Искушение.

Ноги сами несли Сергея Петровича в привычном направлении. Cосредоточенно опустив глаза, как многие прохожие, он целеустремлённо прошагал быстрым темпом ещё метров двадцать, свернул в переулок, торкнулся в знакомую дверь, дёрнул на себя ручку… Дверь не открылась. Сергей Петрович дёрнул посильнее: иногда дверь заедало. И снова ничего не произошло.

Начиная раздражаться, он наконец-то поднял глаза и уткнулся в объявление, прилепленное клейкой лентой по ту сторону двери из цветного, наподобие венецианского, стекла: «Дорогие посетители! С глубоким сожалением мы вынуждены сообщить Вам, что с первого сентября наше кафе закрыто из-за нерентабельности. Мы были очень рады всех Вас у себя видеть, и желаем Вам всего самого наилучшего! Администрация»

- Ох! - только и подумал Сергей Петрович, - Как же так?! Куда же мне теперь ходить после работы?!!

И вообще, разве можно найти другое такое же место: в старом арабском доме с маленьким залом, где мозаичный пол, высокие сводчатые потолки и стрельчатые разноцветные витражные окошки… Где мягкие плетёные стулья и приземистые деревянные столы, на которых в плоских чашечках-пиалах с водой плавают свечки… Где в уютном, золотистом сумраке звучит тихая, ненавязчивая музыка…

А главное, где найти такую великолепную домашнюю кухню, какую редко сыщешь и в гораздо более дорогих ресторанах. Ведь даже там нередко приносят нечто, хотя и приготовленное на месте, но день-два назад, а в нужный момент просто извлечённое из холодильника и разогретое. Здесь же подавали только свежайшее: сочную телятину с кровью на круглых досочках, и пикантную мусаку из баклажанов с мясом, и ещё нежнейшую рыбу-соль в белом вине, и… Как же так?!!

В отчаянии Сергей Петрович пялился в зазеркальную бумажку, пока у него не зарябило в глазах. Он потёр их кулаком, но ничего не изменилось. По стеклянной поверхности входной двери действительно змеились световые блики. Их игра завораживала, кружила голову, хотелось смотреть и смотреть, казалось, что вот-вот, и увидишь… И Сергей Петрович увидел. Разноцветные сполохи света в глубине стекла уплотнились и сложились в призрачное, но довольно чёткое изображение.

Над массивным, старинного вида письменным столом, заваленным бумажными свитками, склонился юноша лет двадцати, в парике с буклями, одетый в жилетку, двубортный сюртук, обтягивающие панталоны и туфли с бантами. В руке юноша держал настоящее гусиное перо, которым увлечённо водил по бумаге.

Сергею Петровичу этот молодой человек сразу показался знакомым, но почему, стало понятно только тогда, когда он внезапно оторвался от своего занятия и посмотрел невидящим взглядом перед собой, явно погружённый в собственные мысли. И сразу же всё встало на свои места, и Сергей Петрович немедленно узнал самого себя, только лет на двадцать моложе и в странном старомодном одеянии.

А потом в голове его зашевелились сначала смутные, а потом всё более отчётливые воспоминания. Про то, как в детстве Сергей Петрович, тогда ещё просто Серёжа, мечтал стать знаменитым поэтом, и именно так представлял себя самого в зените славы. И впрямь лет этак до пятнадцати усердно сочинял стихи, пока желание марать бумагу постепенно не ослабело и не исчезло вовсе. После чего Сергей Петрович больше никаким искусством в жизни не занимался. Даже профессию избрал сухую и абсолютно нетворческую, связанную с бухгалтерским делом. И к сорока годам уже дослужился до старшего аудитора в одной крупной компании, где зарабатывал очень хорошие деньги.

А мечта-то, оказывается, никуда не делась; она по-прежнему обитала в бухгалтерско-аудиторской душе, только где-то очень глубоко, под спудом прожитых лет. И чем дольше Сергей Петрович смотрел на юного щёголя-стихоплёта, тем тягостнее у него становилось на душе. И задрожала предательски нижняя губа, и неясно отчего защипало в глазах…

Но тут задремавший на время старший аудитор пробудился и с удвоенной энергией принялся за дело. Сергею Петровичу тотчас же стало стыдно за проявленную слабость. После чего он сразу подумал:

- Наверное, вот так люди и сходят с ума…

И немедленно надавил пальцем на веко левого глаза, а когда это не помогло, пребольно ущипнул себя за правую руку. Однако испытанные средства на морок не подействовали. В смятении Сергей Петрович отступил на шаг от двери, и картинка сразу же потускнела. Ещё шаг назад, и она исчезла вовсе.

