Богдан Хмельницкий – «чёрный лебедь» Речи Посполитой

То, что произошло на просторах восточных окраин Речи Посполитой в середине XVII века, в наше время назвали бы «черным лебедем». Этот термин мы используем для обозначения неожиданных событий, давших повод для значительных последствий.

Действительно, рациональному человеку сегодня, сложно понять, каким образом личная драма пожилого козака смогла перерасти в геополитическую катастрофу европейского масштаба, которая для одних государств обернулась кризисом и потерей суверенитета, а для других бурным ростом и имперской гегемонией. Чтобы ответить на данный вопрос, нам необходимо обратиться к личности главного героя Богдана-Зиновия Хмельницкого.

Итак, давайте начнём!

Отец Богдана, Михаил Хмельницкий был православным шляхтичем из Галиции.

На галичанское происхождение родителя почти никто из историков не обращает внимания, а зря! Менталитет местных жителей формировался на стыке западной (католической) и восточной (православной) культур. С одной стороны, это обогащало мировоззрение, а с другой, воспитывало в людях чувство неприятия «экзистенционально чужого» (бескомпромиссности).

В Малороссию Хмельницкий – старший приехал вслед за своим могущественным патроном Яном Даниловичем (зятем коронного гетмана Станислава Жолкевского), который 1590 году был назначен старостой Корсуня и Чигирина. В то «седое» время поляки активно осваивали пустоши в Приднепровье. Эта колонизация позволяла королевству укрепить положение мелкопоместной шляхты, страдающей от нехватки земли и низких урожаев. Тысячи благородных «посполитых» покинули насиженные места, чтобы реализовать смелые планы на будущее.

На новом месте пан Михаил устроился неплохо: смотрел за порядком в Чигиринском замке и обустраивал свой «маеток», хутор Суботов, на реке Суба. Служебные дела сблизили его с запорожцами, а женитьба на местной дывчине из реестровых открыла путь в козацкую старшину. Так что родившийся его наследник, Богдан, сызмальства ощущал себя своим и среди шляхтичей, и в кругу вольного «лыцарства».

Век Просвещения ещё не начался, но в служилой среде и поляков, и малороссов потребность в образовании не подвергалась сомнению. Чуть повзрослевшему Богдану пришлось ехать на учёбу в Киев (братская школа), а затем и во Львов (иезуитский коллегиум).

Иезуиты славились не только политическими интригами, но и самой совершенной системой образования в Европе. Впрочем, обе программы орденской деятельности тесно переплетались. «Солдаты Бога» быстро осознали, что их цель- противостоять реформации и «восстановить католичество в прежней силе», не может быть достигнута без влияния на молодёжь. Орден создал сеть учебных заведений, в которых образование использовалось как инструмент для создания полноценного человека — христианина способного найти свой путь к вере и Богу. На первый взгляд, такая задача не таила в себе угрозу насилия над личностью, наоборот подчёркивалось право свободы выбора. Но дьявол крылся в деталях! В коллегиумах ученики попадали под тотальный надзор наставников, изучающих их способности и пытающихся понять есть ли в этих мальчиках «искра Божья», через которую может воплотиться замысел Творца.

Избранности в мальчике Богдане иезуитские учителя не увидели, но обучили всему, что нужно для дальнейшей служебной карьеры: латинскому и польскому языкам, грамматике, риторике, хорошим манерам и правильному обращению с оружием. Им, видимо, не очень нравился этот юный козак «себе на уме», поэтому они не стыдились выказывать по отношению к нему некоторое пренебрежение. В дальнейшем, Богдан отомстит иезуитам, изгоняя их из пределов Гетманата на основании того, что там, где они обосновываются «начинаются распри в религии и нарушается мир».

По окончании учёбы, Хмельницкий-младший участвует в финальном акте Русской Смуты, в котором королевич Владислав предпринял попытку войти в Москву, дабы занять принадлежащий ему престол. Поскольку военную поддержку этой авантюре обеспечивал сам Станислав Жолкевский, то сыну чигиринского сотника пришлось повоевать с единоверцами. Согласно слуху, пущенному украинской исследовательницей Н. Полонской- Василенко, в период боёв в предместьях русской столицы Владислав чуть было не попал в плен. Оказавшийся рядом шляхтич Хмельницкий помог ему отбиться и тем самым навсегда расположил его к себе. [Полонська-Василенко Н. Iсторiя Украiни: У 2-х тт. Т. 1. До середини XVII столитя. К., 1992. С. 345-346.] 

