Вольный стрелок, наконец-то нашел объект своей цели. Сила, воплощенная в красоте. С ней хоть куда, хоть в разведку, хоть в бой.
Немецкая точность, никогда не подведет. И не подвела.
Но их, разрушительный союз, созданный из зла, мог принести лишь только вред.
Лучше бы они не встретились… Никогда..
* * *
Ветер нахально бился в окна, Крепкий мороз на улице и приличный минус, упрямо напоминали, что до конца зимы еще далеко. Разгулявшаяся пурга одним только своим видом заставляла невольно съежиться. Кружились в шальном танце снежинки, а ветер гонял их, то сбивая в кучу, то превращая в поземку, несущуюся низко по земле.
Однако такого теплого вечера, как сегодня, в доме давно уже не было.
Наконец-то вся семья была в сборе. Из долгой командировки, продолжавшейся почти полгода, вернулся папа. Всех переполняло чувство радости, а ощущение счастья просто чувствовалось физически.
По такому случаю все собрались за богато уставленным столом на праздничный ужин, а вдохновленная долгожданной радостью мама так и порхала у стола, стараясь на славу: ассортимент блюд был хоть куда. Ведь возвращение отца семейства было очень важным и приятным событием.
Отужинав, сдерживая себя в разговорах во время еды для такта и проявления уважения, семья вышла из за стола. Мама принялась убирать посуду, а глава семьи и по совместительству виновник сегодняшнего торжества расположился на диване в окружении детей.
Сегодня строгий распорядок дня терпел послабления, и неминуемый отбой был сдвинут на пару часов: оба родителя знали, как дети соскучились по любимому папочке, и не торопились отправлять их в кровать.
Отец отсутствовал дома месяцами и в этот раз вернулся из экспедиции с крайнего севера. Традиционный вязаный свитер с высоким воротом под самое горло и роскошная окладистая борода ничуть не портили, а наоборот – подчеркивали торжественность вечера. Дети знали, что уже скоро отец сбреет бороду, переоблачится и станет похожим на всех остальных пап. Таких же как все. Но он был не таким, он был особенным. И оба они – и старший Саша, и маленькая Танюша ужасно гордились профессией своего отца.
Геологи - с одной стороны, это мнимо бесшабашные парни, настоящие романтики, влюбленные в свое дело. А с другой – это люди-стержни с сильным характером и железной волей. Их работа скитаться по горам и северам в поисках залежей полезных ископаемых. Их жизнь лишена уюта и каких либо комфортных условий. Их работа трудна и сложна. Но ведь кто-то должен этим заниматься.
Руда поступает в мартеновские печи сталелитейных комбинатов, из нее выплавляется металл, из которого будут собраны машины, сделаны станки, прокатаны рельсы, изготовлены трубы, а также многое, многое другое. Но прежде всего в разведку должен отправиться геолог, что бы найти ту самую необходимую руду в залежах природных ископаемых. Именно с них, с геологов начинается работа промышленных предприятий нашей огромной страны. Газ, нефть, и даже золото, все это должно быть найдено в самых укромных уголках нашей земли.
Кстати, последнее неоднократно являлось предметом спора детей: первоклассница Танюша утверждала, что папа – полярник. Ей так больше нравилось. Геолог, конечно, тоже ничего, но полярник звучало лучше - гордо, а главное загадочней и романтичней. Это было невероятное удовольствие – видеть восхищение и плохо скрываемую зависть в глазах ее новых подружек-одноклассниц. А твой папа правда полярник? Переспрашивали они ее. Да, полярник! С важностью отвечала Таня и гордо кивала головой! Никто из класса похвастаться таким не мог!
Пятиклассника Сашу разговоры о том, что папа – полярник злили. Он не единожды объяснял сестренке, что папина профессия – геолог, и он может работать не только за полярным кругом, но и где угодно, где потребуется! Но упрямая Танюша и слышать ничего не желала, и упорно твердила свое. Впрочем, эти споры злого характера не носили и заканчивались по обыкновению ничем: каждый из детей оставался при своем мнении.
В этот вечер Танюша не слезала с папиных колен, непрестанно обнимала его, приговаривая: «Папочка, любименький!». Трогала за нос, за бороду и задорно смеялась, убеждаясь, что борода совсем не колючая, а наоборот – мягкая и пушистая. А затем прижималась щечкой к отцовской груди и восторженно шептала: «Папуля приехал!». И так повторялось много раз.
Саша же вел себя строго и определенно сдержанно. Нет, он, безусловно, тоже был очень рад папиному приезду! Однако понимал, что по сравнению с крошкой Танюшкой он уже взрослый, а взрослому парню не к лицу демонстрировать телячьи нежности.
«Пока я в экспедиции, ты – старший мужчина в доме, и должен беречь и защищать наших девочек», - так сказал ему отец перед отъездом, кивнув на маму с сестренкой. Эти слова сын воспринял более чем серьезно и старался сделать все, чтобы оправдать папино доверие, поэтому во время отсутствия главы семьи легко и без возражений взял на себя мужскую работу в доме. К своим одиннадцати годам Саша запросто управлялся с молотком и отверткой, и без посторонней помощи мог подтянуть капающий кран. А поскольку мама целыми днями была на работе, то приглядывать за сестренкой и помогать ей делать уроки – тоже входило в ряд его обязанностей.
Сын очень уважал и любил отца, старался быть всячески похожим на него. Поэтому всем своим видом – неукоризненной осанкой и серьезным выражением лица - Александр пытался подчеркнуть, что он столь же строг и уверен, как папа, который прошел через многое и повидал немало. И, конечно, Саша мечтал стать геологом, как отец! Еще и поэтому он всегда возражал Танюшке, называющей отца полярником
Но сегодня, сидя на коленях у отца, Танюшка вдруг осознала, что может положить конец их спору с братом и, абсолютно уверенная в своей правоте, среди множества прочих, задала давно волнующий ее вопрос, коварно поглядывая на невозмутимого Сашу:
- Пап, скажи, ты ведь правда полярник, да? Ты же не геолог на самом деле? - и уставилась на отца с надеждой в глазах.
Папа мгновенно смекнул, что задумала эта по-детски наивная, но уже такая коварная хитруля. С улыбкой в глазах взглянул поочередно на дочку с сыном и ответил:
- Вот смотри, дочка, ты в этом году пошла в школу, ты – школьница. Так? Или ученица.
