«Подлесок» Андропова (третья часть)

I, II часть п/р.1, п/р.2

Эжен

В кругу большинства обывателей, да и не только в их среде, бытует мнение, мол, Евгений Максимович Примаков — это такой «птах Феникс», «патриарх политики и дипломатии» в смутные времена не позволивший, в пьяном угаре «царя-Бориса», «гайдаро-чубайсовской» клике окончательно похоронить молодую РФ, только-только народившуюся. А чего стоит этот его многозначительный «разворот над Атлантикой» во время Югославских событий, вошедший потом во все современные профильные учебники?!

Однако, так ли это? Действительно ли он тот самый «последний узел обороны», «prīmus», «вызволитель», который своими решительными шагами вырвал-таки державу из лапищ ультралибералов, правящих бал в 90-е? Впрочем, по правде сказать, не на совсем, а лишь на короткий промежуток времени, ровно для того, чтобы отвести её от края пропасти, а потом вновь ушел в тину тайной дипломатии, менторства и непрямого влияния. «Микоян наших дней» одинаково почитаемый во все времена, и правыми, и левыми, и центристами. Правда, по большей части, «системными».

Немало вопросов к Примакову, будучи уже в статусе мудреного опытом, непререкаемого третейского старца, к которому, по слухам, бегал за советами Сам, 

вызвало его выступление на заседании «Меркурий-клуба» 13 января 2015 года, незадолго до своей кончины, в котором он прямо говорит:

«Мы заинтересованы в сохранении или налаживании новых экономических отношений со всеми странами и зарубежными компаниями, которые проявляют в этом заинтересованность.

Итак, можно ли по-прежнему говорить о российской заинтересованности в том, чтобы юго-восток оставался частью Украины? Отвечаю: считаю, что нужно. Только на такой основе можно достичь урегулирования украинского кризиса.

Следующий вопрос: в условиях несоблюдения минских соглашений может ли Россия в крайней ситуации ввести свои регулярные воинские части в помощь ополченцам? Отвечаю: категорически нет. Если бы такое случилось, это было бы выгодно США, которые использовали бы такую ситуацию, чтобы держать под собой Европу на целый век.

Можно ли говорить о переориентации России на Восток? Отвечаю: это не так. Россия хотела бы нормализовать отношения с США и Европой…»

И, наконец, еще один немаловажный вопрос: должна ли Россия держать дверь открытой для совместных действий с США и их натовских союзников в том случае, если эти действия направлены против настоящих угроз человечеству - терроризма, наркоторговли, раздувания конфликтных ситуаций и так далее. Несомненно должна. Без этого, не говоря уже о заинтересованности россиян в ликвидации опасных международных явлений, мы потеряем свою страну как великую державу…»

Впрочем, для того чтобы понять природу этих высказываний, думаю, будет правильным, сперва обратиться к некоторым аспектам его биографии.

Тайна его родословной стала известна только избранным друзьям и получила огласку совсем недавно. Настоящим отцом Жени Примакова был не умерший в 1929 году человек, а здравствовавший до восьмидесятых литературовед Ираклий Андроников. 

Он не признал сына, но на произвол судьбы его не бросил, помог Жениной матери обосноваться в Тифлисе, где ей сразу после переезда из Киева дали две комнаты в бывшем доме царского генерала. На этом участие Ираклия Луарсабовича в судьбе сына не закончилось.

В 1948 с первой попытки он поступает в престижнейший вуз Москвы — Институт востоковедения, где была самая высокая в стране стипендия, а потом с дипломом “страноведа по арабским странам” его берут в аспирантуру экономического факультета МГУ. Диссертацию он не защищает, но получает место в Госкомитете по телевидению и радиовещанию, быстро там растет в должности и через 9 лет становится главным редактором Главного управления радиовещания на зарубежные страны.

Столь гладкая и стремительная карьера сына провинциального заводского врача вряд ли бы была возможна, если бы кто-то со связями не поддерживал его в движении по карьерной лестнице. У Ираклия Андроникова, ставшего при Брежневе лауреатом Государственной и Ленинской премий, связи в коридорах московской власти были и при Сталине, и при Хрущеве. И поэтому успех в карьере юноши из Тбилиси вполне объясним.

