Петя и дождь

Петр Алексеевич вышел под серое ноябрьское небо. Воздух на дне президентского дворика был мокрым… на ощупь.

Он сказал приближенным, что хочет сделать перерыв на полчасика. Но их реакция показалась ему странной. Как-будто он произнес не полчасика, а что-то другое... что-то, не имеющее отношение к времени.

Время… Он и сам не всегда понимал, идет оно или лежит отдельными неподъемными кусками у него на пути. Но с сегодняшним днем явно было что-то не так. Сегодняшний день, кажется, сломал его представления о времени.

«Дождь со снегом… или град». Глядя в небо, он думал о том, что мир состоит из ожиданий и удивлений...

Когда маленький татарин два года назад убеждал его не торопиться с турками, Петр Алексеевич удивлялся, как близко расположены его губы к носу, к глазам, и как им, должно быть, тесно там. И Петр Алексеевич спросил (не вслух): а можно ли с таким лицом быть в чем-то уверенным?

Лицо же уверяло (а все три его части на тот момент так энергично принадлежали турецким спецслужбам, что не верить им у президента не было оснований), что Мачо уйдет. 

 Мачо… Петру Алексеевичу запомнилось, как однажды его турецкого коллегу назвал какой-то назойливый пророссийский блогер. Турок и на самом деле был похож на мачо.

Тишина не помогала расслабиться. Неприятно-серое небо было похоже на Россию. Петр Алексеевич вдруг представил себе, как его новенькие сокрушительные ракеты летят в эту безликую враждебную бездну и исчезают в ней… и не возвращаются…

Порыв ветра приложился к его щеке. Дождь не начинался.

Татарин ошибся или соврал. Мачо не ушел. Мачо остался. Вернее, немножко ушел, а потом очень даже вернулся. Вернулся, давя всех, кто хотел, чтобы он ушел! Не раздумывая, безжалостно расстреливая и рассаживая, снимая, увольняя, грозя даже тем, чьи имена Петру Алексеевичу нельзя было и произносить!.. И все это под оглушительную, головокружительную поддержку народа.

Нет, завидовать тут нечему, говорил себе Петр. «Ведь у Мачо был и есть народ, а мне приходится свой народ выдумывать, изобретать, сочинять, тратить чудовищные деньги на все это; да еще и каждый день напоминать своему народу о том, что он есть и что он - мой!..».

Петр на мгновение представил себе, что в феврале 14-го он требует не отставки шефа на Майдане в Киеве, а отставки Мачо на площади Таксим в Стамбуле… И в то же мгновение из поля его внутреннего взора выпал целый кусок времени, будто кто-то его удалил, стер… И он сам себе показался неправдоподобным, стоящим здесь, под еще не начавшимся дождем…

Он тряхнул головой, отгоняя от себя тяжелую настоящую тишину. Пить не хотелось. Точнее, хотелось не пить.

Слава Богу, что Майдан – это не Таксим. А шефу (он продолжал так называть его, не вслух, конечно) далеко до Мачо. Хотя у шефа был свой собственный кусок времени, под которым запросто могла исчезнуть и сцена на Майдане, и весь шумный Театр Годности.

Какая грустная игра слов. У всех революций, начиная с Французской, срок годности никогда не превышал одного года. И по его истечению всякое народное вече гарантировано забывало про самоё себя. А в петиной стране она так прямо и называлась – Революция Годности, как будто подводила черту под всеми революциями на свете, обнажая их преходящую, недолговечную сущность...

«У Мачо все-таки характер императора… А у Императора, кстати, характер мачо.» - перешел Петр Алексеевич от игры слов к игре смыслов и понял, что у этой головоломки не существует больше одного решения. Как можно было довериться татарину, черты лица которого давно и безнадежно устали от самих себя?!

А Мачо, после того, как не ушел, достал с того света самолет и допросил его с пристрастием. И тот выложил все, как на духу. И Император одобрительно кивнул. Да, как и положено императору, он лишь одобрительно кивнул. Но этого было достаточно, чтобы шторм поднялся не как обычно - в океане, а аж там, за океаном!.. А Петр призвал на помощь всю свою твердокаменность, еще хранившуюся в имени, данном ему при рождении, и позвонил турку. И сказал: «Мачо, ты – настоящий мачо! Как хорошо, что ты остался! Я переживал, что с тобой что-то может случиться! Как славно, что все так славно закончилось! Знаешь, как у нас в России… тьфу ты, в Україні кажуть: гарно те… добре... та ні! хорошо то, что хорошо кончается. В России так кажуть… говорят». Петр сказал все это в трубку веселым звонким голосом, почти никогда не подводившим его! Он не видел лица Мачо во время того августовского, точнее, послеиюльского разговора. Да и не хотел бы видеть.

Рукава пиджака стали влажными, но ни дождя со снегом, ни града небо пока не посылало.

Да, Петр Алексеевич ждал свержения турецкого коллеги. Не хотел, не надеялся, а просто ждал, потому что сказали ждать – вот и все! И нет его вины в этом. Ему просто сказали, что так будет, что так должно быть. Он-то здесь при чем?

