Вампиризм «потребительского общества» или «империализм – реализм жестокого мира»

Абсолютные монархи были плохи всем, за исключением того, в чем они тоже, на первый взгляд, были плохи. Как самодержцы, они не очень-то заморачивались потреблением своих подданных. Это им выходило боком (вспомним 1917 год), но обязанности «каждый год кормить народ всё больше» на царе не лежало. 

Царь страшно жил, и страшно умер, до конца полагая, что не власть кормит народ, а народ кормит власть. Отсюда и слово «подданные»: они где-то находят денюжку и монарху её несут в виде дани…

Потребительское общество неотделимо от демократической демагогии, и хотя «честные выборы» - оксюморон, тем не менее, демагогия эта накладывает определённый отпечаток. 

Она рождает у пипла ожидание, что власть их вкусно накормит – «за то что мы её выбрали». То, что её на самом деле не выбирали – другой вопрос, но образ власти-кормилицы – неизбежный итог демократической демагогии в рыночных обществах.

С этим столкнулся ещё Перикл в древних-предревних Афинах. Избиратели давали ему свои голоса не даром, а с условием: жизнь ихню улучшить, а тяготы их при этом облегчить.

Проще говоря, гражданин хочет больше получать и меньше работать (и вообще меньше заморачиваться по жизни). Власть, которая это обеспечивает – популярна в пипле, власть которая не обеспечивает – вызывает, как минимум, насупливание шир-нар-масс.

И политик, который взялся играть по этим правилам, то есть демократию признал, а рынка не отменил – «чешет репу», где ему взять ресурс, чтобы «электорату» без труда дать рыбку из пруда. Потому что пипл раскрывает пасть и кричит – «дай, дай, дай!». Но, чтобы дать – надо же где-то взять…

Перикл начал грабить союзные Афинам греческие полисы. Он забирал оттуда золото – и рассыпал его своим избирателям. Так была заложена ещё в глубокой древности основа колониального грабежа. Грабёж этот нужен не столько дем-политику (ему много не нужно), сколько его ненасытному электорату.

+++

Да, потребительское общество – ненасытно. Иные типы общества сходны с монашескими общинами, краюшку хлеба каждому дай, и они спокойны, мирны, пошли псалмы петь. Без краюшки, конечно, помрут, но с краюшкой – им уже мир радостен…

А потребительское общество насытить нельзя. Его аппетиты, как огонь, разрастаются, чем больше дров кидаешь. Это значит, что общество-антипод, подпавшее под колониальный прессинг, без боя не может сохранить себе ничего. Повторяю по слогам: ни-че-го!

Чтобы было понятнее, приведу простой пример. Вам нужен бидончик молока (или бензина, неважно). У соседа есть два бидончика. Если найдёте способ на него надавить – он вам один отдаст, и сам с бидончиком останется, вроде как все удовлетворены.

Но теперь представьте, что ответ на вопрос, сколько вам нужно бидончиков бензина (молока) таков: чем больше, тем лучше. То есть ваши претензии не ограничиваются одним бидончиком, что уравняло бы вас в потреблении с соседом. 

Они не ограничиваются и двумя бидончиками, оставляющими соседа без ничего. Вам нужно три, четыре, десять бидончиков! И отобрав у соседа всё, что у него есть, вы оставляете его должником, вы вешаете на него постоянно возрастающие долги. Какие-то виртуальные бидончики, которых у него нет, но которые он вам гипотетически должен.

+++

В итоге нация, которая не воюет, не втягивается в «мортал комбат» - теряет всё. Ващще всё! Народы Азии, Африки, Латинской Америки давно уже это на себе ощутили, но раньше думали, что это не касается, скажем, Дании или Канады. Оказалось – их тоже. Могли ли датчане ещё недавно вообразить, что президент США станет курочить их территорию, отрывая кусок за куском?!