Танюша согласно кивнула, пока не понимая, к чему ведет отец.
- Но ты при этом еще и девочка. Девочка Таня, да ведь? А еще, ты моя дочка - уже три. Так, кто же ты на самом деле, - ученица, девочка или дочка? Ты – и первое, и второе, и – третье! И эти определения не противоречат друг другу. Так же и я: я и полярник, и геолог.
В легкой досаде от того, что не услышала желаемого ответа, дочка, было, насупилась, но мигом переключилась на другую тему:
- Пап, а борода, правда, греет? – и маленькой ладошкой еще раз потрогала роскошную папину бороду.
- Ну даа, - со смыслом протянул отец.
- А ты ее сбреешь или оставишь? – в общем-то, зная ответ, все равно спросила Таня: отец мог походить с бородой, но все равно через день-другой сбривал ее.
- Сбрею. Только чуть попозже, мне пока жаль с ней расставаться – я уже успел к ней привыкнуть. Но сбрею непременно.
Мама, убиравшая во время беседы со стола, мягко, но строго включилась в разговор:
- Дочь, не приставай к отцу! Дай папе хоть немного отдохнуть. Представляешь, как папа устал с дороги?
- Да ладно, мам, пусть, - миролюбиво вступился отец и ласково потрепал макушку прильнувшей к его груди дочке.
Вдохновленная одобрением отца Танюша совсем осмелела. С улыбкой глядя в глаза положила руки на плечи папе, и своим носиком пощекотала папин нос.
- Кто тебя этому научил? - едва заметно став серьезным, спросил папа.
- Это мама меня научила, - широко улыбнулась в ответ Танюша, - а еще, она мне рассказала, что это ты ее научил! Вот! – доверительно прошептала она в ответ и кивнула в знак окончательного утверждения. И вновь прижавшись к папиной груди, промурлыкала: - Как здорово, что ты приехал, папочка! Расскажи что-нибудь, что было с тобой, что было интересного!
- Хорошо, кроха, я расскажу историю, садись поудобней, - с этими словами папа пересадил Танюшу с колен на диван возле себя.
Это было давно, времени с тех пор прошло уже немало. И выдержав паузу продолжил. Но я расскажу именно ее.
Александр потихоньку придвинулся к отцу, но, казалось, лишь один он и заметил, что папа ни разу не улыбнулся с последней Танюшиной шалости. Было очевидно, что он напряженно думает о чем-то, хотя и не намерен демонстрировать смену настроения. В ожидании захватывающего повествования, мама тоже присела на край дивана, не выпуская из рук тряпку, которой вытирала со стола. Папа окинул взглядом всех слушателей, выдержал незначительную паузу и начал свой рассказ.
* * *
Это было давно, много лет назад. Мы находились в экспедиции на крайнем севере – далеко за полярным кругом. В одном из тех мест, где время останавливается. Устойчивый, неизменный пейзаж не дает ощутить его течения. Тоскливая панорама и сто лет назад выглядела так же, и через век вряд ли поменяется.
В составе нашей группы в тот раз были гидрогеологи, метеорологи, экологи, просто геологи, был даже врач. Точка, куда нас забросило, располагалась на самом побережье и живописностью не отличалась – земля нечасто, несмотря на лето, была открыта от снега, обычно такой землей был гребень суши, омываемый холодными волнами северного моря, расположенного в объятиях Ледовитого океана. Растительность тоже красками и разнообразием не блистала: разнотонный, но неизменно серый мох разбавлялся незатейливым узором нечастных карликовых березок. Линия же горизонта неизменно была белой, точнее – светло-серой, но неизбежно снежной.
У нашей группы был ряд задач, в том числе по изучению климата крайнего севера. Так же мы наблюдали за природой, отбирали пробы грунта и воды, составляли необходимые отчеты и вели дневники наших наблюдений. Тяжелее всего приходилось доктору – он наблюдал за всеми нами, и, по-видимому, именно поэтому считался самым серьезным из нас – редко улыбался, да и вообще практически не проявлял никаких эмоций.
Мы же старались юмором, замешанном на оптимизме, разбавить серость и однообразие дней. Шутили, пытались увидеть интересное во всем – активно скучали, в общем. Каждый потихонечку занимался своей работой – это, кстати, самый безотказный способ себя занять. Море не нагревалось даже летом, так что о купании не было и речи . Нашелся, правда, один морж, залезший-таки в июле в холодную воду. Неделю потом с подозрением на
воспаление легких провалялся и заставил еще всех выслушать от доктора лекцию о легкомысленности и халатности некоторых членов экспедиции.
В целом, из развлечений было только северное сияние, да и то ближе к полярной ночи. А еще, когда на море не было тумана, мы отчетливо видели гряду островов, растянувшуюся ближе к горизонту на многие километры. У нас были сведения, что на том архипелаге обитает популяция белых медведей, но мы никогда не сталкивались с косолапыми, пока однажды не произошло событие, полностью поменявшее нашу монотонную жизнь…
* * *
Медвежонок родился к концу лета. Он был первый у матери и потому столь горячо любимый. В том, что мир – прекрасная сказка, маленький медведь не сомневался, все, что его окружало, было совершенно удивительным. Любящая заботливая мама, серое, но самое лучшее в мире небо, ощущение полнейшей безопасности – все это было неизменными составляющими беззаботной жизни.
Впрочем, последнее, медвежонок не ощущал, так как видеть опасность ему еще не доводилось. Как правило, все опасности в ужасе разбегались, разлетались и вообще исчезали при виде его внушительной мамы, и самой страшной в жизни маленького медведя опасностью было пропустить обед. Что, впрочем, иногда случалось, если малыш заигрался. А занять себя на острове ему было чем!
Он целыми днями резвился, развлекая себя всеми доступными способами, получая удовольствие от всего, что его окружало. Медвежонок бегал, кувыркался, валялся на земле, с удовольствием съезжал по загостившейся, не торопящейся таять льдине, удачно легшей на камни.