Скорее всего, эту байку учёная дама придумала сама, поскольку источников сего рассказа она не указала. Однако, нельзя отрицать того, что оба персонажа (будущие король и гетман) друг друга знали довольно близко и, пожалуй, единственной возможностью для рождения таких отношений мог быть инцидент из Московского похода.

К началу 20-х годов XVII века юноша возвратился в отцовский дом. Дела там шли неплохо. Суботов превратился в процветающее поместье, вокруг которого выросло целое село. Козацкий достаток ощутимо прирастал милостью коронного гетмана и всем казалось, что жизнь удалась.

В 1620 году началась польско-турецкая война и оба Хмельницких встали под знамёна героя московских походов Станислава Жолкевского. Плохо подготовленная кампания против османов в Молдавии провалилась и полякам пришлось пробиваться с обозом к родным границам. После двух недель непрерывных сражений (позже историки цепочку этих боёв назовут Цецорской битвой) коронное войско рассыпалось. Полной катастрофы не произошло благодаря горстке ветеранов, сплотившихся вокруг 70-летнего вождя и отчаянно отбивавшихся от наседающих янычар. Их подвиг спас трусов, но погубил героев. Рядом с гетманом пал Михаил Хмельницкий, а его сын попал в ясырь (плен) [Летопись гадяцкого полковника Григория Грабянки, пер. со староукр. — К.: Об-во «Знание» Украины, 1992, — 192 с.].

Гибель коронного гетмана Жолкевского под Цецорой

Далеко пленных не повезли – продали на Килийском рынке. Физически крепкий Богдан понравился поставщикам гребцов на галерный флот. Такой поворот судьбы счастливым не назовёшь, но именно он позволил обречённому на медленную смерть козаку, оказаться в бухте Золотой Рог. Там его приметил командир корпуса янычар Бекташ-ага, который услышал, как чернявый славянин бойко разговаривает по-турецки, разбавляя свою речь латинскими выражениями. Зная о проблемах султанского дворца с грамотными толмачами, молодой генерал забрал каторжанина с собой и пристроил его в канцелярию при рейс-эфенди (аналог министерства иностранных дел).

Справка!
Османская легенда рассказывает, что Хаджи Бекташ - турецкий шейх из Хорасана, был основателем корпуса янычар. Им он дал название и отличительный головной убор, напоминающий рукав его халата. В действительности суфий XIII века не имеет прямого отношения к войску, организованному почти через сто лет. Однако, янычары видели в Хаджи Бекташе своего покровителя. Корпус янычар в османских хрониках назывался корпусом Бекташи, янычары — членами братства, а командиры янычар — ага Бекташи. Полки янычар (орта) копировали по своей структуре организацию дервишей.

Отсутствие источников не позволяет автору доказательно повествовать о дальнейших событиях. Нам никто не может рассказать о том, что происходило на самом деле. Однако, зная историю Хмельнитчины, можно предположить следующий поворот в жизни главного героя.

Вряд ли Бекташ-ага поучаствовал в судьбе Богдана из сострадания. Скорее всего, он руководствовался интересами схожими с практикой иезуитов. Его впечатлило поведение галерного раба, который сохранил самообладание в обстоятельствах унизительного бесправия. Янычар решил, что таких людей лучше иметь в качестве друзей, чем врагов. Он не только выдернул Богдана из корабельного трюма, но и взял его под своё покровительство.

Идейно янычары были обособлены от условностей суннитского фанатизма. Султаны очень скоро поняли, что христианские корни солдат-рабов до конца практически неистребимы («сколько волка не корми…»), поэтому им предложили исповедовать исламский эрзац в форме бекташизма.

Справка!
Бекташи проповедуют, что ислам, христианство и иудаизм – единая религия. У них есть три уровня церковной иерархии: Dervish (помощник, дьякон), Вава́ (отец, священник), Gjysh, что дословно переводится как дед, он выполняет обязанность епископа, потому что может посвящать в сан остальных.