- Чёрт-те что такое!! - раздражённо подумал Сергей Петрович, глядя на вход в кафе, куда его больше не пускали, а только дразнили какими-то фантомами.

Кинув ещё один взгляд на дверь, старший аудитор убедился, что никакие видения из детства его больше не преследуют. И решительно зашагал прочь в сторону дома с намерением выкинуть всю эту историю из головы, как явный плод воображения. Тем более что повода идти в бывшее кафе больше не существовало. И вообще, скорее всего всё дело в переутомлении, и неплохо бы взять денёк-другой за свой счёт, когда-нибудь в ближайшем будущем…

Но случилось так, что тот, кто до сих пор гнездился в дальнем уголке бухгалтерского сознания, почему-то не пожелал вновь сгинуть в небытии. Побуждаемый этой частью своего существа, мучаясь, как мазохист со стажем, Сергей Петрович на следующий день после работы снова оказался у бывшего кафе. Сначала он остановился в подворотне и огляделся по сторонам. Судя по всему, переулок был давно и безнадёжно пуст. Видимо с тех пор, как закрылось кафе, людям стало незачем сюда ходить.

Убедившись, что никто не собирается за ним подглядывать, старший аудитор как-то воровато, бочком подобрался к двери, судорожно ухватился за ручку и уставился в мутные стеклянные глубины. И через некоторое время, показавшееся старшему аудитору вечностью, знакомый образ явился вновь. Только теперь юноша-поэт стоял на каком-то возвышении, простирая вперёд руку в пафосном жесте вождей и ораторов.

- Наверное, декламирует стихи, – подумал Сергей Петрович, глядя на движения губ призрака, хотя из зазеркалья не доносилось ни звука.

Так же легко Сергей Петрович домыслил себе оглушительные аплодисменты, и его сердце сначала сладко заныло, а потом сразу съёжилось и отозвалось острой болью. Потому что ничего этого в реальности не осуществилось.

- Господи, почему?!! – возопил беззвучно Сергей Петрович, отдаляясь от двери.

И снова, как в прошлый раз, видение быстро поблекло и исчезло.

В эту ночь старший аудитор спал плохо: снились то юноша-поэт в зените славы, то он сам, декламирующий в театре запинающимся голосом «Евгения Онегина» в тщетной попытке выдать произведение великого поэта за своё собственное. Во сне публика немедленно освистала Сергея Петровича, потом принялась закидывать его тухлыми яйцами, потом побивать камнями… На этом месте старший аудитор с воплем проснулся, но никого не разбудил, ибо женат не был и детей тоже не имел. Остаток ночи он проспал как убитый и поутру сна своего не помнил.

Однако утром Сергей Петрович приплёлся на работу в крайне расстроенных чувствах, весь день путал дебет с кредитом, и вообще показывал чудеса рассеянности и несообразительности. На расспросы коллег ничего толком не отвечал, в разговорах не участвовал, при этом имел вид человека крайне расстроенного и погружённого в собственные горестные мысли. Наконец Сергей Петрович прямо с работы позвонил своему старинному приятелю Снупи Герардовичу и сговорился с ним поужинать в одном чудесном месте.

В назначенный час оба стояли у закрытой двери бывшего кафе.

- Вот незадача!.. – молвил Снупи Герардович, никогда прежде в этом месте не трапезничавший и оттого не испытывавший никаких особенных чувств по поводу закрытия заведения, - Ну что ж, пошли, что ли?..

- Погоди, видишь, тут вот написано… – откровенно тянул время Сергей Петрович, которому вовсе не хотелось посвящать никого в собственную тайну.

- Чего тут ждать-то? Написано же: закрыто!! – начал раздражаться Снупи Герардович, которому сильно хотелось кушать, так что даже бурчало в животе.