А какое неслыханное удовольствие доставляла плещущаяся вокруг вода! Косолапый малыш мог часами смотреть на свое отражение, а потом взять и в один момент плюхнуть лапой по глади воды. И фыркая от брызг, жадно провожать глазами расходящиеся по поверхности круги. Одним из любимых развлечений медвежонка было метаться бегом между мамой и водой, это было так весело! Иногда, правда, он, увлеченный движением, не успевал притормозить и врезался в холодную воду, поднимая целый столп брызг. Впрочем, малыша это не беспокоило, а наоборот - добавляло изюминку в его подвижную игру: воды он не боялся, поскольку уже почти месяц плавал и, повинуясь врожденному инстинкту, делал это уверенно и с удовольствием.
В общем, жизнь этого маленького медведя была размеренной, сытой и бесконечно счастливой. До определенного дня, когда вдруг все изменилось.
•
В то утро поменялся ветер, он принес новый, незнакомый запах.
Это было тревожно. В довершение картины посыпал мелкий колючий снег, который сначала противно бил в глаза, а потом еще завязался в пургу. Медвежонка все эти природные явления ни капли не пугали, а вот его мать все утро с тревогой вглядывалась в сторону, откуда дул ветер, безрезультатно пытаясь увидеть что-либо в колючем неистовом снежном танце. К обеду медведице стали слышаться отдаленные, незнакомые звуки. Каждый раз, уловив в завываниях пурги новый звук, она привставала на лапы, закрывала глаза и усердно втягивала воздух носом, безошибочно определяя неизбежное приближение нового запаха. Медведице никак не удавалось выявить степень опасности – этот запах ей был незнаком, но отчего-то тревога только нарастала.
Внезапно, едва слышимые звуки стали вполне отчетливыми и на другом конце острова показалась группа каких-то медведей, уверенно преодолевающих колкую завесу снега. Незваные гости были темными и ростом – значительно ниже коренных обитателей острова, видимо, поэтому они ходили на задних лапах – чтобы казаться больше. А еще в своих лапах они держали страшные палки, которые громогласными хлопками разрывали вековую тишину и извергали огонь.
Когда медвежонок увидел, что вытворяет страшная палка, он понял, что это никакие не медведи! Это ужасные звери, но это точно не медведи: косолапые не способны на такое варварство. После огненного грома, выпускаемого палкой, кто-то из обитателей острова падал. Медвежонок с мамой были слишком далеко от этих зверей, чтобы малыш испугался, однако они оба прекрасно видели, что их сородичи, пораженные страшной палкой падали и уже больше не вставали.
Когда в воздухе установился густой, пьянящий и пугающий запах крови, оторопевшая поначалу медведица мгновенно определилась – бежать! Бежать от этого ужаса, немедленно и без оглядки.
Подталкивая носом недостаточно расторопное дитя, она спешила изо всех сил. Прочь! Прочь от смерти, иначе можно пропахнуть ею насквозь и тогда ни за что от нее не скрыться. Так и бежали они к дальнему краю родного острова. И почти уже достигли воды, когда прыткая, несмотря на свой вес, медведица вдруг грузно осела на заднюю лапу, подавила в себе отчаянный рык боли и начала лишь хромать, оставляя за собой широкий красный след.
Вот наконец-то и море! Малыш с чувством невероятного облегчения погрузился в объятия холодной воды, а вслед за ним его мама. Маленький медведь последний раз оглянулся на родной остров. Странные звери столпились возле медведей, лежащих на земле, они поглядывали в сторону беглецов, но, видимо решили не преследовать их. А мать и дитя вплавь добрались до ближайшей дрейфующей льдины. Медведица носом подтолкнула малыша на ее поверхность, потом с невероятными усилиями взобралась на льдину сама. Импровизированный плот, гонимый резкими порывами, непрестанно двигался, унося косолапых все дальше от дома.
Противный колючий снег с ветром никак не унимались. После водных процедур сносить капризы природы было особенно нерадостно, но пурга не торопилась к финалу. Медведица, загнанная погоней, сперва долго лежала на животе, приходя в себя, потом, попытавшись подняться, обнажила большое багровое пятно под собой. Полноценно встать она так и не смогла: слабость во всем теле и острая боль в задней лапе не позволили ей это сделать. Большая белая туша под тяжестью раны покорно опустилась обратно на лед и легла на бок.
Малыш стремительно прижался к ее животу: во-первых, думал он, так, несомненно, теплее, а во-вторых, медвежонок каким-то образом чувствовал, что мама очень хочет, чтобы он прижался к ней. Она, видимо, замерзла. Ну, конечно, замерзла, вон – дрожит вся. И маленький мишка плотнее прижался к матери, изо всех сил пытаясь согреть ее. А медведица, пребывая в глубоком ознобе, медленно свернулась клубком, заслоняя сына от холода и ветра своим большим мощным телом.
Вдвоем, безусловно, легче справляться с тяготами дурной погоды. В родных, самых теплых в мире, объятиях медвежонок перестал так остро чувствовать холод и даже задремал. В полудреме он почувствовал, как его мама тоже уснула, потому что дрожать она перестала и даже смогла расслабиться. Малыш засыпал спокойно: наконец-то этот страшный день закончился, а завтра они с мамой решат, что делать дальше.
* * *
Медвежонок успел изрядно выспаться и, проснувшись, даже подумал, что все произошедшее – лишь дурной сон. Однако промозглый ветер и колючий снег быстро вернули ему ощущение реальности. Выбравшись из могучего материнского заслона, он огляделся по сторонам, из-за пелены снега мало что можно было разглядеть, но очевидно было одно: родной остров остался где-то далеко позади, путешественников окружала непроглядная белая мгла, охваченная бушующей непогодой.
После всего пережитого малыш впервые почувствовал острый голод, а никто не способен решить эту проблему лучше мамы! Медвежонок приблизился к матери и ткнулся мордочкой в ее холодный нос. Медведица не реагировала. Он ткнулся еще разок и еще, после чего начал бережно вылизывать холодную морду мамы, но она не просыпалась. Наверно она очень устала и потому не просыпается, ей надо, как следует отдохнуть, понял малыш.
От своей догадки косолапому сделалось очень грустно и почему-то дико одиноко. Добывать себе пищу он пока не умел и поэтому не придумал ничего иного, как нырнуть обратно под мамин бок и поспать. Правда, уснуть получилось не сразу: было очень холодно. Непривычно холодно. Мама никогда раньше не была такой холодной. Это было странно и страшно. Он очередной раз попытался разбудить ее, но она так и не проснулась. Но зато от промозглого ветра она все равно защищала своего малыша, и ему, хоть и не сразу, но все же удалось согреться и задремать.