Адепты совершают что-то наподобие обряда крещения. Для этого используется вода с розовой эссенцией. Также есть подобие причастия с использованием хлеба, вина и сыра. И даже исповедь, где священник прочитывает молитву над главой грешника, умоляющего Бога о прощении. Они игнорируют запреты алкоголя, изображения живых существ. При всех вольностях бекташизма примат мудрости ислама над другими откровениями Всевышнего не подлежит сомнению.

«Янычарский» символ веры стал основой для духовного общения двух совершенно разных людей. Богдана никто в мечеть не тянул, но мысль о едином Боге ему запала в душу. Он стал изучать Коран и вскоре произнёс Шахаду (Свидетельство веры). Такой душевный поворот позволил Бекташ-аге и новообращенному козаку почувствовать себя единомышленниками.

Зачем турецкому вельможе был нужен весь этот театр «новообращения» (прозетелизма)? Если бы он принадлежал к духовенству, то его действия были бы понятны. Но в исламе считается, что изначально все люди рождаются мусульманами, и человеку просто нужно сделать дополнительные шаги, чтобы вернуться в «истинную» религию. Помочь ему в этом - значит совершить дело угодное Аллаху.

Для профессионального военного ценность «новообращенного», наверное, заключалась в другом. Турция два с половиной века находилась в состоянии перманентной войны на востоке, на западе и на юге, а вот на её северных рубежах было более-менее спокойно. Дикое Поле выполняло роль буферной зоны между османами и славянскими государствами. Многим из султанского окружения казалось, что северные соседи не настолько сильны да к тому же и трусоваты, чтобы оспаривать зону влияния Империи.

Однако, в начале XVII века польская колонизация Подолья и Приднепровья стала ощутимо влиять на северные пашалыки и прежде всего на Крымское ханство. Удачных набегов за ясырем становилось всё меньше, зато участились козацкие грабежи на черноморских берегах. Бекташ-аге было ясно, что в ближайшем будущем, столкновений с проснувшимися соседями не избежать. Чтобы быть во всеоружии, янычар стремился побольше узнать о противнике.

Богдан Хмельницкий очень подходил на роль информатора. С одной стороны, - он шляхтич, а с другой - козак. А поскольку этот человек был ещё и носителем православной и католической культур, то общение с ним давало важные знания для планирования османской политики.

Насколько оправдались ожидания Бекташ-аги? Судя по тому, что молодой козак в плену долго не задержался, то - полностью.

Обычно, заботу о шляхтичах, попавших в полон, брало на себя королевство, но про Богдана будто забыли. В польских выкупных списках, на возвращение домой, он не значился. Его мать хлопотала, но необходимых денег собрать не могла. И вдруг, в один прекрасный момент, «пропавшего без вести» героя находят и освобождают. Кто-то дал ход делу и, наверняка, это был янычарский командир.

Турок понимал, что Хмельницкий ему рассказал всё о чём знал. О нём можно было либо забыть, либо пробудить в его душе чувство благодарности и неоплаченного долга. Поэтому, решение вернуть русскому рабу свободу носило двойственный характер: с одной стороны, это был благородный жест, а с другой расчёт на его память, которая не позволит злом ответить на добро.

В наше время Богдана бы назвали «агентом влияния», а тогда просто -«шпионом».

Шпиономания в XVII веке была весьма распространена. Турки заболели ею под влиянием венецианцев, которые наследовали привычки византийцев.

Очень точно про это ремесло на Востоке написал Владимир Паркин в романе «Хиндустанский волк»: 

«Шпионаж многолик: это пыль на дорогах и птицы в небе, ветерок на базарных площадях и сквозняк в дворцовых покоях, тарбаганы в пустыне и волки в горах, ухоженные кони в дорогих конюшнях и бездомные уличные голодные псы, мужчины и женщины, старики и дети, жены и наложницы, друзья и любовницы, рабы и господа, бескорыстные патриоты своей страны и алчные иностранцы… Каждый что-то видел, что-то слышал, что-то знает. Это не поэзия, это жизненная проза».

Думаю, что Богдан не особо страдал от того, что угодил в шпионскую сеть Бекташ-аги. Он поступил в данном случае в соответствии с восточным правилом «из двух зол выбери наименьшее». Получил свободу в обмен на некие моральные обязательства перед инородцем. Вряд ли им придётся когда-либо ещё свидеться. Да и янычары, как и козаки долго не живут!

