Отрывки из книги Михалона Литвина (Михайло Тышкевича), литовского дворянина изданные в Базеле в 1615 году. Отрывок 2 , о москвитянах и татарах.

Силы москвитян и татар значительно меньше литовских, но они превосходят литовцев деятельностью, умеренностью, воздержанием, храбростью и другими добродетелями, составляющими основу государственной силы. Татарам добродетели эти приносят ту выгоду, что они пользуются множеством отнятого у нас имущества и задабриваются ежегодно подарками вашего величества, получая их будто в качестве друзей и союзников, с которыми и прежде литовцы заключали договоры; они привычны к верховой езде, ведут войны без обозов, владеют множеством табунных лошадей, но не имеют укрепленных городов. 

Москвитяне каждую весну получают из татарской Ногайской орды много тысяч лошадей, годных для войны, в обмен за одежду и другие дешевые предметы. Нам же фракийские турки присылают за дорогую цену лошадей самой плохой породы, старых, изнуренных работою, страдающих внутренними болезнями, потому что закон их вменяет им в преступление продавать христианам здоровых лошадей и оружие. Предки наши довольствовались собственными лошадьми, выхоленными дома, но были всегда готовы к походу, имея все оружие в исправности: копья, щиты, панцири, а также мешки, наполненные мукою. Теперь же героини литовские едут в храм или на бал в каретах, т. е. висячих экипажах, запряженных шестериком или восьмериком лошадей, между тем как в то же время скиф угоняет безнаказанно столько же людей, связанных ремнями; зато у татар, несмотря на обилие коней, не дозволяется даже царице запрягать лошадь в повозку.

Турки и другие сарацины, посещая по пяти раз в день храмы для молитвы, разуваются и обмывают холодною водою даже сокровенные свои члены, но они, равно как и татары, москвитяне, ливонцы и пруссаки, из бережливости носят подолгу одно и то же платье, между тем как мы стараемся иметь одежды дорогие и разнообразные.

Татары носят длинные туники без складок и сборок, легкие и удобные для верховой езды и сражений; колпаки у них белые, остроконечные, сделаны не для парада; во время битвы от их высоты и блеска татары имеют более представительный и грозный для врагов вид, хотя и не имеют обыкновения надевать шлемы. Этот прием усвоили себе и москвитяне — они делают шапки из войлока, сбитого из овечьей шерсти, которые стоят грош, часто моются и служат очень долго. Хотя москвитяне имеют множество соболей и других пушных зверей, но обыкновенно сами дорогих соболей не носят — они отсылают этот нежный мех изнеженным литовцам и получают за него золото, а сами украшают опушки своих войлочных шапок золотыми бляшками и драгоценными камнями, которых не портят, подобно мехам, ни сырость, ни солнце, ни моль...

...(Москвитяне) до такой степени воздерживаются от употребления пряностей, что даже при изготовлении пасхальных яств довольствуются следующими приправами: грязноватою солью, горчицею, чесноком, луком и другими плодами собственной земли; так поступают не только простолюдины, но и вельможи, даже сам великий князь, отнявший у нас много крепостей, которых он, величаясь, насчитывает семьдесят три. На царских пирах ставят на стол отдельно в солонках, среди золотых сосудов и туземных блюд, немного невареного перцу, но к нему никто не прикасается. Между тем литовцы питаются дорогими иноземными яствами и пьют разнообразные вина, отчего происходят различные болезни.

Подобно москвитянам, и татары, и турки, хотя владеют областями, производящими вино, но сами его не пьют, а продают христианам, получая за него средства для ведения войны, так как они убеждены, что исполняют волю Господню, если каким бы то ни было образом истребляют христианскую кровь. Перекопские татары тоже избегают употребления пряностей и пьют только молоко и колодезную воду, которая, впрочем, на всем протяжении таврической степи редко встречается без горького вкуса и еще реже чистая, разве только в таком случае, если она добыта на большой глубине из недр земли.

И наши предки также избегали иноземных яств и напитков; трезвые и воздержные, они полагали всю славу в военном деле, все удовольствие в оружии, конях, большом количестве слуг и вообще во всем, что проявляло твердость и храбрость, необходимые для успешного ведения войны. Они не только отражали нападения соседних народов, но раздвинули свои пределы от одного моря до другого и враги называли их «Храбрая Литва». Теперь же в городах литовских самые многочисленные заводы — это бровары и винницы. Литовцы возят с собою пиво и водку и в военные походы и даже тогда, когда съезжаются, чтобы присутствовать при богослужении. Они так привыкают к этим напиткам дома, что если во время похода случится пить воду, они, вследствие непривычки, гибнут от поноса и дизентерии. Крестьяне, не радея о земледелии, собираются в корчмах, пьянствуют там день и ночь, забавляясь пляскою ученых медведей под звуки волынки. Растратив таким образом свои средства, они испытывают голод и затем обращаются к воровству и разбою. 

Это случается так часто, что в каждой литовской области в течение месяца подвергается смертной казни за названные преступления более людей, чем в сто или двести лет в областях Московии и Татарии, в которых воспрещено пьянство. Действительно, у татар всякий, кто только отведает вина, подвергается наказанию 80-ю палочными ударами и штрафу в 80 монет.