Проснувшись, он опять попытался разбудить свою маму.
Но она так и не проснулась.
***
А далее дни сменялись днями, неизменной была только пурга. Медвежонок периодически высовывал свою мордочку наружу, чтобы разведать обстановку, но все вокруг было прежним: белая непроглядная мгла.
Вылезать из своего укрытия уже изрядно припорошенного снегом малыш не хотел, чтобы не растерять последние крохи тепла. Будить маму он тоже больше не пытался: бесполезно, она очень крепко спала с того самого дня, когда они оказались на льдине. А пурга все не унималась, лишь иногда стихала, но незначительно и ненадолго.
Острое чувство голода со временем притупилось, но стало навязчивой идеей: кушать хотелось даже во сне. Ветер, отнесший льдину от тех страшных зверей с палками и фактически спасший их, теперь навис настоящей угрозой смерти. А время все шло, но ничего вокруг не менялось.
Мучительное путешествие длилось уже много дней, когда, вдруг, наконец, показалась земля. К этому моменту медвежонок был крайне истощен, и даже не придал значения внезапно сменившейся палитре природных красок. Однако льдину уверенно несло к черному берегу. Это была земля. Нет, не их остров. Это была настоящая большая земля, широко раскинувшийся берег которой растянулся до бесконечности , утопая в линии горизонта .
Обрадованный переменами малыш поднялся, и вновь попытался разбудить маму. Он делал это до тех пор, пока импровизированный плот окончательно не прибился к берегу. Увы, все его попытки остались безрезультатными. Он бережно положил свою мордочку, прикоснувшись к маминому носу, прильнул к ней, сжался, а потом, встав на лапы, еще раз посмотрел на нее.
Медвежонок ни за что бы не оставил маму одну, но мучимый чувством голода, он был вынужден покинуть льдину и отправиться на поиски еды. Хотя бы не далеко, в надежде обнаружить что-нибудь съестное!
Чувствовать под ногами твердую землю после столь долгого плавания было непривычно. Медвежонка покачивало из стороны в сторону по причине невероятной слабости, вызванной вынужденным голоданием. Малыш медленно побрел по линии берега, лишь она и была открыта от снега, пытаясь найти хоть что-нибудь съедобное среди голых, омываемых солеными волнами камней. Пейзаж почти не менялся, с провизией тоже было туго: один раз маленький медведь наткнулся на водоросль, неизвестно, как сюда заброшенную. Мгновенно проглотил ее без всякого удовольствия: водоросль была скользкая и отнюдь не первой свежести. Пищей это назвать было трудно, однако наткнись малыш еще на парочку таких же порций – слопал бы, не задумываясь: слишком сильно хотелось есть.
Желудок, поначалу обрадованный пищей, а следом – разочарованный ее количеством принялся терроризировать своего хозяина, требуя продолжения начатой трапезы. Увы, порадовать его было нечем: камни и волны, волны и камни, и никакой еды! Голод гнал медвежонка все дальше вдоль берега. Так прошел почти день.
Ближе к вечеру малышу посчастливилось наткнуться на рыбий скелет. Этого добра на его острове было навалом, раньше он и не замечал подобных мелочей: куда приятнее поглощать свежую, бьющую хвостом рыбку. Однако выбирать не приходилось, и маленький медведь принялся жевать то, что некогда было рыбьей головой. В этот раз он намеренно не торопился, тщательно разжевывал в надежде хоть чуть-чуть унять голод. Надо сказать, это стоило ему недюжинных усилий: рыба воняла почище водоросли и, по ходу, околела еще до его рождения. Но, как говорится, голод – не тетка, и рыбий скелет за еду сойдет. Желанного облегчения скудные харчи не принесли, лишь слегка притупили острый голод, а малыш побрел дальше по узкой линии берега, далеко от воды не отходя: играющие у лап волны напоминали ему родной остров, беззаботную, счастливую жизнь. И маму.
Так он двигался несколько часов пока внезапно не почувствовал запах еды в соленом морском воздухе. Косолапый мотнул головой, прогоняя наваждение: показалось, не иначе. Откуда здесь взяться еде? Безжалостно придавив пустую надежду, медвежонок последовал дальше. Он брел, понурившись, водя носом по земле. Силы были совсем на исходе, когда его ноздри опять растревожил уже более отчетливый запах съестного. Сомнений не оставалось: еда где-то поблизости. И нужно скорей к ней бежать, ведь ему так давно и сильно хочется есть! Однако бежать не получилось: сил не было совсем. Малыш четко определил направление, откуда доносятся манящие ароматы, и отправился туда, едва передвигая лапы.
Судя по усиливающемуся с каждым шагом запаху съестного, идти оставалось совсем недолго, при всем при том, прошло немало времени, пока малыш увидел странные строения там, откуда уже не просто пахло, а бессовестно несло едой. Несмотря на то, что уже стемнело, от тех строений было светло, как будто в каждом из них горело маленькое солнце. Помимо пьянящего запаха съестного, в воздухе стоял еще один устойчивый аромат. Его маленький медведь не спутал бы ни с чем: похожий запах был у тех зловещих черных зверей, что стали причиной их бегства с острова.
Медвежонок насторожился, он прекрасно помнил, чем закончилась последняя его встреча с двулапыми. Эти звери представляют опасность! Но как бы то ни было, есть хотелось уже просто невыносимо, и малыш, позабыв про осторожность, обреченно двинулся на запах еды. Остановился у одного из строений в полуметре и начал жадно втягивать ноздрями мучительно манящий аромат, не решаясь пока окончательно приблизиться к желаемому.
* * *
В тот вечер все члены нашей экспедиции собрались за одним общим столом. Обычно ели мы вместе, в одно время. А в тот раз всех объединил день рождения нашего доктора Волошина, тем более, что праздничный ужин стал для него сюрпризом. Док деланно хмурился, принимая поздравления, но скрыть свое удовольствие не смог.
Когда мы в очередной раз подняли стаканы лимонада, по причине отсутствия алкоголя, за здоровье нашего любимого доктора, в палатку внезапно вкатился маленький белый клубочек.
- Совсем песцы оборзели! – возмутился эколог Веня.
Однако, когда белый клубочек встал на лапы и начал крутить головой, засматриваясь на наш стол, все повскакивали со своих мест. Никто не ожидал встретить в палатке лагеря полярного медвежонка.