Положение вернувшегося из плена Хмельницкого в сложившихся тогда общественных устоях можно было охарактеризовать известным выражением: «свой среди чужих, чужой среди своих». Ветеран военных кампаний, человек образованный – он, безусловно, пользовался доверием со стороны властей. Они ему не отказывали в привилегиях, давали ответственные поручения, но всем видом показывали, что он им не ровня, то есть не полноценный шляхтич.

Справка!
Исходя из норм тогдашнего польского права (в частности устава 1505 г.), Богдан де-юре не принадлежал к шляхетскому сословию. Ведь шляхетство велось по материнской линии. Если шляхтич женился на простолюдинке, он автоматически лишал своих будущих детей шляхетства. Матерью Богдана была козачка.

Для козацкого общества Богдан был вроде бы своим парнем. И его шляхетство сомнению никто тут не подвергал. Обитателям Дикого Поля юридические тонкости наследования «благородства» мало что говорили. Каждый член козацкой старшины мог спокойно причислить себя к шляхтичам.

Но горе от ума! Разумный, воспитанный по-польски Хмельницкий в козацкой среде был белой вороной. Его там ценили за светлую голову способную сочинить правильные бумаги, но не воспринимали, как лихого атамана.

Практически до 1648 года Богдан находился в тени сильных личностей как с польской, так и с малоросской козацкой стороны. Всплеском его карьеры была должность войскового писаря (руководителя сечевой канцелярии) и то её он получил в войске мятежного гетмана Павлюка (Павла Бута).

Эпизод с участием Хмельницкого в бунте 1637 года в исторической литературе мало освещается. Скорее всего, потому что Богдан в этих событиях сыграл весьма неприглядную роль.

Итак, обо всём по порядку. Главным камнем преткновения в отношениях между польской королевской властью и малоросскими козаками был вопрос о реестре (списке легальных вояк, поставленных на довольствие). С одной стороны, король и магнаты тяготились оравой степных, вечно голодных черкас, но с другой стороны, без них не получалось одерживать победы над неуживчивыми соседями. В ходе русско-польской войны за Смоленск козаки очень даже помогли полякам и в награду Владислав IV увеличил реестровое войско до 40 000 человек. Однако, почти сразу эту цифру постарались уменьшить. Черкасы почувствовали себя обманутыми и стали бузить.

Сначала эти выступления были стихийными и не опасными, но стоило властям неуклюже вмешаться в выборы нового гетмана на Сечи, и они получили козацкую «ответку». Харизматичный крещёный крымский татарин Павел Бут (Павлюк) собрал войсковой круг и объявил поход против панов. Его действия были весьма эффективны. Гетман обратился к крестьянам с призывом присоединиться к козакам, чтобы совместно бороться с ляшским произволом. Тысячи отчаявшихся людей снялись с насиженных мест и присоединились к восставшим сечевикам. Народное движение приобрело такой размах, что благополучная старшина не смогла остаться в стороне. Пришлось ей тоже поддержать сословный бунт. Надеялись, что ясновельможное панство предпочтёт поскорее договориться. Может быть, так бы и произошло. Только недооценили ребята своего буйного вожака. Павел Бут направил гонцов в Крым и на Дон, призывая татар и станичников вместе крушить поляков. Мысль была правильная, но слишком несвоевременная для тех и других. Помощь не пришла, зато польный гетман Николай Потоцкий времени зря не терял и объединил коронных жолнеров с частными армиями Киселя и Вишневецкого.

Первую же битву под деревней Кумейки козаки проиграли. Остатки повстанцев попытались прорваться к Дикому Полю, но агенты польного гетмана убедили старшину этого не делать и сдаться на милость победителя. Искупительной жертвой для них должна быть выдача Павлюка (Бута) польским властям. На том и порешили. Вождей повязали, письмо повинное написали (тут уж Хмельницкий постарался), ну и помогли зачистить территории от расплодившихся гулящих людей. Апофеозом тех событий стала казнь козацкого гетмана на площади Рынок в Варшаве. Охочим до зрелищ варшавянам показали целый спектакль: с живого козака содрали кожу, а затем четвертовали.

