Жорик – историк. Правда и мифы о «красном терроре» в Крыму

Оглавление: Художественная жуть, Количественная оценка, Персоналии

Из чего складывается современное представление о большевистском «красном терроре» на Крымском полуострове после освобождения его от Врангеля? Во-первых, из периодики, чьи эмоционально окрашенные материалы повествуют об ужасах массовых расстрелов, оперируя данными о 150 тысячах казненных. Во-вторых, из художественных произведений, которые по части трагизма и описания кровавых подробностей могут составить конкуренцию современным хоррорам.

Разумеется, существуют научные работы, посвященные крымским событиям 1920–21 годов, но и они не претендуют на отрисовку целостной картины, а рассматривают «красный террор» на полуострове в контексте отдельных событий и документов. Плохо то, что этих документов крайне мало и они весьма расплывчаты, что позволяет их интерпретировать в зависимости от гражданской позиции исследователя. А уж что касается количества жертв, то тут возникает широкий простор для домыслов. Можно назвать любое произвольное число, сдобрить его патетикой и трагизмом, и — здравствуй, очередной миф о «красном терроре».

Д. Шмарин. Трагедия Крыма. Расстрел белых офицеров в 1920 году. 1989 г.

Художественная жуть

«На ялтинском молу, где Дама с собачкой потеряла когда-то лорнет, большевистские матросы привязывали тяжести к ногам арестованных и, поставив спиной к морю, расстреливали их; год спустя водолаз докладывал, что на дне очутился в густой толпе стоящих навытяжку мертвецов». Это Набоков, отрывок из его произведения «Другие берега».

А вот «Солнце мертвых» Ивана Шмелева: «В подвалы Крыма свалены были десятки тысяч человеческих жизней и дожидались своего убийства. А над ними пили и спали те, что убивать ходят». Ну и как же обойтись без Солженицына: «Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет через двадцать-тридцать-сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, опускать человека в ванну с кислотами... а в виде самого легкого – пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, – ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом».

А ведь есть еще «смертельные баржи», на которых грузили людей и топили их по приказу «красной фурии» Розалии Землячки, есть просто массовые расстрелы простых людей без суда и следствия. Много чего есть. Нет одного — доказательств. Нет массовых захоронений в Крыму, нет документов, которые позволяли хотя бы приблизительную оценить количество казненных. Нет даже воспоминаний очевидцев о «красном беспределе», дающих целостную картину (а не посвященных определенному эпизоду).

И. Владимиров. Помещик и поп приговариваются к расстрелу революционным трибуналом, 1935 г.

Количественная оценка

Это не значит, что «красный террор» в Крыму — миф эмигрантских историков, подхваченный перестроечной прессой и раздутый Солженицыным и иже. Расстрелы были. Организованные, весьма масштабные даже по тем временам. Но количество репрессированных и отдаленно не приблизилось к числу в 150 тысяч человек.

Откуда оно взялось? Из виртуальной реальности публициста Сергея Мельгунова (1880–1956), эмигрировавшего из Советской России. В своей книге «Красный террор в России 1918–1923 гг.» он весьма подробно и в красках описывает «зверства большевиков» в Крыму, ссылаясь на несуществующие документальные источники, и в итоге конструируя оценку в 150 тысяч репрессированных. Данное число ничем особо не подкреплено, мало того, сам автор в тексте книги признавал, что не обладает точными данными по этому вопросу.

А вот данные другого рода. Обрывочные, скупые, они отражают картину репрессий в моменте в каком-то одном месте, но по их совокупности можно хотя бы понять приблизительный порядок цифр:

Начальник Особого отдела 13-й армии И. М. Данишевский телеграфирует начальнику Особого отдела Южного фронта Евдокимову: «на 27 ноября 1920 года задержано и приговорено 273 белогвардейца»;

Начальник Особого отдела 9-й стрелковой дивизии П. Зотов докладывает 8 декабря 1920 г. о том, что из зарегистрированных в Феодосии белогвардейцев «в количестве приблизительного подсчета — 1100, расстреляно 1006 человек. Отпущено 15 и отправлено на север 79 человек»;

Этот же Зотов докладывает командованию про ситуацию в Керчи: «из 800 человек расстреляно около 100, <…> приступлено к регистрации бежавшей с севера буржуазии <…> думаю, что нужно будет расстрелять до 100 человек».

Существует также публикация отрывочных списков расстрелянных, осуществленная украинским историком Леонидом Абраменко: Симферополь — 2065, Керчь — 624, Феодосия — 1154, Севастополь — 57, Евпатория — 153, Бахчисарай — 24, Ялта — 810, Джанкой — 255. Общее количество расстрелянных в этих списках составляет, по ручном пересчету, 5142 чел. Разумеется, число не полное, но оно позволяет определить хотя бы приблизительно охват репрессий.