- Это не песец, Веня, - прошептал доктор, не сводя глаз с незваного гостя.
- А, по-моему, это как раз песец. Причем, полный, ребят, - ошарашено резюмировал метеоролог Андрей.
- Ну, да! Маленькие славные медвежата редко ходят одни. Как правило, они укомплектованы большой, сильной и весьма страшной в гневе мамой-медведицей, - пытаясь храбриться, вклинился опять Вениамин.
- Стоп мужики, - строго одернул всех док, - берем стволы и – наружу. Держимся вместе. Надо прочесать весь лагерь.
- А с этим что делать будем? – кивнул Андрей на медвежонка.
- Да я и сам не знаю, - буркнул доктор, - но оставлять его здесь точно нельзя. Вень, заверни его вон, в одеяло, и – на улицу!
Вениамин, давным-давно накинувший куртку, сразу же взял указанный предмет и двинулся к медвежонку, не прекращая шутливо ворчать:
- Да-да, инструкция: «Как спровоцировать полярную медведицу», или зарисовка на тему «Чем питаются белые медведи».
Эколог попутно мимоходом прихватил со стола солидный хвост свежепосоленной рыбы и выложил на пол перед малышом. Косолапый, и без того потерявший голову от окружающих его запахов еды, удивился. Однако долго размышлять, что стоит за неожиданным гостеприимством, не стал и, толком не пережевав рыбу, проглотил ее целиком. В этот момент Вениамин бесцеремонно накинул на малыша одеяло и взял его в руки. Медвежонок совсем не сопротивлялся, у него просто не было на это сил, он был крайне истощен.
Первым, вскинув двустволку, из палатки выскочил доктор, он осмотрелся и крикнул:
- Выходите! Чисто тут.
Веня выскочил первым и драпанул от лагеря в сторону воды в аккурат по следам медвежонка, все остальные рассыпались по двору. Полная луна прекрасно освещала северную пустыню, мельчайшие детали которой отбрасывали четкие, темно-синие тени. Медведицы нигде не было видно, да и следы на снегу были одинокими. Судя по всему, малыш пришел сюда один. Вениамин, отбежав приблизительно сто метров, поставил свою ношу на заснеженную землю, стряхнул с нее одеяло и отскочил на шаг, присматриваясь, что маленький зверь будет делать дальше. Медвежонок не сдвинулся с места, а лишь начал водить носом по ветру и мелко подрагивать. Еще бы! С теплой палатки и - в сугроб!
- Ну, бывай! – попрощался с ним Вениамин и бодро направился обратно. Пройдя примерно половину, он обернулся. Малыш сидел все там же, никуда не двигаясь.
В голове медвежонка все перемешалось: с одной стороны, это были звери, от которых исходит угроза, а с другой – не такие уж и звери – рыбёху дали, но почему-то только одну. Непорядок! Малыш собрался с силами, поднялся на лапы и медленно побрел обратно в сторону лагеря.
А у главной палатки в это время начали собираться члены экспедиции, которые уже обошли вдоль и поперек свой нехитрый лагерь в поисках медведицы.
- Ну, что? – спросил вернувшийся Веня.
- Ничего, - хмуро ответил доктор, - нет ее нигде.
- Да разве ж это плохо?
- Плохо. Она может заявиться сюда ночью.
- Вообще-то его следы одинокие и далеко к морю уходят. Он явно пришел сюда один, - возразил эколог.
- А если его ищут?
- Ну, не знаю, - сдался Вениамин, - только у меня чувство, будто я ребенка на мороз выгнал.
- А чего ты хотел? – вмешался Андрей, - Накормить, и спать рядом с собой уложить?
- Да он еще совсем малыш, не мог он так далеко от мамки отстать. Что-то здесь не так.
- Похоже, возможность накормить его у тебя будет, - мрачно перебил всех доктор и кивнул на тропу, по которой, медленно загребая лапами, к лагерю брел медвежонок.
- О, я мигом! – не скрывая радости, выпалил эколог и бросился в палатку за съестным.
- Только много не бери. Если он на самом деле отбился от матери, то наверняка, истощен, много еды может ему повредить, - мысленно ругая и Веньку-авантюриста и себя, крикнул вслед доктор.
В это время я взял брошенное Веней одеяло и пошел навстречу малышу, потому что он откровенно едва плелся. Когда я взял его на руки, он не выказал и тени сопротивления, сразу же свернулся калачом, и лишь мелко подрагивал. Правда, на рыбу, принесенную Веней, медвежонок среагировал молниеносно: спрыгнул с рук и, жадно урча, принялся уминать тушку. В этот момент мы смогли, наконец-то его рассмотреть.
Размером он был с двухмесячного щенка. Грязный, не просто худой, а тощий, и от того еще больше похожий на собаку. Некогда шикарная шкура местами свалялась, поэтому ребра медвежонка прекрасно просматривались.
- Похоже, малой давно без мамки. Тощий – аж жуть - заметил грузный бородач и добряк, повар Володя.
- Похоже, - согласился доктор. – Сейчас осмотрю его, а вы, мужики, возвращайтесь за стол. Мы с Умкой тоже подойдем, чуть погодя.
После чего без всякого одеяла доктор взял зверя на руки и пошел к себе в палатку. Что ж, Умка, так Умка. Вполне подходит полярному медвежонку. А у нас, наконец, появилась новая тема для разговора. Медведь в лагере – это ж событие! Однообразное монотонное течение дней было беспрецедентно нарушено и, похоже, надолго. Спустя полчаса доктор с медвежонком в руках вернулся и наше застолье сразу оживилось.
- А вот и именинник! – громогласно оповестил всех Володя. – Ну что, Волошин, как тебе подарок природы на день рождения?
- Тот еще подарочек, - с улыбкой проворчал именинник.
- Ну, что там, док? – нетерпеливо поинтересовался Веня.
- Нет у него мамки, - резюмировал доктор и после недолгой паузы продолжил, - давненько, причем. И путешествует он тоже не один день – слабый, истощенный. Но никаких ран у него не обнаружено. Я сделал ему укол витаминов и снотворного. Есть медведю сегодня больше не надо и не пичкайте его всем подряд. Я его как мог помыл, вот уложу подальше от печки, чтобы высох и согрелся. Пусть выспится…
Только сейчас мы заметили, что малыш завернут не в одеяло, а в полотенце, ох уж этот суровый добряк док!