За частые мятежи польский сейм серьёзно ограничил козацкие права, планируя в дальнейшем совершенно уничтожить это сословие. Реестр сократили до 6000 козаков, лишили их права выбирать себе старшину, поставили над ними начальников из служилых шляхтичей. В Сечи для присмотра за чубатыми поселился королевский комиссар. Тяжелые времена настали для запорожцев: ни в поход на турка сходить, ни зарвавшихся панов на место поставить. Вскоре, недовольные новыми порядками козаки сбежали от назойливых контролёров. На берегах реки Тешлык (приток Южного Буга) они основали Новую Сечь. Для многих в Польше тогда стало ясно, что «козацкому роду нет переводу».

Хмельницкий в то время переживал возрастной кризис. Он утратил молодость и силы, стал слишком циничным и раздражительным. Богдан всегда хотел почета и славы, но всякий раз, когда судьба давала ему шанс, обстоятельства складывались не в его пользу. Вот и в бунтовщики он попал, потому что купился на должность войскового писаря. Думал, что возвысится, а в итоге еле голову сохранил. Из писарей его разжаловали в сотники. Видимо, это и был предел возможностей Богдана: сын сотника – прожил жизнь сотника!

Раздражительность от пережитых неудач испортила характер Хмельницкого, что обернулось для него большими неприятностями. Неосторожно сказанная им фраза в присутствии всемогущего гетмана Конецпольского, стала причиной целого ряда неприятностей.

Достаточно полный рассказ об этом инциденте приводится в Летописи гадяцкого полковника Григория Грабянки:

«…И в году 1639 положили над порогами город Кодак построить, немцев нанять тот город оберегать и козаков, что на порог направляются, ловить и в воду топить, потому что через них, козаков, ляхам не раз приходилось лихо терпеть, но уже сколько царь турецкий на козаков королю жаловался, что они в Чёрное море выходят и турецкие города, и сёла разоряют. Но и это не всё. Гетман Конецпольський войско польское и немцев-наёмников и за пороги послал, среди козаков расселил, чтобы и за малую провину их тяжело карать и волю забирать. На ту лихую годину довелось коронному гетману Конецьпольскому собственной персоною в Кодаке побывать и козаков, что были ему отрекомендованы (а промеж них и Богдан Хмельницкий), полаять, а заразом и похвастаться силою Кодака-крепости. До козаков обращаясь, он сказал: «А нравится ли вам, козаки, крепость?» Хмельницький ему ответил латинским языком: «Что руками людскими возведено, ими же и разрушено будет» [Летопись гадяцкого полковника Григория Грабянки, пер. со староукр. — К.: Об-во «Знание» Украины, 1992, — 192 с.]

Описывая реакцию Конецпольского, большинство свидетелей считают, что всесильный магнат предпочёл не заметить дерзость сотника, — ведь с Хмельницким его связывало общее боевое прошлое и даже турецкий плен. Однако, гетманское окружение реагировало на случившееся по-другому. Спесивые шляхтичи посчитали, что поведение Богдана не только оскорбило сюзерена, но и ударило по их репутации. Особенно был возмущён магнатский сынок – Александр Конецпольский. Сам он не мог ответить на козацкий выпад, поскольку по благородству своему был неизмеримо выше обидчика, но ему вызвался помочь человек из свиты - некий Даниил Чаплинский. Он организовал нападение на сотника и заключил его под арест, намереваясь доставить в Чигирин на расправу.

Однако, Хмельницкий оказался парень не промах - освободился от пут и бежал прямиком в Варшаву, где подал королю жалобу на оскорбивших его обидчиков. Чаплинскому, в качестве дисциплинарного наказания обрезали один ус. Его унижение больно ударило по самолюбию всего клана Конецпольских.

Реванша за потерянный ус пришлось ждать достаточно долго. В наступившем «золотом десятилетии» Польского королевства, козаков старались не задирать, да и они против сильного государства не рисковали бунтовать. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Король Владислав постарел, его подданные, в ожидании скорой смены власти, перестали быть законопослушными. Особенно заметно расстроилась общественная жизнь в русских воеводствах. Там появилась мода на рейдерские захваты козацких «маетков». Магнатская шляхта, используя прикрытие могущественных сюзеренов, принялась отбирать у зажиточных черкас хутора. Предлогом для этого беспредела стал хаос с документами на владение землёй. В годы первой волны польской колонизации юридическим тонкостям придавалось мало значения и землёй служилых людей наделяли под честное слово. Неучтённые хутора не платили налоги, а растущей Речи Посполитой катастрофически не хватало денег на содержание армии, бюрократии и королевского двора. Был дан приказ: все хозяйства описать и включить в налоговую базу.

