Упругие шелка. Елистратов Владимир

В том, что браки свершаются на Небесах, я полностью и безоговорочно уверен. А иначе зачем они нужны-то, эти браки? Но как там, на Небесах, они конкретно совершаются, мы не знаем и никогда не узнаем здесь, на земле. Но здесь, на земле, отражение, а лучше сказать – осуществление тех, Небесных, браков выглядит очень уж по-земному. Меня в этом убедила одна история. Произошла она больше двадцати лет назад. Извините за мутный абзац.

В середине 90-ых я участвовал в выездных приемных экзаменах в одном из институтов. Не буду называть город, в котором он находился (и сейчас находится, но уже, как полагается, в статусе университета), и не буду называть сам институт-университет. Потому что персонажи, о которых я тут повествую, живы-здоровы. А история, между тем, вполне себе пикантная.

Приемная комиссия в те самые «лихие девяностые» была не то чтобы коррумпирована, но вынуждена она была делать то, что ей приказывало начальство. А тому начальству – еще более высокое начальство. И так далее. Все точно по Николаю Васильевичу Гоголю. Ничего с тех пор в России не изменилось. И думаю, не изменится никогда.

И нисколько меня это не печалит. Потому что есть о чем писать.

И лет через двести-триста такой же бумагомарака «душа Тряпичкин», как я, настрочит аналогичную историю, и все в ней будет так же «пикантно».

«Короче», как принято начинать сейчас долгую нудную историю.

В приемную комиссию перед письменным экзаменом (сочинение) по русскому языку и литературе пришла сверху, из ректората, «разнорядка». Два списка. Один список – тех, кто должен поступить, а значит получить на экзамене «хорошо». Другой – тех, кто не должен поступить, а следовательно – получить на экзамене «удовлетворительно».

Ну, получили – исполнили.

Вообще все эти манипуляции с экзаменами – целая «Илиада» с «Одиссеей». Вспоминаю – уши мерзнут… Сейчас, конечно, с ЕГЭ всё насчет коррупции еще круче. Но не будем о грустном…

Делалось все очень, «до святости», как говорится, просто. «Блатной» абитуриент после экзамена должен был запомнить первую и последнюю фразы из своего сочинения и написать их на бумажку. Причем той ручкой, которой писался сам текст сочинения. Затем эту бумажку вместе с ручкой клали в конверт и где-нибудь в общественном сортире или за газетным ларьком дрожащей ладошкой передавали кому надо. Главное было передать быстро, потому что через час-два после окончания экзамена сочинения «зашифровывались».

Дальше – так: главный экзаменатор после «зашифровывания» брал все эти несколько сотен «зашифрованных», «анонимных» (ха-ха!) сочинений и запирал в сейф. Ключ брал с собой. Полная секретность. Никакой коррупции!

На следующий день рано утром старший экзаменатор отпирал сейф и выкладывал с одной стороны – кучу сочинений, с другой – кучу конвертов с ручками и цитатами.

Дальше – вы понимаете. Из всей этой кучи отбирались нужные блатные тексты. По первой и последней фразе. Таким образом на столе старшего экзаменатора образовывались две новые кучи, уже без конвертов и ручек: одна поменьше – это те, которые получат «хорошо», и другая побольше – это те, которые получают «удовлетворительно». Или «плохо».

«Пять» ставить не рекомендовалось, потому что пятерки и двойки перепроверялись другой комиссией. А «хорошо» - вне подозрений.

Надо ради справедливости сказать, что в других вузах, где был больше набор, вторая куча была «честной» кучей. То есть там абитуриентам ставили то, что они действительно заслуживали. «Хорошо» так «хорошо». «Плохо» так «плохо». Можно и «отлично». То есть в большой куче шла честная конкуренция. А куча поменьше была, так сказать, вне конкуренции.

Но в вузе, о котором я говорю, бюджетных мест было мало, и большая куча была обречена на «удовлетворительно». Или на «плохо». Большую кучу радостно «топили». Согласно «разнорядке» из ректората.

В малой куче попадались такие сочинения, которые не то что на «хорошо», там на «минус сорок» не тянули. Но – что делать?.. Ошибки заботливо исправлялись соответствующей ручкой: исправления и помарки не являлись поводом к снижению оценки. По содержанию сочинения могли быть полной белибердой. А кто будет эту якобы четверочную белиберду перепроверять-переправлять? Никто.

В рецензии, которая писалась в конце каждого сочинения, экзаменатор, например, формулировал так: «Тема в целом раскрыта верно». Или: «Тема раскрыта достаточно полно». А что такое «верно» и что такое «достаточно полно»?.. Пёс его знает. Вернее, не пёс, а старший экзаменатор.