- Хотя, в целом, холод – не самый страшный враг для полярного медведя, выкарабкается, - задумчиво подытожил доктор.
- А какие у них вообще есть враги? – невпопад спросил Андрей.
- Никаких. Я не знаю, что могло убить его мать.
* * *
С того дня у нас одним членом экспедиции стало больше. Наш доктор истово принялся выхаживать медвежонка (вероятно, еще по причине отсутствия других пациентов): кормил по времени, колол витамины. Уже к вечеру второго дня медведь стал заметно активнее, а через месяцок набрал немного веса и совсем перестал быть похож на бездомную дворнягу. Его шерсть загустела и существенно преобразилась.
Все члены экспедиции пребывали от полярного медвежонка в том же восторге, что дети от щенка. Каждый находил время, чтобы повозиться с косолапым: трепали по загривку, чесали за ушками (что малыш особенно любил), и тайком от доктора прикармливали. Нам было в радость накормить это чудо, тем более что вел он себя отнюдь не как дикий зверь: аккуратно брал лакомство, прямо с ладони и был рад всему – от конфет «Мишка на севере» до черствой корки хлеба. А за сгущенку, выражаясь человеческим языком, вообще мог Родину продать.
Доктор наши подаяния крайне не одобрял, постоянно хмурился, объяснял, чем это чревато. Волошин вообще редко улыбался, по природе своей был прагматиком, причем очень требовательным как к себе, так к людям. И к медведям тоже. Однако Умка его высоким требованиям вполне соответствовал – мгновенно проникся духом коллектива и вел себя, как юный полярник: серьезно и сдержано. Медвежонок нисколько не хулиганил и не попрошайничал, но всем чрезвычайно интересовался, причем, аккуратно и ненавязчиво: под ногами не крутился, любил, когда люди с ним разговаривали, во все остальные моменты старался понапрасну им глаза не мозолить. Не то чтобы боялся, наоборот – очень привязался он к этим странным зверям, но даже медведю иногда надо побыть одному.
Днем, когда все активно работали, Умка уходил бродить по окрестностям лагеря, далеко, впрочем, не забредал и всегда возвращался к обеду. То ли по запаху, то ли своим звериным чутьем он безошибочно точно определял, когда следует появиться. Это притом, что обед, бывало, мог и задержаться на десять-тридцать минут.
После обеда медвежонок уже не уходил – гулял по лагерю. Впрочем, наш лагерь для прогулок был, конечно, маловат, всего несколько палаток: столовая, лаборатория, рабочая палатка и несколько спальных. Тем не менее, Умка совершал обход ежедневно. Андрей, шутя, комментировал этот ритуал строчкой из Некрасова:
Мороз-Воевода дозором обходит владенья свои.
Однако вскоре подхваченное и перефразированное Вениамином оно звучало так:
Наш Умка привычным дозором обходит владенья свои.
Обойдя весь лагерь, медведь начинал заглядывать в палатки – проситься в гости. И радостно заходил туда, где приглашали.
Мы тем временем занимались своей работой: забирали различные пробы, проводили опыты с образцами, составляли заключения, запускали метеозонды, делали необходимые для дневника наблюдения за природой замеры, и заполняли журналы. Их, кстати, в нашей работе было больше всего. Однако если в проем палатки засунул нос медведь, гостя никто не гнал, да он и не мешал вовсе: молча, и с предельно умным видом наблюдал за происходящим. А если позволяли, то забирался на стул и деловито осматривал журналы, принюхивался к пробам. С неслыханной для зверя аккуратностью даже заглядывал в глазок микроскопа.
В общем, Умка всячески подражал нам почти во всем. И за все время ни разу не опрокинул ни одной пробирки! Медвежонок, хоть и был еще совсем малышом, вообще никаких хлопот не доставлял. Видимо, среда серьезных взрослых людей очень глубоко повлияла на него, хотя, может, и ранее сиротство стало причиной его недетской сдержанности и воспитанности.
Кстати, Умка завел у нас одну традицию, когда однажды Вениамин на свой страх и риск первый раз доверил ему заглянуть в журнал. Вдохновленный оказанным доверием, медвежонок с крайне серьезным выражением мордочки уставился в исписанные строки таблицы.
- Ну, что, Умыч, теперь ты - настоящий член экспедиции, суровый и обученный, - шутливо-серьезным тоном изрек Вениамин. В ответ на что малыш ткнул своим мокрым носом в нос эколога в знак признательности и взаимного доверия.
Все, кто в этот момент присутствовали в палатке, разразились дружным веселым смехом, а Умка с тех пор каждый раз утыкался мордочкой в нос каждому, кто разрешал взглянуть на какие-либо рабочие записи.
Исключение этой славной традиции составлял лишь доктор. Он был слишком серьезен для подобных вещей и журналы свои медвежонку не доверял. Но тот прекрасно знал, что на самом деле док добрый, хороший и обо всех заботится, просто делает вид, что очень строг и сам верит в это. Зачем докучать ему журналами? Можно и у кого другого выклянчить.
- Прям, не медведь, а иностранный шпиён. И такой учтивый – без мыла в доверие вотрется, - добродушно шутил Володя и трепал Умку по загривку.
- Не зря же нашего Умушку так зовут, - привычно отвечал Веня, - Умка – стало быть, умный.
- Ой, да брось ты! – отмахивался по обыкновению Андрей. – С детства известно, что всех полярных медвежат Умками зовут, поэтому доктор и не мудрствовал с выбором имени.
- И что ты хочешь сказать, что он не умный? - шутливо негодуя, интересовался эколог.
- Ну, наш-то Умка не просто полярный медведь, он, несомненно, умный! – соглашался метеоролог и тут же добавлял шутя, - поумнее некоторых! И все дружно смеялись. Казалось, даже Умка расплывался в улыбке в тот момент.
Что и говорить, малыш существенно оживил наши однообразные суровые будни. Мы все скучали по своим семьям, близким людям. Медвежонок ненавязчиво заполнил часть этой пустоты. Он был любим всеми. Большинство приятных моментов дня были связаны именно с ним. Живой и восторженный полярный малыш напомнил нам о том, что в первую очередь мы – люди, с чувствами и привязанностями, а не рабочие машины, монотонно выполняющие свое дело. Мы любили его и он отвечал нам взаимностью.
