Как либералы открыли новую форму глагола…

ПОЧЕМУ НЕВОЗМОЖНО ГОВОРИТЬ С ЛИБЕРАЛОМ?

У адекватности довольно широкие границы. Если, к примеру, речь идёт о гороховом супе, то его можно считать вкусным или отвратительным, полезным или вредным, а так же и нейтральным: мол, скушать можно, но лучше бы что-нибудь другое. Однако обязательное условие адекватности – дискуссия вокруг горохового супа должна признавать его супом из гороха. Если же кто-то начнёт вам говорить, что это вовсе не суп, а яйцо, и не из гороха, а из камня, то разговор не склеится.

Либерал не исследует жизнь. Он требует от жизни, чтобы она выстроилась, как ему хочется. Либерал не получает образования: он требует, чтобы высшим образованием считалось то, что у него в голове. Любая чушь, если она каким-то ветром попала к нему в голову и застряла там – выдаётся за последнее слово науки и полноту знания жизни. Это превращает все планы либералов в… галлюцинации.

Что такое «план»? Я вижу мост, которого ещё нет. Но, кроме этого, я вижу всё то, из чего собираюсь строить мост, всё то, чем собираюсь строить мост и всё то, что мотивирует меня строить мост. И тогда это план строительства моста (или чего угодно).

Если же я вижу мост безо всего выше перечисленного – это мираж, бредовая галлюцинация. С таким состоянием мышления моста не только ПОКА ЕЩЁ нет, его вообще никогда не появится. Мои галлюцинации жизни безразличны, а моя попытка сказать жизни, что она так же безразлична моим галлюцинациям – очень плохо кончится.

В своё время либеральную интеллигенцию метко назвали «слепорожденной». Она, и вправду, очень плохо понимает реальность, в которой живёт, очень смутно, расплывчато видит то, чего хотела бы, и совершенно лишена культуры строить переходы между наличным (ей незнакомым) и желаемым (ею беспочвенно выдуманным).

Крайности смыкаются, и отсутствие всяких промежуточных звеньев между реальностью и мечтой, отсутствие перехода – воспринимаются либералами как бесконечность перехода. Их «институты переходного периода» существуют десятилетиями (Е. Гайдар так и помер, не дождавшись переименования своего института), но это у них сочетается в голове с мгновенными «прыжками в Европу» через майдан.

Для человека адекватного - любой переход не может быть ни мгновенным, ни бесконечным: это процесс, имеющий начало и конец, если знать, чего хочешь, и знать, как туда пройти. Беда либералов в том, что они не знают (или делают вид, что не знают) ни того, ни другого.

В их речах чаще всего звучит такая загадочная, и неведомая другим форма речи, как бессильно-повелительное наклонение глагола.

 Либерал пытается повелевать там и тем, где ни сил, ни возможностей повелевать у него нет. Он отдаёт жизни резкие команды, после которых объективная реальность смотрит на него, в лучшем случае, с недоумением.

Понимаете, приказывать может тот, кто имеет силу и власть приказывать. Если человек изображает из себя власть, не являясь таковой, то он, по определению (без обид!) – «городской сумасшедший». То есть приказы-то он отдаёт, но вместо их выполнения жизнь над ним смеётся и потешается.

+++

Есть, правда, одно исключение: повелительный тон ребёнка, когда он чего-то требует от любящих родителей. Потому я и склонен считать либерализм формой инфантильности, консервирующей детскость незрелости мышления. Когда человеку уже 40 или 50, а внутри он капризный ребёнок, и топает ножкой, привычный, что родители пляшут под его дудку.

Заменив процесс ПРОЕКТИРОВАНИЯ процессом ГАЛЛЮЦИНИРОВАНИЯ, и думая, что это одно и то же, либерал предлагает какую-то уродливую, а иногда даже и прекрасную, но всегда утопию, у которой мера условности такова, что заставляет говорить о неадекватности её создателей.

Схема инфантильного мышления либералов такова:

Если убрать всякое насилие, и если предположить, что при этом никто не начнёт безобразничать – то получится прекрасный мир без насилия.