Самое страшное, если «малокучный» блатник написал пять дебильных фраз – и всё. После пяти дегенеративных предложений без всяких знаков препинания (ладно, поставим) и с восемнадцатью орфографическими ошибками (ладно, исправим) рецензия «Тема раскрыта полно. Абитуриент демонстрирует глубокое знание текста и умение аргументированно анализировать материал. Хорошо» – такая рецензия выглядит, согласитесь, странно.

В подобных случаях в этом зловещем вузе практиковали так называемые ночные сочинения. Не думаю, что в нем одном.

То есть один из экзаменаторов садился следующей ночью (проверяли два дня), брал чистые листы с законными печатями приемной комиссии и писал сочинение вместо абитуриента, к примеру, левой рукой. А потом сам на себя писал рецензию правой рукой: «Тема раскрыта в полном объеме. Текст проанализирован глубоко и аргументированно. К сожалению, допущена орфографическая ошибка. Хорошо». Экзаменатор сам «допускал» орфографическую ошибку и сам ее исправлял. Скажем, «непреемлемый» или «израненый». Жалко, до слез жалко что абитуриент ее допустил! А то бы можно было поставить «отлично»! Ну да ладно. «Хорошо» - тоже хорошо.

Но малая куча – малая проблема (ср.: малые детки – малые бедки). А вот что делать с большой кучей?

Представьте себе: гениальное сочинение. Ни одной ошибки. Видно: человек талантливый, умный, «Войну и мир» с «Преступлением и наказанием» практически знает наизусть. Стиль – Тургенев с Мопассаном в гробу в обнимку ворочаются от зависти. А надо ставить тройку. Что делать? И вот начинается: «Тема раскрыта не в полном объеме. (Здрасьте, куда уж полнее-то!). Нет анализа портрета Платона Каратаева. (А на фиг он тут нужен, этот портрет? Тема-то «Образ князя Андрея»…) Есть серьезные стилистические погрешности. (Назови хоть одну!) Удовлетворительно».

А главное, что этот Тургеневский Мопассан потом придет на апелляцию. И надо будет его как-то отбривать. А он не отбривается.

Мне, помню, тогда повезло. Старший экзаменатор, Вася Нелюбимов, мой хороший приятель (хотя мы с ним десятилетиями не видимся: живем в разных городах), дал мне десять сочинений из блатной кучи и сказал:

- Это четверки, Вовка, твердые, как мышцы Тайсона.

Я говорю:

- А если это двойки? Мягкие, как попа Пугачевой?

Он:

- Принципиальный, да? Ладно, если двойки, тогда я Людке Отсекайло отдам. Она жесткая профи, она сделает из дерьма оладушки. Извини за стиль… Людка - не то что ты. У нее в этом году племянник к нам поступает. Так что она все сделает. На крайняк ночью посидит, нафуфлит, виртуозина, что надо. А ты сиди и проверяй по честноку; – Павка Корчагин.

Я проверил восемь сочинений. Нормальные четверки. Даже странно. А еще два – Незнайка писал. «Антон Балдконский». «Наташа плакала своим большим кривым ротом». «Нопалеон был каратышка с пломбом» («с апломбом», наверное). В общем, отдали этого криворотого «каратышку» Людке Отсекайло, и она мастерски испекла из него четверочный оладушек.

Проверили мы сочинения. Прошла апелляция (я на ней не был).

Прихожу я вечером в приемную комиссию. Все сидят веселые и пьяные. Вася пьянее всех. Перед ним два списка. Один, как вы понимаете, поменьше, там напротив фамилий – «4 (хор.)», другой побольше, там – «3 (удовл.)».

Жуткое сокращение «удовл.» Какие-то удавки на ум приходит. Да и «уд» не лучше. Не говоря уже о том, что в древнерусском языке это слово просто неприличное.

Я посмотрел списки и говорю:

- Слушай, Вась, там вон смотри: эта девушка, помнишь? Наталья, кажется, Андреевна. Картошкина. Я ее еще тогда по спискам запомнил. Очень уж фамилия хорошая, фундаментальная. Я бы сказал, патриотическая. Морально устойчивая. Она ведь, если помнишь, эта фамилия-то, в тройках стояла. Я еще тогда в глубине души пожалел эту Картошкину. А теперь она в четверках! Это почему? Какая-то неувязочка вышла? Или как?

