Хроники интербригады. Запись седьмая: домик дяди Фёдора.

(Все совпадения – совпадения, все персонажи – персонажи. И вообще строго для более зрелой и понимающей публики).

Четверг. Ноябрь.

Этим поздним вечером на скамейке у падика местный гопник Веталь снова допытывал меня разницей между рабочими социал-демократами и коммунистами.

«Соображает», - удовлетворённо думал я.

Эх Веталь, знал бы я, каким боком выльются тебе со временем эти наши дружеские посиделки за пролетарским «элэмом». Но тогда я об этом ничегошеньки не знал, и вожделенно косясь на початую двухлитровку светлого, что-то чесал поблескивающему фиксой гопнику про первый съезд РСДРП.

Я только-только подошёл к манифесту Струве, как из дверей падика мухой вырвался юркий Моя Мишель, махнул нам на бегу свой коронный «Салют!» и прошмыгнул в сторону своей боевой «Оки».

При виде мелкого, но не склоняемого Моя Мишель, Веталь зашёлся кашлем и судорожно потянулся к бутылке. Прекрасно понимая ситуацию и острые идеологические разногласия между некоторыми товарищами нашего маленького коллектива, я лишь ехидно усмехнулся, хлопнув гопника по спине: бывает, мол.

Минуту спустя, отчаянно тарахтя убитой парой цилиндров, Моя Мишель пулей вылетел в арку.

«Не доедет», - прикинул я. Но ставить на это, зная шумахерские таланты и дьявольскую удачливость Моя Мишель, всё ж не решился бы.

Пару мгновений спустя ржаво-серая дверь падика пискнула сигналом замка, и на свет божий явились Костик с Мишкой.

- Погнали? – мимоходом здороваясь за руку с Веталем, обратился ко мне Костик.

- Ага, - запустив щелчком окурок в сторону урны, выдохнул сизым дымом я.

Молчаливый Мишка, то ли здороваясь, то ли прощаясь, сжал своей лапишей татуированные пальцы Веталя. Тот скривился от боли и отчаянно затряс рукой. Улыбнувшись ехидно во второй раз, я хлопнул гопника по плечу: покедова, мол.

- Покеда, - выдавил из себя Веталь.

Дедушка завёлся чётко, едва я успел повернуть ключ в замке. Костик плюхнулся на переднее сиденье, огромный Мишка, как всегда, с трудом вписал свою массивную фигуру на задний диван.

Роли были распределены, план был тщательно продуман и согласован заранее. Нервозности не было от слова вообще, поэтому я ткнул пальцем в Соню, выбрав беззаботную латиноамериканскую летнюю песенку.

Улицы города были практически пусты, в свете фонарей кружил крупными перьями редкий снежок. Ехать было недалеко: минут десять, от силы пятнадцать. Мишка глыбой продавливал задний диван, пялясь в боковое окно, Костик отчаянно эсэмэсился с нашей Катькой. Я рулил себе спокойно, подпевая беззаботное «деспасииито…».

Метров за сто до точки я разглядел стоящую у обочины знакомую фигурку высокой девушки, в компании приземистого паренька. Вокруг не было ни мёртвых машин, ни живых душ. Тишь, гладь, да благодать одна, право дело. Отпустив ногу с педали газа, пустил дедушку накатом, отсчитывая дистанцию до парочки по фонарным столбам: восемьдесят метров, шестьдесят, сорок, двадцать…

- Тормози! – резко бросил мне Костик, и я не медля слегка вдавил педаль тормоза, явственно услыхав тихое поскребывание.

«Колооткам пиистааа», - по-эстонски подумал я нараспев.

Пока я изображал из себя эстонца, дело было уже сделано.

Вообще, если вы знакомы с тем, насколько стремительным может быть обычный бурый или белый медведь, то примерно можете себе представить, насколько стремительным при случае может оказаться наш неповоротливый Мишка. Примерно раза в два с половиной стремительнее своих диких собратьев. Я ещё смакуя растягивал мысленно последнюю «а», а Мишка уже утрамбовывал не подающее признаков жизни тело нашего очередного клиента на задний диван.