Любой здравомыслящий человек тут же задаст вопрос: а кто будет обеспечивать все эти ваши «если?». Убрать насилие вы можете только если вы источник насилия. Вы не можете его убрать, если вы его жертва – жертв насилие ни о чём не спрашивает. А если вы источник насилия, то вам придётся убрать… самого себя. Что и сделала полоумная компашка Горбачёва, угробив страну и миллионы жизней, у тех, кто на беду свою доверился её руководству.

Вы предполагаете, что никто не начнёт безобразничать? Почему, на каких основаниях? Кто вам сказал, что никто не собирается безобразничать в беззубом государстве, и что (самое главное!) делать – если всё-таки начнут?! Применять насилие – а зачем его тогда убирали? Не применять – так безобразники одолеют и добьют вас!

+++

Реальная жизнь знает только одну форму борьбы с насилием: встречное насилие. 

Если кто-то больно дерётся палкой, то надо найти другую палку и заставить его прекратить безобразия. Рассуждения жертв побоев о том, что им не нравится битьё – вряд ли заранее не были известны тому, кто бьёт. Трудно поверить, что он считал – палку его встретят с восторгом.

Ну, а раз он заранее знает, что огорчил вас, то все разговоры уже бесполезны, потому что придётся повторять давно и прочно всем известное. Зачем?

Будучи человеком предельно инфантильным, доходя в инфантильности своей до аутизма, либерал верит, что регулярное тайное голосование со множеством кандидатов откроет какую-то тайну народных чаяний, которая без этой мистической процедуры совершенно неизвестна. И никак иначе не может быть выяснена.

Погружение в такую таинственную неведомость народной мечты на самом деле (для чего и придумано хитрыми манипуляторами сознанием) уводит от ОЧЕВИДНОСТИ этой мечты, на самом-то деле, естественным образом открытой,  лежащей на поверхности, и совершенно без покровов.

 Глупо, попросту глупо, спрашивать, хотят или не хотят крестьяне землю, горожане – раздачу бесплатных квартир. Глупо сомневаться, что пахари хотят трактор. Или всё-таки соху? Надо проголосовать! И думать, что жильцы, выбирая между электричеством и лучиной – выберут-таки лучину.

Какие голосования нужны, чтобы понять: безработным нужна работа, низкооплачиваемым – высокая оплата, обобранным – снижение поборов, и т.п.?! 

Вся эта определённость народных чаяний и снимается в итоге таинством голосования с его полной неопределённостью результатов.

 Пройдя через множество альтернативных голосований (с криками «Ельцин! Ельцин!), думая, что выражают свою волю – люди с изумлением обнаружили странные «новации».

Что раздачу квартир отменили, трактора меняют обратно на гужевой привод, доходы и уровень жизни падает, рабочий день и пенсионный возраст растут, права попираются и т.п. Но всё это не просто так, не стихийное бедствие - а потому что таинство голосования открыто, что такова воля народа!

Если разумные люди прекрасно знают, чего им нужно, и работают, чтобы этого достичь, то люди с диагнозом «либерализм головного мозга» мучаются неведением о желаниях народа. Выборы следуют за выборами, и «желания народа» раз от раза всё более странные, неправдоподобные…

Если человек знает, чего он хочет, но не знает, как этого технически достичь – ему на помощь приходит наука, инженерия, изобретательство и рационализация. Но если человек споткнулся уже на первой ступени, и не знает, чего он хочет – даже великие волшебники были бы бессильны ему помочь.

+++

Диалог с либералом потому и невозможен – что даже при самом искреннем желании ему помочь, нельзя понять – в чём?! Никакой рациональной задачи либерализм перед собой не ставит, а те «задачи» которые он выдумывает – имеют некорректную формулировку, и через то – не имеют решения в принципе.

Рациональная задача имеет строго-определённый итог при наличии необходимых для него объективных условий. 

Выстроить дом - нужны стройматериалы. Но не только. Ещё знания, труд и время. А когда дом будет достроен - рационально поставленная задача выполнена. И это не чьи-то домыслы, впечатления, как в случае со "строительством демократии", а вполне достоверный факт!