- Тут, Вовк, такая история, - сказал, задумчиво-пьяно улыбаясь, Вася. – Мы ей, как полагается, сначала, конечно, тройку поставили. Это – святое. Хотя сочинение, мягко говоря, пятерочное. Яркое сочинение. Я бы на какой-нибудь конкурс отдал. А она, эта Картошкина, возьми и приди на апелляцию. А мы с коллегами перед апелляцией уже выпили. По двести пятьдесят. А то и по четыреста. Сидим, как снегири на солнышке. Входит эта самая Наталья Картошкина. Ну что тут скажешь? Перл в сиропе. Адамант. Как там у незабвенного Сан Саныча… «упругие шелка»… Того гляди лопнут. Юбка на чреслах ея (Вася всегда, когда выпьет, переходит на высокий стиль) чресла сии едва прикрывают. Подпер я щечку, гляжу на Картошкину – слезы радости утираю. А она тоже, голубица, плачет. И ниспадают слезы ея персидскими жемчугами (Вася всерьез всхлипнул). Из небесных очей ея – да на жаркие ланиты, а с пурпура ланит ея – да на сахарные перси, а с персей ея белоснежных – да на упругие шелка… И… говорит… нет, не говорит… молвит гласом ручейным сия Картошкина: «Вы там пишете, что ничего-ничего не раскрыто у меня, а у меня все-все раскрыто!..» И перл слезы скатился в ея алебастровое межперсие. Господи, думаю, сотворил же ты это чудо. И умна-то Картошкина, и прекрасна, аки Елена. А что делать? Как такой Василисе Премудрой тройку ставить? Гляжу в малый список. Еле буквы различаю от горького хмеля и жарких слез. И вдруг – как молния!.. В малом списке читаю: «Виктор Андреевич Селедкин». И что со мной произошло – понять не могу. Вот тебе, Картошкина, а вот тебе Селедкин. Как же они друг без друга? Одинокий Селедкин. Одинокая Картошкина. Разве такое мыслимо? А еще хуже, если выйдет замуж Картошкина за какого-нибудь Елкина. А Селедкин женится на какой-нибудь Сахаровой… Нонсенс! Нет, думаю, видит Бог, это Судьба. Будут ведь они, Наташа Картошкина и Витя Селедкин, учиться на одном курсе. И встретятся они, Селедкин с Картошкиной, где-нибудь на лекции или спецсеминаре, скажем, по истории древнегреческой любовной лирики. И свершится у них единение сердец. Потому что кого же полюбить Картошкиной как не Селедкина, а Селедкину – как не Картошкину. Это же так ясно. Не поверишь, Вовка, в это время за окном раздался раскат грома. Ну, думаю, все, быть по сему. А тут еще одно чудо произошло. Помнишь, мы все потешались над этой девицей из блатного списка?..

Я должен сказать, что ржали мы тогда долго. В списке блатных значилась девушка, как было известно всем, дочь очень видного кавказского вора в законе. Звали ее… Вы не поверите… Даже не знаю, как проартикулировать… Простите меня, если сможете… Клянусь, не вру. В общем, звали ее: Какаша Комуговна. Фамилию не помню.

- Это ты про Комуговну?

- Ну. Так вот. Как только грянул гром, заходит тут же Людка и на ухо мне шепчет: «Вась, тут наша Какаша неожиданно документы забрала. Надо кого-то одного срочно в четверки переводить…»

Вот так вот. Какое стечение обстоятельств, а? И Селедкин, и гром, и Какаша эта Комуговна, щедрая душа, деликатно так пропускает нашу Картошкину в объятия к Селедкину… А Картошкина все плачет и плачет жемчугами и шелками пульсирует. Все лепечет про «раскрыто у меня всё, всё у меня раскрыто».

Ну, иди, думаю, раскрытая ты наша, иди, Картошкина, к своему Селедкину. И говорю ей, икнув: «Наталья Андреевна, мы тут с коллегами посовещались и решили, что мы можем удовлетворить вашу просьбу о повышении оценки по письменному экзамену по русском языку и литературе (сочинение) и ставим вам, гражданка Картошкина, «хорошо», потому что у вас все раскрыто. «Отлично» мы вам поставить, как вы сами понимаете, поставить не можем. «Отлично» по сочинению – это, сами понимаете…» Что тут с ней сделалось! Распустилась она аки роза и возблагоухала: спасибо, говорит, спасибо вам, я знала, я знала, что есть на свете правда, потому что у меня, говорит, все раскрыто целиком и полностью, все формы у меня, говорит, в смысле стиля правильные, спасибо, говорит, вам, спасибо! Век вам ваше доброты не забуду!

И поступила Картошкина. А лет через десять мы неожиданно встретились с Васей на каком-то симпозиуме и стали вспоминать былое. И Вася сказал:

- Слушай, а ведь Картошкина-то с Селедкиным.

- Что?..

- Поженились.

- Иди ты!

- Да… Сейчас работают на факультете. Оба уже закончили аспирантуру и защитились.

- Ну и ну!..

- Селедкин у меня защищался. По Тургеневу. А Картошкина – у Людки.

- По Блоку? Она ж вроде блоковед.

- Ну да.

- Вот тебе и «упругие шелка»…

- Да уж…

А вот интересно, где сейчас Какаша? Наверное, замуж вышла. За какого-нибудь Горшкова.

© Елистратов Владимир, 2016