•
Когда Умка подрос, мы стали брать его на прогулки. В своей родной среде он бесился, кувыркался и бегал, сломя голову. Некоторые члены нашей экспедиции, к слову, неизменно составляли ему компанию в этих нехитрых подвижных играх. Поэтому прогулки наш Умка очень любил: там можно было порезвиться, да еще и не в одиночку, не рискуя что-либо разбить. При всем при том, медвежонок прекрасно понимал все, что мы ему говорим, и если ситуация требовала категоричного «не лезь!», Умка послушно держался на почтительном расстоянии.
До моря от нашего лагеря было всего метров пятьсот, поэтому рыбачили мы часто. Косолапый просто обожал ходить с нами на рыбалку – голодным с такого нужного и важного дела трудно вернуться. К тому же мишка потихоньку учился рыбачить сам: закрывал лапой нос и прикидывался ледяной глыбой. Иногда это давало свой положительный результат, и Умка радостно делился с нами пойманной добычей.
Конечно, мы понимали, что излишне балуем маленького медведя, что естественные условия его обитания более суровы и менее щедры, однако малыш был такой благодарный и ласковый, что рука сама тянулась кинуть ему рыбёху или скормить пару пряников, ну и обязательно потрепать и погладить.
Немудрено, что львиная доля наших разговоров была посвящена медвежонку. Как-то вечером за ужином Вениамин завел обсуждение того, как Умка воспринимает их, полярников:
- Я где-то слышал, что, когда малыши теряют мать, они принимают за нее любой объект, который видят. Возможно, наш Умыч считает, что мы – его стая, его семья.
- А что, - поддержал его грузный бородач Володя, - очень может быть! У нас в деревне я видел такое: вылупившийся не том месте и не вовремя утенок первым увидел кошку, вот и бегал потом за ней, как за мамкой, с кряканьем. Как ни глянь, все этот бестолковый рядом с ней крутится. Его даже пример других, нормальных утят ничему не учил.
- Вряд ли, мужики, - улыбнувшись, опроверг предположение доктор.
- Почему нет-то? – искренне удивился Вениамин.
- А потому, Веня, что мамка его выкормить успела и даже научила кой-чему. Такое не забывается. Просто идти ему некуда, медведей в округе маловато, сошли и люди для нужной компании. По нужде он к нам прибился. А, оказалось, что и по духу тоже.
Умка, слышавший, что речь идет о нем, подошел к Волошину и лизнул его ладонь, в подтверждение правоты доктора. Медвежонок ужасно скучал по маме. Она нередко снилась ему, то бегущая на встречу, то припорошенная снегом спящая мертвым сном на той ужасной льдине. Конечно, он ее прекрасно помнил, кто может заменить мать? Но так же, косолапый помнил, как скитался в одиночестве и как чуть не околел от голода. Ничто не мешало людям оставить его там, в сугробе, на верную погибель, но они приняли его к себе и с тех пор заботятся о нем. Малыш просто умел быть благодарным. Но о своей маме не забыл.
* * *
Шли месяцы, наш Умка заметно подрос, но не перестал быть медвежонком. Просто вместо белой пушистой крохи к нам в палатку заглядывал подросший мишка размером с крупную собаку. И лишь наивные восторженные глаза и неизменное любопытство выдавали в нем малыша, каким он, по сути, и являлся.
За это время Умка стал настоящим членом даже не экспедиции, а нашей дружной полярной семьи. Мы не знали с медведем никаких хлопот, а помощь от него, хоть и носила исключительно моральный характер, была весьма и весьма существенной. Даже суровое сердце Волошина растопили умкины преданный взгляд и учтивое поведение. Доктор сам теперь не гнушался прикармливать медвежонка пряниками и конфетами, правда, делал это, пока другие не видят.
То утро, которое никто из нас не может забыть, началось, как обычно: мы были рассыпаны по своим рабочим местам, а Умка, как у него заведено, с утра прогуливался неподалеку от лагеря. В какой-то момент он заметил посторонние родные звуки. Да-да, именно так: в этой стороне он подобных звуков ни разу не слышал, но они были такие родные, что забыть их просто невозможно. Поступь любимой мамы, он узнал бы всегда!
Медвежонок встревожено вытянул мордочку туда, откуда послышалась долгожданная надежда, и увидел группу своих собратьев, полярных медведей, движущихся у самой кромки воды. Сначала он даже не поверил своим глазам от нахлынувшей горячей волной счастья. Но все происходящее было правдой: по берегу действительно шли гордые белые медведи.
В том, что мама находится среди них, Умка не сомневался ни секунды, ведь он отчетливо слышал ее шаги. Поэтому в тот же миг стремглав помчался в сторону стаи, находящейся от него на приличном расстоянии. Он надрывно голосил, призывая маму и пытаясь обратить на себя внимание медведей, чтобы те хоть на миг остановились и подождали своего маленького собрата. Но косолапые неумолимо продолжали двигаться дальше. Умка так старался не жалея сил, что даже не обратил внимания на причину появления здесь его сородичей - группу черных точек вдали -совсем далеко
Медвежонок невероятно устал и запыхался, но не прекращал мчаться и реветь, раскалывая многолетнюю тишину угрюмого безмолвия своим душераздирающим и обреченным «мама, мама, я здесь, мамочка, подожди, я иду». Малыш гнал наперерез через заснеженную тундру, решительно сокращая метры между собой и мамой, и, казалось, ничто не способно помешать этой встрече…
* * *
До группы собратьев оставалось каких-то пять прыжков, когда Умка услышал оглушительный хлопок и сразу же почувствовал резкий удар сбоку, за которым последовала страшная боль. Пуля застала его в прыжке, малыш,
не сумел завершить движение и как подрубленный рухнул на землю, поджав под себя передние лапы. Его протащило еще вперед по инерции, но подняться он не смог. Чудовищная боль парализовала медвежонка.
Лежа с вытянутой вперед мордочкой, Умка с отчаянием наблюдал, как косолапые, медленно, но верно удаляются и по-настоящему плакал. От боли и бессилия.
Звук выстрела разом вышвырнул из палаток всех членов экспедиции. Искать пришлось недолго – одинокое белое пятно посреди серых равнодушных камней было видно издалека. Все, как один, мы бросились в ту сторону.