И. Владимиров. Расстрел городовых, 1930 год

Самое наибольшее число расстрелянных, которое выглядит правдоподобно, зафиксировано в наградном документе на имя Ефима Евдокимова. Этот большевик сначала был начальником Особого отдела фронта при Фрунзе, а потом возглавил «Крымскую ударную группу», которая проводила руководство работой особых отделов, занимавшихся превентивным уничтожением оставшихся в Крыму военнослужащих армии Врангеля. Евдокимова в 1921 году представили к ордену Боевого Красного Знамени, а в наградном листе написали:

Во время разгрома армии генерала Врангеля в Крыму тов. Евдокимов с экспедицией очистил Крымский полуостров от оставшихся там для подполья белых офицеров и контрразведчиков, изъяв до 30 губернаторов, 50 генералов, более 300 полковников, столько же контрразведчиков и в общем до 12 000 белого элемента, чем предупредил возможность появления в Крыму белых банд.

Ключевое слово здесь: «изъяв». Его можно с одинаковым успехом применить что к расстрелянным, что к высланным. И даже если речь идет именно о лишенных жизни, то 12 000 — это совершенно несопоставимо со 150 тысячами, взятыми с потолка Мельгуновым.

Персоналии

Все вышеизложенное касалось численной оценки репрессированных. А теперь кратко остановимся о непосредственных участниках расстрельных акций, у которых «руки по локоть в крови». Речь идет о двух персонажах — председателе Крымского революционного комитета Бела Куне и секретаре Крымского обкома РКП(б) Розалии Землячке. Именно их невесть каким образом назначили ответственными за весь крымский террор.

Бела Кун (1886–1936) — венгерский и советский коммунист, политический деятель

Что касается Куна, то его обвинения в организации террора идут еще со времен белоэмигрантской периодики. Но в распоряжении исследователей нет никаких убедительных данных о том, что Б. Кун имел какое-то влияние на проведение политики репрессий. В сентябре 1920 года он подписал приказ о том, чтобы все офицеры, чиновники военного времени, солдаты и прочие лица явились в трехдневный срок в ревком для регистрации. Люди приходили, записывались, их отпускали. А потом эти списки попадали в Особые отделы при армиях Южного фронта.

И вот они уже формировали «революционные тройки», которые и занимались непосредственно репрессиями. Разбирательство, насколько это можно понять из имеющихся документов, проводилось весьма поверхностно, и обычно расстреливались представители «контрреволюционных слоев» — врангелевские офицеры, полицейские, приставы, чиновники, реже казаки, студенты, представители аристократии.

Теперь о Розалии Землячке. Ах, как неистовствует Александр Солженицын, называя ее «фурией красного террора»:

После её появления Чёрное море у берегов покраснело от крови расстрелянных… Пулемёты работали, не переставая… Землячка лично сказала, что жаль тратить „на эту нечисть“ патроны, и велела просто топить… Дети на коленях молили пощадить их родителей, но фурия была непреклонна…

Розалия Землячка в начале 1900-х и в начале 1940-х

Звучит впечатляюще, особенно если прочесть современную публицистику, из которой складывается образ Землячки, как женщины-демона, носившейся в кожанке по всему полуострову и лично расстреливавшей белогвардейцев.

На самом деле Розалия Землячка провела в Крыму на должности партийного начальника всего два месяца, и занималась тем, что пыталась наладить систему управления губернией. Руководимый ею обком партии в принципе не имел никаких полномочий расстреливать. Единственное, что могла Землячка, это жаловаться в Оргбюро ЦК РКП(б) на развал дисциплины в армии и на то, что бессистемные расстрелы «производят крайне негативное впечатление и на население, и на руководство крымских органов, и даже на часть крымских парторганизаций» (письмо Р. С. Землячки от 14 декабря 1920 г.)

Итоги

Если оценивать красный террор в Крыму в контексте временных рамок, то его пик пришелся на первые месяцы, а то и недели работы Особых отделов и порожденных ими «троек» (конец осени — начало зимы 1920 года). В дальнейшем масштаб репрессий сильно уменьшился в связи с тем, что на полуострове организовалась ЧК, которая подходила к поиску и ликвидации контрреволюции более системно (хотя бы проводя следственные действия). И в целом в работе ЧК ничего экстраординарного по меркам того времени не было.

Памятный крест Жертвам большевистского террора 1918–1920 гг. Феодосия

Само же явление крымского красного террора в современной исторической науке хоть и не подвергается сомнениям, но является дискуссионным, поскольку обладает крайне небольшой документальной базой. А это на руку различного рода бульварному чтиву, любящему цитировать Солженицына и Шмелева и предпочитающему украшать свои опусы хлёстко-трагичными заголовками.

События в Крыму стали возможны после того, как полуостров стал последним прибежищем всех тех, кто не принял новую власть. Их надеждой и спасителем стал единственный человек — генерал Петр Врангель.