30 апреля 1970 года Евгений Примаков покидает "Правду" и становится заместителем директора Института мировой экономики и Международных отношений — учреждения самого влиятельного в Союзе в сфере общественных наук. Это было неожиданно для большинства сотрудников института, ведь новоявленный зам до этого наукой занимался мимоходом. Чудо это объяснялось просто. Кандидатуру "молодого и перспективного" полюбили Александр Яковлев, Георгий Арбатов и директор ИМЭМО Иноземцев. Эта тройка, контролировавшая ключевые общественно-научные центры СССР и имевшая доступ к телам советских вождей, искала энергичного и грамотного исполнителя своих далеко идущих планов и замыслов.

Некоторые выжимки из интервью Примакова Артему Боровику, посвящённого выходу его книги «Годы в большой Политике», сентябрь, октябрь 1999г.:

«У нас и за рубежом много писали и пишут о диссидентах, раскачавших советскую систему. Их имена хорошо известны. Это и Андрей Сахаров, и Александр Солженицын, и Мстислав Ростропович, и многие другие. Но они никогда не были частью системы. Они критиковали ее, боролись с ней, требовали ее ликвидации – но все это «извне», даже в то время, когда некоторые из них еще жили в СССР, до своего вынужденного выезда из страны.

Гораздо реже упоминаются те, кто, занимая далеко не низкие официальные посты, выступал не только против преступной практики массовых репрессий, но и против господствующих идеологических догм. Активность таких «внутрисистемных» сил весьма способствовала переменам, причем качественным, основательным.

Можно говорить о двух взаимосвязанных направлениях деятельности «внутрисистемных диссидентов». Первое – стремление убедить общество в том, что Сталин извратил Ленина, создал нечто, противоречащее его идеалам. […]

Второе направление объективного идеологического расшатывания существовавших порядков заключалось в признании несоответствия догматических постулатов марксизма-ленинизма реальности. Давалось это нелегко».

В стремлении преодолеть догматическое мышление, навязываемое официальной идеологией, большую роль сыграл Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО), в котором я работал трижды. […]

«И все-таки ИМЭМО был значимее в плане выработки новых идей, новых подходов, нового отношения к процессам, происходившим в мире. Да и занимал особое место среди других академических институтов гуманитарного профиля своей близостью к практике, к структурам, вырабатывавшим политическую линию. […]

А сколько сил ушло, например, на то, чтобы доказать очевидное для нас, но не совпадавшее с работами классиков Марксизма-Ленинизма положение о существовании универсальных законов в отношении производительных сил вне зависимости от характера производственных отношений. Иными словами, что существует ряд одинаковых закономерностей независимо от того, где развивается производство — в социалистическом или капиталистическом обществе. А ведь противники этого очевидного положения практически захлопывали дверь для использования у нас опыта западных стран.

Мы строили огромные заводы — чуть ли не единственных производителей той или иной продукции в стране, считая, что выигрываем на производительности труда, и ставили себе в заслугу отсутствие конкуренции, в то время как на Западе давно уже поняли преимущества мелкого и среднего производства, рассредоточенного по всей стране. Или многоотраслевая структура Управления — около 95 процентов корпораций в США многоотраслевые, а это высшая форма организации производства, над которой уже не стоят ни министерства, ни ведомства. Такая же картина в Японии, Западной Европе. Или создание всех условий, вплоть до организации безлюдных третьих смен для того, чтобы быстрее амортизировать передовое и дорогостоящее оборудование. Или создание "венчурных" предприятий, призванных решить определенную задачу на острие Научно-технического прогресса. Или оптимальная организация сбыта и утилизации сельскохозяйственной продукции. Этот список, конечно, можно было бы продолжать и продолжать. Эти и многие другие проблемы становились содержанием записок, направляемых руководству страны. Щедро снабжал ими ИМЭМО и рабочие группы при Брежневе, а во времена Горбачёва прорывался с такими записками на самый верх.

Много шишек набил себе ИМЭМО, доказывая изменившийся характер Капитализма. Мы показывали, насколько серьезных успехов добился современный Капитализм в контролировании инфляции, а подчас и в использовании её для роста производства, вообще в регулировании на макро и микроуровнях.

Это кажется ныне забавным, но ИМЭМО не без причины считал тогда одним из своих несомненных достижений «идеологический прорыв», который заключался в том, что впервые было заявлено о необратимости и объективном характере экономической интеграции в Западной Европе.