Чигиринские угодья находились в ведении старосты Александра Конецпольского. Он, зная про отсутствие у козаков прав на собственность, предложил своему заму - пану Чаплинскому поживиться за счёт «православного быдла». Одним из первых кандидатов на раскулачивание оказался Хмельницкий – постаревший, но сохранивший гордую стать чигиринский сотник. Только не знал польский шляхтич как подступиться к Суботову, который напоминал небольшую крепость. Тут прошла молва, что Богдана и нескольких авторитетных козаков позвал на встречу король. Отсутствие хозяина подтолкнуло Чаплинского к решительным действиям.

Формальной причиной налёта на Суботов пан Даниил позже назовёт освобождение польской паненки Гелены, которую, по его мнению, Хмельницкий силой удерживал у себя, чтобы с ней повенчаться после смерти тяжело больной жены Анны. Такая версия полностью оправдывала шляхтича в глазах общества и королевского суда. Хроника довольно скупо нам рассказывает про те события. Всё происходило примерно так…

Весной 1647 года Чаплинский захватил Суботов и разграбил всё имущество Хмельницкого. Попытавшегося оказать сопротивление младшего сына Остапа, избили до полусмерти (впрочем, в летописи Г. Грабянки мальчика зовут Тимош), а прислуживающую в семье Хмельницких Гелену (Мотрону) пан Даниил, выкрал и женился на ней по католическому обряду (по сведениям историка Н. Костомарова).

Вернувшийся на пепелище, старый козак взвыл от горя. Сыночек умер, жена следом ушла, всё нажитое добро захватили лихие люди. А молва вокруг во всех грехах винит его, считая чуть ли ни Синей бородой.

Обращение Хмельницкого в суд обернулось фарсом. Судьи не приняли к рассмотрению королевские грамоты, закрепляющие хутор за Богданом, поскольку они не были утверждены Сеймом. Брак вольной шляхтянки Гелены и ротмистра Чаплинского нареканий не вызвал. Всё произошло по взаимному согласию. Приговор лишил Хмельницкого Суботова, но присудил выплатить ему компенсацию 130 злотых, как возвращение вложенных в хозяйство средств. Сумма, в принципе, мизерная. За нее можно было купить разве что десяток сабель. Торжествующий Чаплинский сказал вслед раздавленному Богдану: «Не пристало простому человеку села и подданных иметь» [Летопись гадяцкого полковника Григория Грабянки, пер. со староукр. — К.: Об-во «Знание» Украины, 1992, — 192 с.].

Попытка Хмельницкого вызвать Чаплинского на поединок, обернулась для него заключением под стражу за «подстрекательство». Спасибо боевым товарищам – вызволили из темницы, пригрозив сжечь замок вместе со «слугами народа».

Разъярённый Богдан помчался в Варшаву за правдой. Личное обращение к Владиславу IV, которого он знал по Московской и Смоленской кампаниям, оказалось безуспешным. Король ограничился лишь выражением сочувствия, сказав, что гражданские дела находятся в ведении дворянского самоуправления, и посетовал, что сам не может обуздать растущее самоуправство польской знати. В конце аудиенции Его милость, указав на богато украшенную саблю просителя, произнёс: «Какую ты ищешь правду? У тебя для этого есть своя сабля!» Хмельницкий понял, что король намекнул ему о шляхетском праве на рокош (восстании против произвола властей).

Вернувшегося домой чигиринского сотника трудно было узнать. Вместо рассудительного и спокойного Богдана объявился грозный хищник, переполненный ненавистью к своим обидчикам и к полякам вообще.

В преобразившемся козаке все вдруг увидели нового вождя, который готов был вести народ за собой.

В январе 1648 года Богдан ясно видел, что враги не оставят его в покое, пока не доконают, а потому, воспользовавшись этой свободой, решился на отчаянный шаг: уйти на Сечь и оттуда поднять козаков на восстание. Чтобы не явиться к запорожцам с пустыми руками, он с помощью хитрости завладел некоторыми королевскими грамотами или привилегиями, хранившимися у черкасского полковника Барабаша, с которым находился в кумовстве.

