ИИ для либерала

Паше Кулибенко отчаянно нужны были деньги. Только по этой причине он вообще связался с Робэртом, имя полагалось произносить с ударением на второй слог и слегка картавя на французский манер. Сейчас широко знаменитый в узких кругах драматург и режиссер ломился в его дверь как умалишенный. Тридцатисемилетний программист посмотрел на часы, что показывали полвосьмого утра, и вспомнил нехорошими словами маму вопящего под дверью Робэрта.

– Какого мейнфрейма, – хмуро сказал он незваному гостю, – ты штурмуешь мой файервол в субботу ни свет, ни заря?

– Ты! Ты! – драматург с удовольствием бы обложил программиста матом, но тот был на голову выше и почти вдвое шире в плечах, так что служитель Мельпомены только потрясал тщедушными кулачками на безопасном расстоянии.

– Водички дать? – скептично осведомился Паша, отодвигаясь в сторону.

Отношения с соседями и так были не фонтан, так что устраивать скандал на лестничной клетке он не хотел.

– Вот, – Робэрт пинком пододвинул к двери массивный системный блок, – забирай свой проклятущий ящик!

Стало понятно, что драматург красный не только от гнева, но и от непривычных физических нагрузок. Волочь системный блок, напичканный платами и с жидкостным охладителем на четвертый этаж задача непростая даже для крепкого мужчины, к разряду которых Робэрт не подходил даже приблизительно. Паша играючи, но бережно, а начинка стоила очень немало, подхватил системник и занес в квартиру. Следом забежал драматург.

Паша подключил системник к экрану и клавиатуре. После чего резво пробежался по клавишам, проверяя систему на предмет ошибок. Все работало как надо. В голову программиста стала пробиваться крамольная мысль, что юзер сам нахимичил с техникой. Что, разумеется, никогда не было правдой, все пользователи как один, бережно обращаются с программами и никогда не лезли туда, куда не просят.

С огромным удовольствием Паша послал бы драматурга в пеший эротический тур, но Робэрт умудрился присосаться к министерству культуры и вполне неплохо жил, ставя на народные деньги высокохудожественные, но слабопосещаемые спектакли про тяжкую долю гомосексуалистов в эпоху кровавых коммунистических репрессий. А Кулибенко нужно было платить ипотеку и запихивать в себя нужное количество калорий, что на зарплату аспиранта было очень непросто. Программист вздохнул и повернулся к дрожащему от праведного гнева драматургу:

– Ну, и что не так? – вяло спросил он.

– Ты мне что обещал? – взвизгнул драматург – Где достойный электронный слуга, что будет всякую сволочь от квартиры отваживать, а достойных людей подобающе встречать?!

– Стоп, – Паша поднял широкую, покрытую шрамами от паяльника, ладонь в примиряющем жесте, – я тебе обещал систему распознавания «свой-чужой», встроенную в общую систему умного дома, подключенную к камерам наблюдения, бытовой электронике, климат-контролю и системам безопасности. Система «Электронный Страж», насколько я могу судить, работает исправно. Даже подпрограмма индивидуального характера активирована и действует.

– Система распознавания… – передразнил его драматург. – Ни хрена не работает твоя система!

– Сейчас посмотрю, – пожал плечами Паша и полез в электронные дебри системных настроек. – Так… Ага, а почему здесь…

Робэрт заерзал на стуле, потому что «слегка» нарушил инструкции программиста. Паша посмотрел на него суровым взглядом, и драматург вновь почувствовал себя школьником-двоечником. Впрочем, быстро взял себя в руки и сделал так, как поступают все неполживые интеллигенты в таких случаях, то есть закатил истерику:

– Ты не представляешь, какой вред нанесла твоя чертова машинка! – утирая скупую мужскую слезу и размазывая косметику, заныл Робэрт. – Это же катастрофа! И виноват в этом ты!

Поскольку главный вопрос «кто виноват» был решен, оставалось лишь поднять по этому поводу как можно больший шум.

– Притормози, – грубо оборвал зарождающийся монолог программист, – я тебе что говорил? Алгоритмы ты подбираешь сам, так?

– Что ты мне тут про какие-то алгоритмы втираешь?! – взвизгнул драматург. – Из-за твоей машинки, такое случилось! Такое!

– Алгоритмы, – Паша упорно гнул свою линию, не желая каяться, а тем более платить, – вводятся голосом и определяются хозяином. Я тебе предлагал создать обычную базу данных, куда ты мог бы занести всех желательных и нежелательных гостей, верно?