А к каким только выкрутасам не прибегали, чтобы подтвердить «годную для всех времен» правоту Ленина, который «поверг ниц» Каутского, доказывая неизбежность абсолютного обнищания рабочего класса при капитализме!.. Это была далеко не шуточная проблема. Ведь из этого постулата выводилась универсальная неизбежность революции, свергавшей капиталистический строй. Особенно трудно стало догматикам доказывать незыблемость представления об абсолютном обнищании рабочего класса, когда перестал существовать «железный занавес» и те, кто выезжал за границу – а их становилось немало, – убеждались, насколько улучшалась жизнь, поднимался ее материальный уровень за рубежом.

В штыки встречались Догматиками — а они верховодили во всяком случае в соответствующих секторах отделов Науки и пропаганды ЦК КПСС — такие бесспорные теоретические положения, выдвигаемые сотрудниками ИМЭМО и некоторых других институтов, как способность производственных отношений меняться в рамках Капитализма, приспосабливаясь к требованиям научно-технической революции. Писали, в том числе и я, что этот процесс затрагивает такую политэкономическую «святая святых», как собственность, причем меняются не только её формы, но и содержание.

Можно считать, что впервые в ИМЭМО вовсю заговорили об интеграционных процессах, о качественном сдвиге, связанном с созданием транснациональных компаний (ТНК).

Следовательно, сближение между Государствами при Капитализме, а не рост противоречий как магистральная линия развития?

Новому осмыслению начало подвергаться и такое, казалось бы, «железобетонное» положение Марксизма-Ленинизма, как неизбежность циклических кризисов при Капитализме, разрушающих производительные силы и отбрасывающих все общество назад. Этому противопоставлялось в виде несомненного преимущества бескризисное развитие при Социализме. Вместе с тем становилось все очевиднее, что, во-первых, циклические кризисы в капиталистических странах теряли свою первоначальную остроту, видоизменялся сам цикл и, во-вторых, именно на время спада производства приходилась наиболее активная фаза его структурной Перестройки в пользу наукоемких направлений и его модернизации, что позволяло делать очередной рывок. […]

Однако самым главным препятствием, мешавшим реальному представлению об окружавшей нас действительности, было, пожалуй, отрицание Конвергенции, то есть взаимовлияния двух Систем — социалистической и капиталистической. Защита понятия Конвергенции считалась полным отступничеством от Марксизма-Ленинизма.

…в настоящее время нет никаких оснований оперировать такими категориями, как Социализм и Капитализм. В чистом виде их попросту нет. В работах ИМЭМО исподволь проглядывала эта идея. Были и «живые» примеры, ее подтверждающие. В середине 70-х годов я познакомился с Василием Васильевичем Леонтьевым – одним из крупнейших американских экономистов, получившим всемирное признание за разработку и внедрение в экономическую практику США линейного программирования. Леонтьев в 20-х годах работал в Госплане, в Москве, был направлен в торгпредство в Берлин, стал «невозвращенцем», а затем переселился в Соединенные Штаты, где смело и умно применил некоторые госплановские идеи.

Одновременно в ИМЭМО и ряде других институтов Академии Наук серьезно анализировали деятельность Организации Объединенных Наций, которая, по нашему мнению, должна была сыграть самую активную роль в установлении нового миропорядка.

Не скажу, что уже в то время мы всерьез задумывались над тем, что в конце 90-х годов США будут искать замену ООН в виде "натоцентристской модели", стремясь таким образом сохранить свою превалирующую роль при отходе от двуполюсного конфронтационного мира. Но уже в те времена, ещё до отхода от глобальной конфронтации, мы в ИМЭМО и других институтах международного профиля просматривали варианты преобразований в ООН, которые позволили бы адаптировать эту организацию к реальностям будущего.

Основной фигурой в этих Исследованиях был мой друг профессор Григорий Иосифович Морозов. <…>

По его инициативе в ИМЭМО был создан сектор, а затем отдел международных организаций, которым он руководил почти четверть века.

Сам Сталин, по-видимому, был убежден в том, что появление Григория Морозова в его семье не было результатом только увлечения Светланы. Позже, когда Светлана вышла замуж за Андрея Жданова, Сталин как-то сказал ей: «...Сионисты подбросили тебе твоего первого муженька...»

В 70-х и первой половине 80-х годов, когда у нас были лишь эпизодические контакты с США и другими западными странами по правительственной линии, особое значение приобрели дискуссии по самым злободневным внешнеполитическим вопросам, так сказать, на организованно-общественном уровне. Если по линии Советского комитета защиты мира (я был заместителем, а затем первым заместителем его председателя) мы главным образом пытались разъяснять нашу политику, приобрести друзей и единомышленников за рубежом, апеллируя, как правило, к интеллигенции, деятелям науки, культуры, то появились и другие каналы.