«Нет, Мачо не догадывается!», уверенно сказал себе Петр и, как учила его жена, постарался хотя бы несколько мгновений ни о чем не думать. Ни о чем!.. Чтобы организм отдохнул… Он верил жене. Своим внутренним взором он легко представлял себе, как всего лишь одна крохотная мысль, затерянная среди миллиардов серых клеток, приводит в напряжение все тело, все мышцы, даже душу!.. «Ну вот, все равно о чем-то думаю,» - усмехнулся Петр Алексеевич первый раз за день. Хорошо, что никто не видит. Ведь станут гадать, чему это он сегодня усмехается. Чему он вообще может сегодня усмехаться?.. И он не знал бы, что им ответить.

Третий год превратил его президентство из мечты, надежд, окрыленности, чистого листа и торжественности в… место. Просто в место в центре Киева, окруженное домами, дорогами, деревьями и приближенными. Место, где он постоянно должен был отвечать! Отвечать за все и на все! Отвечать даже на незаданные вопросы!.. Вот как это получается у Императора? Как?!. Ты только начинаешь думать вопрос, а он тебе уже отвечает на него, и смотрит так… прямо в глаза… Без улыбки, но как-то беззлобно, даже доброжелательно... как-будто покупает детям коробку конфет… Своим детям… А потом разворачивается и уходит. И всё…

Никогда и никому Петр не смог бы признаться в том, что в такие моменты, когда Император отворачивается от него, или ему кажется, что отворачивается, он чувствует себя по-настоящему одиноким.

Отчетливо запахло дождем. Слава Богу, не град! – Петр Алексеевич потрогал рукава пиджака и решил еще немного постоять под открытым небом.

Да, Петр Алексеевич надеялся, что Мачо исчезнет. Не потому что он ему не нравился, совсем нет! А потому что его исчезновение было бы логичным и красивым, даже трогательным. Но Мачо не исчез. И мир на какое-то время неестественно выгнулся и затрепетал! А затем вдруг стал произносить незнакомые слова. Сначала Петр думал, что они турецкие - но нет! И не татарские! Это был винегрет из разных языков, и их становилось все больше и больше, как в том библейском кошмаре! И тогда Петр снова достал свою твердокаменность и строго-настрого разрешил всем говорить только на одном языке - на том, на котором он сам говорил в данный момент! И чем неразборчивее становился окружающий мир, тем четче звучали команды Петра Алексеевича, тем яснее, проще, понятнее становились речи в его дворце, огороженном елями и старым забором...

Но сегодня мир сломался. Сломалось время. Оно попало в зависимость от серого и непостижимого неба! Время стало похоже на дождь, который шел, когда хотел. Оно обещало превратиться в град, который шел очень редко или, что еще ужаснее, совсем не шел... Совсем не шел именно тогда, когда его все так ждали…

Перед глазами снова появился Император… «Какой же он все-таки маленький!» подумал Петр. И вспомнил, как на уроках геометрии ему объясняли, что объект может казаться маленьким потому, что расположен далеко от наблюдателя… «Очень далеко!..», вздохнул Петр.

Хлынул дождь!

Он развернулся и направился во дворец. Нужно было успеть что-нибудь сделать. Он вспомнил, как два с половиной года назад под ликующие крики толпы он снес забор, окружавший президентский дворец. Этот момент долго и торжественно торчал из всех газет и экранов, как пик единства народа и президента! А через несколько месяцев Петя поставил забор обратно - тихо, без лишнего шума.

Да, это то, что нужно сделать прямо сейчас! Быстро и уверенно - тогда все проглотят! Из своего двухсполовинойлетнего президентства он вынес самый главный урок: ВСЕ ВСЁ ПРОГЛОТЯТ!.. Нужно вернуться, дать команду, чтобы убрали вчерашние посты с фейсбука, нужно подготовить поздравительную речь, договориться о встрече! В бой, Петр Алексеевич! В конце концов, 9 ноября 2016 года – это просто день календаря! И ты в силах его пережить!..

Шум дождя становился все сильнее. Петр Алексеевич шагал широко и уверенно. Крупные капли ударялись в его крупные черты лица. И он, словно радуясь вновь обретенной силе духа и вере в победу, остановился на мгновение, чтобы удержать это чувство внезапной ясности и легкости. И прикрыл глаза, проваливаясь в потоки ливня. И вспомнил....

Они стояли под дождем, обнявшись. Он старался укрыть ее своим телом. Зонтик выгнулся от ветра и уже совсем не защищал их. Она сказала ему: - Петь… А может такое быть, что капли дождя – это чьи-то слезы?

- Чьи слезы? – ободряюще улыбнулся он.

- Ну, может, тех, кого мы обидели. – сказала она. И Петя увидел, как ей хотелось, чтобы он никогда-никогда не обижал её.

И ему сейчас хотелось остаться там и слушать биение тех сердец, у которых еще не было срока годности. Остаться там и продолжать верить в то, что он никогда-никогда никого-никого не обидит…

- Петя, ты подожди! Мачо уйдет! Но это не самое главное! Главное будет потом! Белая женщина будет править миром! И ты в этом мире будешь, как и подобает Петру Алексеевичу – ИМПЕРАТОРОМ! Это будешь ты, Петя-ааа! Императооор!!!...Подожди, Петя-ааа!

Голос был знакомый, успокаивающий… И Петя… Петенька падал и падал в плотные потоки небесной воды, уже не чувствуя тела… время больше не работало… Ровные, словно стальные, линии дождя походили на строй неподвижных солдат… и ружье выпадало и выпадало из петиных рук… И ему казалось, что это уже никогда-никогда не закончится…