Рациональные задачи бывают лёгкими или трудными, решаются верно или неверно, но у них вектор движения совпадает с запросом.

Когда же либерал требует, чтобы возник «честный суд» - он любую логическую машину поставит в тупик, и она перегорит. Это погружает нас в бездны философских дискуссий о том, что есть честность, откуда мы никогда не выйдем (потому что каждому кажется, что «честно» - это когда дело решается в его пользу, а тяжбу ведут всегда две стороны).

Если мы поставим задачу, чтобы суд был законным – то она, в принципе, решаема. Для этого нужны однозначные законы, не позволяющие ими вертеть «по усмотрению» плюс жесточайший контроль за соответствием конкретики универсалиям.

Но либералы не хотят законности в судах, и их можно понять: принцип равенства всех перед законом неизбежно привел бы к очень пугающей их «уравниловке», что с их точки зрения, страшнее всего. Им нужен «честный» суд – такой, который они считают честным в рамках субъективно-оценочного понятия. Чтобы соблюдал законы, когда им это выгодно, и не соблюдал, когда им станет невыгодно. Такое же у них представление и о «честных выборах»: это такие выборы, говорит инфантил, результаты которых лично меня устраивают.

То есть сугубо-детский «принцип» капризного ребёнка: нравится или не нравится. Он очень хорошо монтируется с другим инфантильным «принципом» - неведомостью целей, неопределённостью задач, для которых и потребна сложнейшая машина голосований, «регулярная смена власти». Потому что мы не знаем, чего нам надо!

Если бы мы, как взрослые люди, ЗАРАНЕЕ определились, чего хотим, то нам некогда было бы потом заниматься святочными гаданиями, мы бы занимались реализацией всем априори-очевидных, вменённых системе константой, задач.

Мы бы задавались не вопросом, как часто у нас меняется президент, а вопросом – как далеко мы продвинулись за пятилетку в самообеспечении нации, сколько технических задач решили. Наше отношение к президенту зависело бы не от скорости его ухода, а от эффективности его руководства.

Менять избранников можно хоть каждый день, капризные толпы этим и занимаются – но ведь ни хлеба, ни жилья, ни перспектив от этой игры с нулевой суммой не прибавится!

+++

Либерал покидает «этот грешный мир» точных шкал измерения и отправляется в хорошо знакомый наркоманам «волшебный мир» оценочных понятий. Всё, начиная с уровня демократии в стране, он измеряет на глазок, не имея измерительных приборов. В науке такое называется – «утрата связи с объективной реальностью».

Либерал берёт приятное, объявляет это законом, и на стадии этой пустословной декларации полагает, что «дело в шляпе». Так возникает мечта-маниловщина, в которой за что ни возьмись, всё прекрасно и восхитительно, если не понимать непреодолимых противоречий одного другому.

Мечты либерала – это свобода личности и её защищённость, изобилие и процветание, отсутствие коррупции и забота о слабых, карт-бланш сильным, неукоснительная законность и всеобщая доброта. О том, что всякое действие есть результат преодоления противодействия – либерал думать не хочет. В его мире нет субъекта – только миражи прекрасных объектов, которые никто в его фантазии не охраняет, и при этом почему-то никто не разрушает и не растаскивает.

Либерализм – это сказочное, фантастическое сочетание «капитализма без борьбы» с «социализмом без борьбы», что можно выдумать только грубо игнорируя противоречия любой системы. В реальности же ни язвы капитализма не могут отделить себя от его возможностей, ни социальные гарантии не могут возникнуть без подавления их врагов и расхитителей.

Ребёнок, требуя игрушку, не всегда понимает (по малолетству) – сколько эта игрушка стоит, откуда родители берут деньги, чтобы её оплатить, и как это отразиться на семейном бюджете. Либерал, не умея повзрослеть, ведёт себя точно так же. Он хочет понравившуюся игрушку и ждёт, что кто-то за его спиной достанет кошелёк и рассчитается.