Главный вопрос политика в потребительском обществе – быть «добреньким». Но быть «добреньким» на словах – не катит. «Доброту» к народу нужно подтверждать дарами и пожертвованиями. Когда в потреблядей мечешь золото – они успокаиваются. Но ненадолго. Как перестал метать – сразу опять «по дружине слышен ропот»…

Потреблядство страшно не тем, что человек хочет красиво жить «сладкой жизнью» - а тем, что ломясь к ней, он не считается ни с какими жертвами и разрушениями в окружающем мире. Чтобы сегодня жрать больше, чем вчера – он идёт и на экоциды, и на геноциды, гробит и природу и окружающие народы, одержимый идеей «бесконечного роста собственного потребления».

То, что демполитик давал вчера – сегодня уже мало. А где рост?! А почему не больше? И учти – завтра потребуем больше, чем сегодня…

+++

Главным вопросом внутренней «доброты», начиная с английского фюрера О. Кромвеля становится вопрос трофического лимита, внешнего зверства и обиралова. Нужно натащить благ своим потреблядям, чтобы они тебя табакеркой по уху не приложили. А где брать такую чёртову уйму благ – ума не приложу!

Вампиризм потребительского общества в погоне за внутренним одобрением власти рождает империализм.

 Этот империализм – реализм жестокого мира. Он не спрашивает, хочешь ты быть империалистом или нет. Он спрашивает, хочешь ты жить, или не хочешь. 

Ответ «хочу» автоматически включает режим империализма. Хочешь жить – иди и строй свою империю. Не хочешь – через какое-то время позавидуешь мёртвым, в такие условия тебя поставят диктующие тебе правила обмена сильные мира сего…

Не потому, что они такие злые и жестокие (хотя, конечно, они и злые, и жестокие), а прежде всего, потому, что в метрополии у них «семеро по лавкам», раскрыли хайло и визжат – «клади сюда хавчик, а то лояльность к тебе утратим».

Сколько бы шкур метрополия с тебя ни содрала – ей всегда окажется мало. На некоторое время, после очень обильного грабежа она может уйти – но только на время. Потому что – и гадать не нужно, сто пудов – она, оголодав, опять вернётся.

Если ты однажды помог англосаксам обогащаться, то они непременно вспомнят о тебе, когда снова захотят обогащаться. Датчане вон думали, что это только для Африки да Лаоса, ан нет, Трамп вон и у них отдирать стал с мясом «нажитое непосильным грабежом» прошлых веков…

+++

Поэтому сегодня для России, не только для русских, но и для всех, кто связан с Россией союзничеством – нет никакой альтернативы российской великодержавности. Точнее есть, но кому она понравится: мучительная, страшная смерть от голода, холода, и крайних, гаитянских форм обобранности?!

Теоретически мы, чьи сердца полны человечности, может сказать так: возможно, при перемене мира, при гипотетическом возрождении международного права и вообще правосознания, при реставрации социализма (когда-нибудь) – мы сумеем получить выбор между империализмом и вегетарианским ненасилием. Потом. Может быть.

Сейчас об этом зачем говорить?! Сейчас об этом и думать глупо!

Если вас жрут заживо – надо лягаться, и сломать челюсть пожирателю. Или так – или расчленение с перевариванием до состояния кала. Рассуждения же о том, что если бы пожиратель не вонзил бы в наш филей свой… хм… клык, а вместо того начал бы учтиво обсуждать межевание саванны… Были бы у бабушки мужские признаки – была б она дедушкой!

Чтобы это понять, вообразите две ситуации с автобусом. Вам предлагают сесть в какой-то автобус, а вам не очень хочется. И не проблема, если вы можете спокойно прогуляться, не садясь в этот автобус.

Ну, а если вам говорят, тыча в спину автоматом – не сядешь в этот автобус, расстреляем прямо на остановке – то, согласитесь, вопроса выбора уже не стоит.

Нечто подобное случилось у нас и с империализмом. Это автобус, в который не очень хочется садиться: там давка и духота, и воняет нехорошо… Но никакой пешей прогулки взамен нам не предлагают!

Виктор Ханов, команда ЭиМ