– Как я создам такую базу, – раздраженно отмахнулся Робэрт – если у меня дома по два десятка новых людей в неделю бывает? Мне надо было, чтобы электронный лакей определял, кто из них достойные люди, а кто всякое быдло, которое и на порог-то пускать нельзя. Иначе зачем мне эта фиговина, да еще за пять штук баксов?

– Это не электронный лакей, а система безопасности с голосовым интерфейсом, – Паша уже начинал закипать.

– Вот-вот! – Робэрт почти плакал, сказывалась многолетняя работа в театре. – А из-за твоего устройства я в опасности!

– Рассказывай, я чаю заварю, – Паша вздохнул, похоже придется вернуть деньги, да еще и за комплектующие из своего кармана выкладывать, выгодный бизнесок обернулся финансовой выгребной ямой.

– Я ведь тоже не дурак, – Робэрт снисходительно усмехнулся, широким жестом добавляя Кулибенко в разряд мыслящей прослойки. – Алгоритмы дело долгое и трудное.

Паша хмыкнул: наговорить на микрофон пару сотен фраз куда проще, чем вручную писать программы, но этим откровением он с драматургом не поделился. Робэрт подозрительно глянул на аспиранта, но решил пока не удалять из собственного списка интеллектуалов.

– Как отделить мыслящее, интеллектуальное существо от пролетарского быдла? – Робэрт наморщил лобик, разыгрывая из себя роденовского мыслителя. – И тут меня осенило! Литература! Высочайшее искусство! Те, в чьих работах живет истина в последней инстанции! Вот где четкие и внятные определения умных и их отличия от всяких люмпенов. Солженицын, Бунин, Новодворская, Алексиевич…

– И, судя по количеству аудиофайлов, – скривился Паша, – ты не нашел ничего лучшего, чем напихать эти произведения в систему?

– Конечно! – обрадовался Робэрт тому, что до его туповатого собеседника хоть что-то дошло. – Кто знает больше о «восставшем хаме», чем Бунин? Кому яснее видна разница между совестью нации и отребьями, чем Солженицыну?

– Феерический идиот, – едва слышно прошептал Паша, впрочем, драматург вошел в раж и не услышал его.

– Они, – Робэрт пафосно возвысил голос, – понимали эту грань! Они потому и великие! А твоя дурацкая машинка все испортила.

– Продолжай, – программист уже почти смирился с потерей денег и хотел хотя бы насладится шоу.

– Вчера возвращаюсь я с репетиции, а дома у меня сидит старая карга и пьет мой бразильский кофе. Да еще мило, что вообще невыносимо, беседует с электронным лакеем. Твой спятивший компьютер пустил ее в дом, потому что она вежливая и подходит под описание интеллигентной женщины. А эта полоумная бабка оказалась коммунисткой, с полной сумкой агиток и с орденом Труда на груди! Каково, а? Вот скажи мне, это нормально пускать эту краснопузую мразь в мой дом?

Паша пробежался пальцами по клавиатуре и зачитал изменения настроек, которое внес лично Робэрт:

– «Интеллигентных дам, пускай без вопросов, особо если они милые и кокетливые». Ты сам внес ее в исключения, вот система ее и пустила.

– Милая и кокетливая, – заорал Робэрт, – это когда ей от двадцати до тридцати, и сиськи четвертого размера минимум.

– Ну, компьютеру до лампочки сиськи, – разумно заметил программист, – да и возраст ты тоже не указал. Видимо система посчитала ее интеллигентной, милой и даже кокетливой.

– Да, а почему твой ящик не пустил в дом моих друзей? Они пришли ко мне в дом, а эта чертова штука не только не сообщила мне, но еще вызвала наряд полиции?

Паша нашел нужный эпизод и расхохотался. Отчего драматургу захотелось вцепиться программисту в горло, но природная трусость и на этот раз позволила ему избежать травм.

– «Всякую пьянь, ругающуюся матом и блюющую по подъездам даже близко к дверям не подпускай, пусть с ними мусора разбираются» – процитировал он очередное указание системе безопасности. – Думаю, друзья твои были слегка трезвые, говорили отнюдь не на языке Пушкина и нагадили в подъезде.

– Да ты знаешь, что это были за люди? – Робэрт нервно перебирал пальцами край винтажного свитера. – Их по телевизору чаще рекламы прокладок показывают!

– Робэрт, – все еще улыбаясь сказал Паша, – система не может работать такими категориями. Она делает только то, на что ее запрограммировали, в данном случае ты сам.

– Ты издеваешься?!

– Нет, – Паша примирительно поднял руки, – ни в коем случае. Просто объясняю. Это же компьютерная интеллектуальная система безопасности, а не человек.

– Зачем тогда твоя система замочила моего куратора из министерства культуры?