От медвежонка нас отделяло метров пятьсот, тем не менее, уже спустя пару минут мы оказались возле Умки. Он лежал на своих передних лапах с обреченно вытянутой вперед головой и невыносимой тоской в глазах. Кошмарное красное пятно быстро расползалось по всему боку. Шевелиться наш подросший малыш не мог, и лишь жалобно смотрел на нас. Мы же на мгновение застыли в немом ужасе. Но лишь на мгновение.
Когда работаешь в одной связке с людьми долгие годы, начинаешь понимать их с полуслова, но тогда не требовались слова. Володя скинул с себя куртку, мы аккуратно, как могли, переложили на нее Умку, и бережно шаг за шагом, понесли самого юного члена нашей экспедиции в сторону лагеря, стараясь не опоздать! А медвежонок мучился от раны в леденящем души молчании.
В палатке стояла тишина, такая, что было слышно, как потрескивает предусмотрительно растопленная печка. Доктор давным-давно скинул верхнюю одежду, одел белый халат и приготовился к тому, чему был научен. Все необходимое к операции было приготовлено, а все посторонние были безжалостно выгнаны за пределы палатки. Волошин задержал дыхание на пять секунд, глубоко выдохнул и приступил к делу.
Мы же рассыпались у врачебной палатки и ждали. Никто из нас и не думал о работе, не смогли бы мы тогда работать: мысли были только об одном. Кто-то из нас разглядывал однообразный рисунок утоптанного снега перед палаткой, кто-то смотрел вдаль, в сторону моря - в никуда. Скованные и ошарашенные произошедшим, мы стояли в оцепенении, в надежде на лучшее.
Минуты тянулись бесконечно, и ожидание было мучительным, тем не менее, уже начало темнеть. А мы все еще ждали. Никто из нас не шевельнулся, чтобы включить уличное освещение – ожидание поглощало все мысли и намерения. А когда на небе заискрилась бриллиантовая сетка звезд и следом над горизонтом всплыла полная, ослепительная луна, то освещение уже и не требовалось. Эта потрясающая, нереально - завораживающая картина. Однако в тот момент не было возможности оценить все великолепие в должной мере, мы, только видели тени на снегу. Лично меня волновал только один вопрос, сможет ли Умка еще раз взглянуть на непревзойденную красоту своего сурового мира.
•
Медвежонок открыл глаза и увидел склоненное над собой напряженное и чрезвычайно серьезное лицо доктора Волошина. Именно эта суровая серьезность всегда вселяло маленькому медведю чувство особого отношения к доктору. Именно это останавливало непреодолимое умкино желание ткнуться мордочкой в этот нос в немой просьбе долгожданной улыбки.
И вот сейчас, когда они столько прошли и столько видели, малыш, наконец, решился! Он собрал все силы для рывка. Однако не смог даже пошевелиться, тело было тяжелым и, словно, чужим. Медвежонок попытался снова, но ничего не получилось. И лишь хмурое лицо Волошина над ним все больше мрачнело. Еще рывок и Умка почувствовал, как растекается тепло по всему телу, а следом, внезапно палатку озарило ярким светом, таким, какой бывает посреди заснеженной пустыни, когда солнце в зените. Медвежонок зажмурился, а спустя минуту осторожно приоткрыл глаза. Надо же, не показалось! Он действительно находился посреди ослепительно белых, мерцающих снегов, где ярко светило солнце. Но окружающего великолепия медвежонок абсолютно не замечал, потому что, по этому, блестящему белому покрывалу к нему шла его мама. Да-да его любимая мама! Малыш бросился ей навстречу, боясь вновь спугнуть видение, но, к счастью, это был не сон. Уже через мгновение медведица ласково вылизывала прижавшегося к ней детеныша, внушая всем своим видом покой и умиротворение. Только в этих, самых родных в мире объятиях, бывает так тепло и уютно.
И они вместе отправились странствовать по этой искрящейся заснеженной земле. Счастью медвежонка не было предела, полярному малышу, наконец-то, было хорошо и спокойно, ведь рядом с ним была его мама. А им еще так много нужно рассказать друг другу после долгой разлуки!
•
Прошли часы мучительного ожидания, прежде чем полог палатки распахнулся и показался доктор. Его сгорбленные плечи, потухший взгляд и дрожащие руки сказали нам все без слов. Волошин присел на чурбак возле палатки и, молча, обхватил голову руками. Мы, оглушенные черной новостью, тоже находились в глубоком замешательстве, и были не в силах хоть как-то нарушить тишину. Ни один из нас не мог сдвинуться с места, принимая горькое осознание смерти друга, члена нашей большой полярной семьи. И только равнодушная полная луна была безмолвным свидетелем нашей утраты.
Неожиданно в незакрытый проем палатки ворвался порыв ветра. Он метнулся внутри, пронесся над столом, а следом влетел в поддувало печки, выдув из трубы нереально огромную искру. Она взметнулась ввысь и загорелась на небе большой яркой звездой…
* * *
Отец смолк, выдержал паузу, а следом произнес:
- Это был наш Умка, -
Потом замолчал, перевел дыхание и подводя повествование к концу добавил, - вы и сейчас можете увидеть эту звезду. Она называется Полярная и указывает ровно на то место, где все это и произошло.
Папа смолк, величайшим усилием подавив комок, подкатившийся к горлу. Дети и мама, со слезами на глазах, тоже молчали: надрывное повествование никого не оставило равнодушным. Рассказ был настолько реалистичным, что выглядело так, как будто все произошедшее видели своими глазами. Это была та, другая жизнь отца вдали от дома.
Папа перевел взгляд на часы и распорядился отчеканив:
- А теперь спать!
Раньше эта фраза обсуждению не подлежала и значила только одно. Но сейчас никто не сдвинулся и с места. Глава семьи понял, что это не тот случай, когда уместна строгость и смягчил интонацию:
- Ну, дети.
Дочка не выдержала и заревела уже в голос. Даже Саша стал зло размазывать по лицу просачивающиеся слезы. Мама попыталась взять ситуацию в свои руки. Погладила детей по голове, обняла их и повела из комнаты.
Уходя, она успела прошептать мужу:
- Почему ты мне об этом ничего не рассказывал?
- Я не знаю, - с грустью выдохнул он и опустил голову.
Валерий Индюков, Ухта
Оценили 152 человека
172 кармы