Сыграли свою роль связи ИМЭМО со Стратегическим центром одного из крупнейших в США научно-исследовательских институтов – Стенфордского (SRY). Не обходилось без казусов. Например, на нашей встрече в Вашингтоне (другие проходили и в Москве, и в Калифорнии) представители Пентагона чуть ли не зааплодировали профессору (впоследствии действительному члену АН СССР) Ривольту Михайловичу Энтову, который доказал порочность и абсолютную непригодность методики подсчета советского военного бюджета, предложенную специалистами из Эс-эр-ай. Оказалось, что за эту методику военное ведомство США заплатило институту кругленькую сумму, – как было не порадоваться военным, когда «ученые-шпаки», получившие деньги, оказались нокаутированными.

Торжествовали свою «маленькую победу» и мы. Сколько сил было потрачено на то, чтобы Энтова выпустили в США! Хорошо, что в КГБ в то время были толковые руководители и во втором главке, например В.К.Бояров, к которому я обратился. Помогал нам в этом плане и заместитель начальника Управления КГБ по Москве В.И.Новицкий.

Сопоставление методик подсчетов военных бюджетов подводило к началу сокращения вооружений. Большую роль в этом сыграли два движения – Пагуошское и советско-американские Дартмутские встречи. Первое объединяло ученых различных стран. Особое место в нем занимали физики, в том числе выдающиеся. Много сил отдали этому движению академики А.В.Топчиев, М.Д.Миллионщиков, Н.Н.Семенов, М.А.Марков, В.И.Гольданский, В.С.Емельянов. В недрах Пагуошского движения формировались общие идеи о смертельной опасности для всего человечества использования ядерного оружия.

Что касается Дартмутских встреч, то они регулярно проводились для того, чтобы обговаривать и сближать подходы двух супердержав по вопросам сокращения вооружений, поисков выхода из различных международных конфликтов, создания условий для экономического сотрудничества. Особую роль в организации таких встреч играли два института – ИМЭМО и ИСКАН с нашей стороны, у американцев – группа политологов, отставных руководящих деятелей из госдепартамента, Пентагона, администрации, ЦРУ, действующих банкиров, бизнесменов. Долгое время американскую группу возглавлял Дэвид Рокфеллер, с которым у меня сложились очень теплые отношения.

У нас – сначала Н.Н.Иноземцев, а затем Г.А.Арбатов. Активно участвовали в Дартмутских встречах В.В.Журкин, М.А.Мильштейн, Г.И.Морозов. Я вместе с моим партнером Г.Сондерсом, бывшим заместителем госсекретаря США, были сопредседателями рабочей группы по конфликтным ситуациям».

Также представляют интерес весьма любопытные откровения Примакова о своих контактах с японцами, в свете недавних попыток кулуарных торгов нынешнего руководства РФ и экс-премьер министра Японии Абэ (и продолжающихся по сей день уже с новым руководством страны восходящего солнца) вокруг дальнейшей судьбы Курильских островов.

«Большой смысл приобрели встречи (организатор с нашей стороны ИМЭМО) с Японским Советом по вопросам безопасности («Ампокен»). В первой половине 70-х годов по предложению бессменного инициатора таких встреч Суэцугу мы с Журкиным были в Токио и договорились о периодичности, составе группы и содержании диалога. Активно помимо Суэцугу в нем участвовали с японской стороны профессора Иноки, Саэки и многие другие, пользовавшиеся большим авторитетом в стране, но, может быть, еще важнее – влиятельнейшие фигуры, как и весь «Ампокен» в целом, в правящей Либерально-демократической партии. […]

Мне представляется, что именно наши встречи заложили основу продвижению в отношениях между двумя странами. Суэцугу делал все, чтобы вывести нас на самых крупных политических руководителей Японии. Одним из них был бывший премьер-министр Накасонэ. […]

Я и сейчас убежден, что единственное решение – совместная хозяйственная деятельность на островах, которая постепенно сгладит прямую постановку вопроса о суверенитете. Этому будет способствовать, конечно, давно перезревшее подписание договора между двумя странами».

LJ - https://red-mskt.livejournal.c...

Дзен - https://zen.yandex.ru/media/id...