– Чего?! – опешил Паша. – Она что, убила человека?

Перед глазами программиста пронеслось его предполагаемое будущее и в нем было очень много решеток. Негнущимися пальцами он открыл архив, с ужасом ожидая данных об убийстве. Истина оказалась прозаичнее и почти некриминальной.

– Степан Семенович, – уже не театрально, поскольку дело касалось личного кошелька творца, зарыдал драматург, – пришел поговорить о некоторых нестыковках в финансовых отчетах.

Робэрт поморщился от воспоминаний. Откуда чиновнику понять, что для вдохновения совершенно необходим отдых в Ницце и периодические прогулки по Парижу. Конечно, миллионы, выделяемые из бюджета тоталитарного государства, помогали творить. Но с каждым годом режим все сильнее давил на режиссера и требовал отчетности о проделанной работе. А главное - указать, куда пошли деньги.

Куратор пришел домой к Робэрту, несколько перевозбудился от того, что квартира драматурга на добрых сто квадратов больше его собственной и начал орать на интеллигентного человека. Матом и очень грубо. Электронный лакей оценил ситуацию, и против нарушителя была применена система пожаротушения. Слизкая, липкая пена, что покрыла чиновника с ног до головы, отнюдь не прибавила ему добросердечия и милосердия.

– Мда… – задумчиво сказал Паша, – а договориться с ним ты пробовал? Может вернешь часть сразу, а остальное замнется или как-нибудь отработаешь?

– Он сказал… – как ни странно, но пожаловаться Робэрт мог только этому пролетарию умственного труда, коллеги только радовались его несчастьям,– что у него орда таких не очень честных гомосексуалистов.

На самом деле Степан Семенович сказал куда грубее и понятнее. Паша растерялся. С одной стороны, ему даже было немного жаль нечистого на руку служителя Мельпомены, но утешать его тоже не хотелось, уж очень персонаж был отвратен.

Впрочем, истеричные перепады настроения были характерны для Робэрта. Взглянув на тупую, как он считал, морду программиста, он уже впал в буйство. Ведь любому мыслящему человеку понятно, что вина лежит не на слегка неточно распорядившемся деньгами творце, а на компьютерной системе и ее создателе. Издав дикий воинственный крик атакующих хомячков, драматург кинулся на обидчика. Ему даже удалось оцарапать щеку Паши своими холеными ногтями. Лупить визжащего интеллигента программист не стал, просто дал оплеуху, что направила его в сторону коридора и входной двери.

– Ты мне заплатишь за это! Быдло замкадовское! – верещал Робэрт и снова пытался расцарапать ненавистное лицо.

Дальнейшая речь драматурга была невнятной, хотя и очень громкой. В ней фигурировали «козлы», «люмпены», «пролетарии» и почему-то «горшочек с медом».

– Паша, – послышался спокойный, уверенный голос из закрепленного над дверью динамика, – отойди, пожалуйста, на пару метров.

Как только хозяин квартиры отступил, на буйного гостя обрушился шипящий поток противопожарной пены. Следом, подчиняясь воле электронного стража, распахнулись входные двери, и могучий пинок программиста отправил мокрого и грязного драматурга на лестничную клетку. Дверь захлопнулась, а система связи не передавала его вопли, только кривое от гнева лицо бесновалось на экране видеофона.

– Спасибо, Тимофей, – обратился к электронному стражу программист, – еще чуть-чуть и я бы ему шею свернул.

– Ничего, Паша. Пивка? – на кухне послышался хлопок открываемой бутылки.

– Это все, конечно, весело, – задумчиво сказал Паша, потягивая янтарный напиток, – только теперь я крепко попал на деньги. Он с меня с живого не слезет.

Паша вымучено улыбнулся, уловив двусмысленность своих же слов.

– Я бы не был в этом так уверен, – ехидно, а Паша был действительно талантливым программистом и умудрялся встроить в программы характер, ответил Тимофей.

Электронный страж включил настенный проектор, выведя новостную ленту. «Обыски в театральном комплексе «Солженицын-центр», «Художественный руководитель театра объявлен в федеральный розыск», «Кровавый режим закручивает гайки? Почему СК предъявляет претензии худруку театра.» Судя по количеству заголовков и степени истерики, сочащихся из них, дело было серьезное.

– Видимо, – подытожил Тимофей, – нашего гостя мы увидим очень нескоро.

– Верно, – ответил задумчиво программист, – вот только голосовые алгоритмы в электронных стражах я заблокирую на всякий случай. Ведь техника в руках дикаря превращается в бесполезный кусок металла.

© Роман Ударцев.