Катька нагнулась и чмокнула в щёчку высунувшего лицо в окно Костика, мимолётно подмигнула мне и застучала каблучками в направлении ближайшей тёмной подворотни.

«Мата Хари, йОпта», - подумал я вслед соблазнительно вихляющим бёдрам.

Мгновение спустя, дождавшись, пока Мишка мягко хлопнет замком задней двери и надёжно зафиксирует своей широченной задней костью бездыханное тельце клиента, я плавно воткнул первую, и дедушка, тихо шурша шинами, покатил по одному нашей троице известному маршруту.

Единственными посторонними свидетелями этой стремительной операции в зеркале заднего вида плясали те самые белые перья редких снежинок.

- И с сучком и с задоринкой, - усмехнулся мне Костик, полуобернувшись и дав краба Мишке. Я чуть не заржал, представив, насколько задорным наше предприятие по изъятию из блогосферы «сучка» выглядело бы со стороны.

- Матрица явно отдыхает, - покосившись в зеркало на невозмутимо пялившегося в боковое окно Мишку, хихикнул я.

- Ага, и не говори, - хихикнул в ответ Костик, доставая из кармана свой верный телефон.

Щёлкнув по Соне, я врубил подходящую, с моей точки зрения, моменту рыжую наследницу неизвестного французского фермера и порулил к выезду из нашего маленького уютного и такого сонного в этот поздний час городка.

Мишка невозмутимой индейской глыбой пялился в окно, восседая на бренном тельце безмолвного клиента, Костик отчаянно эсэмэсился с Моя Мишель, я тихо подпевал «иннамораментооо», кружил проносившийся мимо редкий снег, а дедушка довольно урчал надёжным дизелем, фарами прорезая сгущавшуюся ночь абсолютно пустой загородной трассы. Красотища, в общем.

К дачному домику дяди Фёдора мы подкатили минут через сорок. Не успел я ещё толком запарковать широкую корму дедушки в тесном внутреннем дворике, как из темноты уже выскочил вечно возбуждённый Моя Мишель.

- Чё, как, где?! – принялся носиться он вокруг деловито бряцающего браслетами Мишки, стараясь проникнуть взглядом своих маленьких острых глазок за широченную мишкину спину и заглянуть в салон.

- Да не суетись ты, - с трудом сдерживая лыбу, мягко отстранил его в сторону Костик.

Вдвоём с Мишкой они споро заковали Дюлю, а я с огромным удовольствием засунул клиенту в рот кляп и поднёс к его курносому носу тряпочку.

Дюля резко дёрнулся, и попытался встать на ноги. Не тут-то было! Подскочивший сзади Моя Мишель ударом ноги с полноценной вертухи отправил отчаянно сопящего клиента обратно на промёрзшую насквозь бренную землю.

- Ну ты что творишь-то? – улыбнулся Костик.

Мишка обхватил сопящего клиента сзади и без особых усилий поставил его на нетвёрдые задние лапы.

Дюля, тяжело сопя, отчаянно заболтал своей короткостриженой рыжей башкой.

- Давай, топай! – Моя Мишель отвесил клиенту хлёсткий подсрачник в направлении приземистой двери домика дяди Фёдора.

Внутри было неожиданно тепло и светло. Моя Мишель, в соответствии со своей ролью приехавший сюда загодя, докрасна растопил печку-буржуйку и поменял маломощную лампочку Ильича на полноценную сотку.

Дюля с грязным кляпом во рту, скованный браслетами по рукам и ногам, был надёжно пристёгнут короткой цепью с тугим ошейником к торчавшей из стены петле. Пуская носом редкие пузыри, он явно неодобрительно косился в нашу сторону с задрипанного дивана.

Напротив него у низкого кофейного столика, бывшего единственным кроме дивана и печки-буржуйки, предметом мебели в тесном домике дяди Фёдора, расположилась наша четвёрка.

Я сосредоточенно забивал дурью косячок. Мишка, присев на корточки, что-то выводил большим пальцем в пыли пола. Моя Мишель сидел на перевёрнутом оцинкованном ведре, а Костик ковырялся в файлах прихваченного нами с собой ноута.