Если сказать либералу, что его проповедь свободы приведёт к зверским формам частного найма – он возмутится, и скажет, что не хотел этого. Если сказать, что его призыв к толерантности развязывает руки самому отвратительному изуверству – тоже скажет, что не этого хотел. Когда свобода слова, собраний, печати – приводит к резне, вроде руандийской, либерал растерянно, по-детски мигает ресничками – мол, «ну как же так получилось?!».

Либерал приписывает людям высочайшую степень внутренней самоорганизации и самодисциплины, которой у людей нет и нескоро ещё появиться. Это как со всех собак снять намордники и думать, что ни одна из них тебя не укусит!

+++

Будучи по своему складу инфантильным иждивенцем, сражающимся за свободу с маминой кашей, без сколько-нибудь ясного понимания, откуда берутся каши – либерал приписывает жизни совершенно несвойственную той автономию самоорганизации. Единственное, что может, по мнению либерала, угрожать личности – насилие извне.

Это насилие (ГУЛАГ) надобно устранить. Когда люди начинают массово вымирать без ГУЛАГа – либерал снова изумлённо хлопает веками: что за напасть?!

Он не понимает, что жизнь человека (особенно современного) строится на его обеспечении и включении в систему, на снабжении и продуктопроводах, доходящих до каждого. Даже самое полное отсутствие насилия и самое вежливое обращение (которым, кстати, славились царские чиновники-душки) никак не поможет безработному, бездомному, голодному, неграмотному и больному.

Пусть прокурор говорит тебе «вы», и снимает шляпу, да хоть кланяется – что из этого?! Прокурор же не прораб, чтобы возвести тебе в кратчайший срок «хрущевскую» пятиэтажку, и не соцобес, чтобы выделить недостающие продукты!

Внешнее насилие является, конечно, проблемой, но только одной из множества проблем человека. Точно так же и права человека не исчерпываются одной лишь неприкосновенностью: те, кто сдох под забором, потому и сдохли, что были неприкосновенны! Если бы к ним прикоснулись – глядишь, они бы и выжили…

Либерал носится с личностью, как с писаной торбой, восхищаясь любым её выбором – и не думая, что личный выбор часто бывает патологическим. Эта мотня с вознесённой на пьедестал личностью и её вменённым, врождённым достоинством – девальвирует достоинство действительно достойных уважения (получается, что уважать надо всех, кого попало, а не только их). Эта мотня подрывает основы трудовой, воинской и учебной дисциплины, отращивает в итоге претензии людей до таких размеров, что делает их неходячими. Растленный грубой лестью либералов амбициозный паразит изведёт своими капризами нормальную, заботливую власть, но как жирный каплун – станет лёгкой добычей для своих убийц.

Потому что им нет нужды разбирать его многообразные претензии, для них важна только его неспособность к дисциплине, к мобилизации для сопротивления им.

+++

Либерал хочет обойти фундаментальный закон о взаимосвязи напряжения и достижений. Не понимая, что любое право аннулируется автоматически без выполнения обеспечивающей его реализацию обязанности, либералы собираются одновременно снижать напряжение и наращивать достижения.

В их фантазиях благодаря магическому рынку (а у них вообще всё мышление первобытно-магическое) жизнь становится всё легче и легче, менее обременительной, но при этом всё лучше и лучше с потребительской точки зрения.

На самом деле – одно из двух: или железная дисциплина (а не свобода личности) в реализации умных (а не глупых) планов. Или – Сомали. Рост достижений в любой отрасли сопряжён с ростом напряжения. В спорте высшие достижения у тех, кто больше всех тренировался, в науке – у тех, кто все силы положил на учёбу, в области потребления – у тех, кто упорно и последовательно налаживали производство и снабжение, и т.п.

Что касается либерала, то он, кажется, искренне думает, что сможет стать олимпийским чемпионом, попивая пивко в прохладе, мудрецом, не прикасаясь к книгам, богачом без усилий и насилия по отношению к ближним, и т.п.

-Как же ты всего этого добьёшься, не напрягаясь?! – изумлённо спрашиваем мы.

И недоросль с важным видом отвечает:

- Папа мне купит!

Но если тебе, дружок, уже за 50, то сколько же лет твоему папе?!

Н. Выхин