- Да ты погляди внутрь, там вроде кто-то есть… - жалко мямлил Сергей Петрович, абсолютно не зная, что сказать, и только надеясь…

Он нарочно отступил заранее на несколько шагов назад, поэтому пропустил момент, когда Снупи Герардович перестал возмущаться и прилип к входной двери, почти уткнувшись носом в стекло, по которому наконец побежали световые блики. И сложились… в видение громадной пустой залы, посреди которой одиноко стояла стройная красивая женщина в платье-фламенко с обтягивающим верхом и широкой юбкой с многочисленными воланами. Женщина зябко повела плечами, чувственно крутанула бёдрами, как-то по-блядски приподняв юбку, и пустилась по широкой дуге беззвучно дробить каблучками паркетный пол.

Когда призрак приблизился к зрителям, он резко поднял полуопущенную до того голову и с вызовом посмотрел прямо на друзей. И Сергей Петрович увидел, что у женщины лицо его друга. Увидел это и Снупи Герардович. В тот же момент он резко повернулся на каблуках и уставился на Сергея Петровича со смешанным выражением ужаса и негодования.

- С-сволочь!! Ненавижу-у-у!!! – выкрикнул он и бегом кинулся вон из переулка.

Больше Снупи Герардович с Сергеем Петровичем не разговаривал. Телефон не отзывался, а однажды трубку подняла маленькая дочка Снупи Герардовича и звонко произнесла:

- Папа больсе не хоцет с Вами лазговаливать!

Попытка нанести личный визит так же не увенчалась успехом: Сергея Петровича просто не пустили на порог. Однако через общих знакомых он узнал, что с того памятного вечера его бывший друг сильно переменился. Впрочем, ничего конкретного известно не было, только ходили какие-то абсолютно нелепые и безумные слухи. Будто бы Снупи Герардович вовсе сошёл с катушек, и желает теперь совсем странного, например: сменить имя на женское, или отказывается носить мужскую одежду, или даже собирается сделать операцию по смене пола и развестись с женой.

В первые дни после этого происшествия Сергей Петрович и думать не мог о том, чтобы вновь пойти к бывшему кафе. Но уже через неделю желание сделалось настолько мощным, что противиться ему не было никакой возможности. Казалось, оно высасывает все силы, как громадная пиявка, и давит на спину, словно мешок кирпичей. Наконец, однажды вечером, как обычно после работы, Сергей Петрович снова отправился глядеть в венецианское стекло. Два шага вперёд, шаг назад, нога за ногу, бывший старший аудитор, а ныне жалкий комок тоски и страдания, вступил в подворотню и замер.

Потому что в обыкновенно безлюдном переулке на этот раз кто-то был. Более того, сгорбленный человечек в рваном пальто, стоптанных демисезонных ботинках и облезлой шапке-ушанке не по сезону припал к двери бывшего кафе, явно высматривая что-то в мутном стекле. Сергею Петровичу понадобилось совсем немного времени, чтобы узнать в странной личности местного бомжа Дядю Гоку.

Дядя Гока был самым обыкновенным бездомным, каких в городе хватало. Он собирал бутылки, просил милостыню, но иногда ещё помогал разгружать коробки с товарами в небольшом магазине поблизости от того места, где жил Сергей Петрович. Старший аудитор подозревал, что хозяин магазина не очень-то нуждается в услугах неопрятного пахучего бомжа, но по какой-то причине жалеет его и даёт подзаработать.

Удивительно было то, что Дядя Гока вообще изъявлял хоть какое-то желание трудиться. Поговаривали ещё, что когда-то давно он был то ли школьным учителем, то ли даже профессором в университете. Как бывший школьный учитель, тем более профессор, мог докатиться до жизни бомжа, оставалось тайной.

И вот теперь Дядя Гока что-то высматривал в стеклянной глубине, может быть даже с целью УВИДЕТЬ… Сам того не желая, даже не заметив, как это произошло, Сергей Петрович приблизился и встал шагах в трёх за спиной бомжа. Отсюда ещё нельзя было повлиять на фантом, зато можно было вполне отчётливо разглядеть, какие видения показывает стекло. И действительно, на нём вспыхивали искорки, мелькали, не задерживаясь, какие-то образы, но чёткой картинки не получалось. Дядя Гока тяжело вздыхал, натужно кряхтел, глубоко и противно шмыгал носом и нервно щёлкал пальцами. Но всё было тщетно. Наконец он повернулся и, так и не заметив непрошенного наблюдателя, заковылял вон из переулка.

Больше Сергей Петрович в это место никогда не ходил.

© benhalof