- Ага! – Костик поставил ноут на кофейный столик экраном к Дюле и в один широкий шаг пересёк маленькую комнатку, нависнув над моментально побледневшим клиентом:

- Ну что, отрыжка буржуйская, будем делать из тебя собачку Павлова.

Дюля дёрнулся, шмыгнув носом пустил очередной сопливый пузырь и заиграл пунцовыми пятнами.

- Да не боись ты, бить током не будем. Будем воспитывать тебя, делать из твоей известной медийной личности, так сказать, человека с разумной личностью.

В этот момент громыхнуло ведро: Моя Мишель рванулся было в сторону Дюли, но Мишка накрепко зафиксировал его лодыжку своей лапищей. Моя Мишель, кажется, тут же скис.

Дюля отчаянно завращал своими поросячьими глазками, переводя глаза то на нависшего над ним Костика, то на тщётно пытающегося вырваться из мёртвой хватки разъярённого шкета.

- Ссссууука, пусти, больно же! – завопил тут Моя Мишель. Мишка тут же ослабил хватку и Моя Мишель грохнулся на пол, не удержав равновесие.

Я и Костик прыснули диким смехом. Дюля, вероятно пустив в этот момент небольшого петуха, сжался в комок, подтянув под себя нижние конечности, и в его недобрых глазёнках заблестели капельки влаги, а сопли запузырились с утроенной силой.

Мишка виновато оттопырил нижнюю губу и не медля протянул лапищу в помощь упавшему французу.

- Сам я! – буркнул Моя Мишель, резко вскочил на свои маленькие подпорки и, злобно пнув ведро, выскочил мелким метеором из домика.

С трудом сдерживая смех, мы с Костиком переглянулись и посмотрели на Мишку. Тот виновато опустив громадную голову, поплёлся вслед за шкетом: успокаивать, значит.

Потерянный в этом спектакле Дюля буквально трясся, захлёбываясь слезами.

- Слушай, а он часом не сердечник? – спросил я.

- Да нет, судя по медкарте, - пожал плечами Костик.

Дюля при этих словах на секунду застыл, замычал что-то и снова затряс своей рыжей непутёвой башкой.

- Смотри, сказать что-то хочет, - присаживаясь на корточки и глядя прямо Дюле в глаза, сквозь зубы презрительно процедил Костик.

В этот момент дверь распахнулась, и в домик зашёл расстроенный, судя по гримасе, Мишка.

- Слушай сюда, буржуйская морда! Вот он, - Костик взял многозначительную паузу на «он», и, ткнув пальцем в Мишку, выдохнул:

- Хохол!

Мишка остановился, засунул оттопыренный мизинец за ухо, и его широкая нижняя губа неумолимо стала наползать на верхнюю. Знающие Мишку понимали, что тем самым он изобразил наивысшую степень удивления. Что вполне объяснимо, ибо я мог поклясться, что ещё с утра Мишка был стопроцентным татарином.

- А он, – Костик ткнул пальцем в меня, – русский!

С этим бы я также поспорил, конечно, но мне до жути было интересно, как отреагирует на подобное откровение Дюля, поэтому я не стал развенчивать свежесложенный миф.

- Ну так что, господин херов писатель, понял теперь куда и почему ты попал?!

Костик схватил Дюлю за грудки, притянул к себе и сквозь сжатые зубы презрительно выплеснул в перепуганную рыжую морду:

- Сволочь!

Честное пионерское, в этот момент не только я, но и невозмутимый Мишка, и даже возникший на пороге и застывший в фазе полушага Моя Мишель были уверены, что Дюля изрядно пошёл жидкой субстанцией. Но, кажется, обошлось очередным небольшим петухом. Судя по запаху. Костик с силой оттолкнул от себя незадачливого блогера, и тот ударился башкой о стену, громко звякнув всеми своими цепями и скривившись и без того жизнью перекошенной харей.