Источники рассказывают, что на праздник Святого Миколы, 6 декабря 1647 года, Богдан зазвал к себе кума в Чигирин, напоил его и уложил спать, у сонного взял шапку и платок (по другой версии, ключ от скрыни) и послал гонца в Черкассы, к жене полковника, с мужниным наказом отдать бумаги нарочному.

Поутру, прежде, чем Барабаш проснулся, грамоты были уже в руках Богдана. Затем, не теряя времени, он с сыном Тимофеем, с несколькими реестровыми козаками и челядинцами поскакал прямо в Запорожье.

Королевская грамота

Беглецы действовали осторожно. Сначала они навестили не реестровых козаков в Томаковке. Однако, черкасская голота приняла их настороженно. Хмельницкий ими воспринимался, как пропольский политик. Пришлось скитальцам продолжить путь в другой сечевой городок, расположившемся на Никитинском роге. Его контролировала стража от реестрового Корсунского полка.

По обычаю, в зимнее время в Сечи для ее охраны оставалось небольшое число запорожцев, с кошевым атаманом и старшиной, а прочие разошлись по своим степным хуторам и зимовникам. Осторожный, предусмотрительный Богдан не спешил объявлять запорожцам о цели своего прибытия, а ограничился пока таинственными совещаниями с кошевым и старшиной, постепенно посвящая их в свои планы и приобретая их сочувствие. Скоро весь гарнизон воспринимал обиду Хмельницкого, как свою и был готов защитить его правду. Воинственное настроение в тёплых куренях не обманывало сотника. Он понимал, что весной на козачьем круге ему предстоит тяжелый разговор с обществом. Нужны будут веские аргументы для того, чтобы тысячи сабель обратились против поляков. Для подготовки условий к войне с Речью Посполитой требовалось выиграть время. Богдан сел писать письма польско-козацким начальникам, которые после его побега пребывали в недоумении – «куда он рыпается?!»

Хмельницкий постарался, насколько возможно, рассеять их опасения и усыпить бдительность. Преследуя эту цель, Богдан отправил несколько посланий или «листов» к разным лицам, наделённым правом ответственных решений, с объяснением своего поведения и своих намерений. Хмельницкий обратился к полковнику Барабашу, польскому комиссару Шембергу, коронному гетману Потоцкому и Чигиринскому старосте, хорунжему Александру Конецпольскому. В этих листах он особо напирал на личную обиду в связи с разбоем Чаплинского, лишившего его имущества и положения в обществе, и тут же козацкий дипломат связал свои беды с проблемой притеснения православных по всей территории Речи Посполитой. В заключение своих листов он уведомил адресатов о намерении направить в столицу посольство, чтобы договориться с властями о возвращении утраченных привилегий. Угроз в посланиях не было. Напротив, писал их человек несчастный и гонимый, смиренно взывающий к правосудию. Такая тактика помогла завуалировать замыслы Хмельницкого.

В отличие от предшественников-бунтовщиков Богдан действовал не спонтанно, а на удивление расчётливо. Он будто заранее знал, что будут замышлять и делать его враги и как этому возможно противостоять. На самом деле, удивительного в этом мало, поскольку Хмельницкий хорошо усвоил латинскую мудрость – «умному достаточно». Он был свидетелем всех мятежей реестровых козаков, как со стороны карателей, так и со стороны восставших. Особенно многому сотник научился у Павлюка, который первым прибег к практике воззваний ко всему населению Малой Руси и планировал опереться на союз с крымскими татарами. Обладая хорошими аналитическими способностями и богатейшим жизненным опытом, Богдан понимал, что в одиночку козакам не выстоять. В поддержке пересичных православных он не сомневался, а вот реакция хана и его аскеров была для него непредсказуема.

В Орду Хмельницкий решил ехать сам, но прежде снарядил гонца в Стамбул с наказом доставить письмо Бекташ-аге.

Уважаемый читатель, цикл статей «Хмельнитчина» предполагает Ваше знакомство с проектом «Царь Алексей Михайлович: повествовательная хронология». Читайте в блоге Спецпроекта 1645, 1646, 1647 годы. Не забывайте оценить авторский труд!