- Слушай сюда, кусок бесполезного таланта, будешь торчать тут безвылазно, пока все мы, - Костик сделал многозначительную паузу и обвёл нас всех суровым взглядом, - единогласно, - громогласный акцент и снова пауза (театрал Костик тот ещё, чё, хех), – не решим, что тебя можно назвать неким подобием на человека.

Шедший пятнами Дюля, кажется, перестал дышать.

Моя Мишель поставил на пол у дивана эмалированный тазик. Я вытащил из клетчатой сумки трёхлитровку с малиновым вареньем бабушки Миши, а в руках Костика откуда-то появилась пачка юбилейного печенья. Вывалив содержимое банки в таз, Костик покрошил туда же печеньки.

- Это твоя жрачка, падаль, - высоким голоском резнул слух бескомпромиссный Моя Мишель, и презрительно сплюнул во всё тот же многострадальный таз.

- А гадить будешь вон в то ведро, - констатировал факт я, указав на запнутую с мишкиной помощью Моя Мишель в дальний угол оцинковку.

Всё это время невозмутимый Мишка ковырялся в ноуте, одобрительно приподняв левую бровь. Развернувшийся экран видеоплеера начал прокручивать знакомые мне с детства кадры «Сказки о Мальчише-Кибальчише».

Я довольно хмыкнул, прекрасно понимая, что план перевоспитания, заключавшийся в строгой и однообразной диете из заботливо предоставленного мишкиной бабушкой малинового варенья с печеньем, и круглосуточного просмотра этой самой «Сказки», может оказаться вполне действенным.

Хлопнув Мишку по широкому плечу, я вышел на улицу. Покурить, подумать о вечном. С ноябрьского неба мне приветливо мерцали яркие северные звёзды. Набиравший силу морозец приятно холодил кожу. Красота. Дунуть бы сейчас, но утром встречать возвращающегося из командировки Гавроша, поэтому пока нельзя.

Минут через пять-семь из домика вышли Костик с Мишкой. Я закурил вторую. Стояли, дымили, молчали каждый о своём.

- Красота, - озвучил мои недавние мысли Костик.

- Ага, - подтвердил я.

Тут из дому выпорхнул Моя Мишель:

- Братцы! Он, кажется, обосратушки!

Если Вы не видали радостного Моя Мишель, то Вы не видали искренней человеческой радости никогда. Представьте себе радость октябрёнка, которому в «Детском мире» папа торжественно вручает новенький стошестирублёвый «Салют». А теперь умножьте эту радость примерно в восемь целых и три десятых раза. Вот так радуется Моя Мишель. Буквально подпрыгивая, кружась бабочкой и похлопывая в ладоши. И ведь не скажешь с виду, что пареньку уже перевалило за четвертак.

Мы грянули дружным убийственным гоготом. Где-то вдали тоскливо взвыл одинокий волк. Даже невозмутимый Мишка, обхватив свои щёки лапищами, выпучил оба своих татарских глаза, старательно изображая из себя крайне удивлённого белоруса: в переводе на общечеловеческий это означало безудержны и яростный гогот.

Кое-как найдя в себе силы успокоиться, мы оставили Моя Мишель развлекаться с Дюлей и его «обосратушками» и покатили обратно.

Ткнув пальцем в Соню, я запустил наугад первое попавшееся: по полю загрохотали идущие в последний бой танки.

Глядя на закрывшего глаза русского Костика, невозмутимо пялющегося в окно татарина Мишку, с улыбкой вспоминая оставленного нами в домике дяди Фёдора миниатюрного еврейского француза Моя Мишель, мне подумалось, отчего-то, что в экипажах тех танков сидели просто Люди, которых абсолютно не заботила национальность их боевых товарищей. Они шли в бой просто Людьми. Людьми одной большой страны. И Победа у них была одна на всех.

И мне, отчего-то, впервые за последний месяц не хотелось думать о подонке Дюле, о тысячах подобных ему медийных персонажей с толстыми шкурами и неуёмными аппетитами, делящих нас на своих и чужих.

Но о Дюле, так или иначе, думать всё-таки пришлось. Но это было уже завтра