 В Московии же нигде нет кабаков, и если у любого домовладельца найдут хоть каплю горячего напитка, жилище его разоряют, имущество конфискуют, домашних и даже соседей подвергают телесному наказанию, а самого хозяина пожизненно заключают в тюрьму; с соседями поступают так жестоко потому, что считают их знающими о мерзком преступлении и потому как бы зараженными его язвою. Между тем как наши люди подвергаются гибели не от начальства, а от невоздержания и от схваток возникающих во время пьянства. День у нас начинается питьем водки; еще лежа в кровати, кричат: «вина, вина!» и затем пьют этот яд мужчины, женщины и юноши на улицах, на площадях, даже на дорогах; омраченные напитком, они не способны ни к какому занятию и могут только спать; притом кто раз привык к этому излишеству, в том страсть к пьянству постоянно возрастает. Ни иудеи, ни сарацины не допускают кого-либо из своего народа к гибели от нищеты, так сильна в их среде любовь к ближнему. Ни один сарацин не смеет отведать куска пищи, не раздробив ее предварительно и не смешав, для того, чтобы каждому из присутствующих досталась пища в равном количестве.

Так как москвитяне воздерживаются от пьянства, то города их славятся ремесленниками, прилежно изготовляющими различные, изделия; они снабжают нас деревянными чашками и посохами, служащими для опоры немощным старикам и пьяным, также седлами, саблями, конскою сбруею и разного рода оружием, получая за эти предметы наше золото. 

Прежде москвитяне находились в таком рабстве у заволжских татар, что, кроме других признаков покорности, князь их должен был выходить за город навстречу каждому посланнику хана и сборщику податей, ежегодно приезжавшему в Москву, и, пеший, провожал его во дворец, держа в руках повод его лошади. Посол садился на княжеский стол, а князь, преклонив колена, выслушивал посольство. Поэтому ханы заволжские и происшедшие от них перекопские поныне называют московского князя своим холопом. 

Но теперь они не имеют на это основания, так как в. к. Иоанн, дед ныне царствующего Иоанна Васильевича, освободил себя и свой народ от их тирании, после того как обратил народ к трезвости, повсеместно воспретив кабаки. — Сверх того он распространил свои владения, подчинив себе Рязань, Тверь, Суздаль, Волок и другие соседние уделы. Он же отнял и присоединил к своим наследственным владениям литовские провинции: Новгород, Псков, Северщину и другие в то время, когда Казимир, король польский и великий князь литовский», воевал в Пруссии с крестоносцами, защищая границы своего королевства, а народ наш погрузился в роскошь. Этот великий князь причтен своими к числу святых подвижников, как монарх, освободивший и расширивший свое отечество. 

Столицу свою он украсил крепостью, выстроенною из кирпича, а свой дворец каменными изваяниями, подобными Фидиевым, и позолотил в нем некоторые купола часовен. Подобно ему и его сын, Василий, соблюдая трезвость и строгую дисциплину нравов, присоединил к своему наследству укрепленный город Смоленск, отнятый у нас 31 июля 1514 г. коварством Михаила Глинского. — После того он увеличил свою столицу Москву, построив близь нее слободу Налевки трудами наших наемных солдата, и дал ей имя, которое должно служить укором для нашего народа, склонного к пьянству, — имя заимствованное от слова «налей», что значить «infunde» 32. — Точно также сын его, ныне царствующий, хотя уступил нам одну крепость, зато выстроил в наших пределах три крепости: Себеж, Велиж и Заволочье. Татарам, рабом которых он был некогда, теперь ни в чем не уступает, потому что заботится о трезвости своего народа; он отстаивает свободу не мягкими тканями и не блестящим золотом, а железом; своих подданных он держит всегда вооруженными и постоянно снабжает крепости гарнизонами; он не выпрашивает мира, но, подражая нашему герою Витовту, отражает силу силою, искусство искусством, воздержанию и трезвости татар противопоставляет воздержание и трезвость своего народа.

...Правосудие также у татар выше, чем у нас, ибо они всякому немедленно возвращают все, что ему принадлежит, между тем как у нас судья получает десятую часть стоимости иска истца, ни в чем неповинного; эту плату судье, называемую «пересуд», должно вносить немедленно на суде. Если же тяжба ведется хотя бы за малейший клочок поземельной собственности, то платят судье не десятую часть, а сто грошей (стоимостью в 2½ немецких крейцеров каждый), хотя бы спорная земля стоила меньше этой суммы; если же стоимость ее больше, так что десятина превышаете сто грошей, то судья дополучает эту десятину.

В делах за личные оскорбления и всякого рода насилия, хотя бы даже вымышленные, судья получает с подсудимого такую же сумму в качестве штрафа, какую присудить в вознаграждение потерпевшему; поэтому, заботясь об увеличении своего имущества, он покровительствует далее явной клевете и за незначительное оскорбление присуждаете в пользу мужчин по 20 коп грошей, в пользу женщин по 40 коп, а за вещественные убытки, какие бы ни показал клеветник, подкрепив обвинение ложною присягою, — сотни и тысячи коп грошей, хотя бы все имущество истца не стоило и одной копы. Наказание за убийство назначается не по божественному закону, предписывающему взимать кровь за кровь, а заменяется денежною пенею, разумеется с десятиною в пользу судьи. Вследствие этого нередко случаются даже отцеубийства. Если добросердечный истец, выигравши дело, смягчится просьбою ответчика и простить его, то судья все-таки взыщет деньги: с одного штраф, с другого десятину.

Судья берет десятину также за утверждение сделок и договоров. В делах же уголовных он получает не десятую долю, а все, что будет захвачено у кого-либо воровское или отнятое у разбойника; этот доход его называется «лицо». Если же вор или его обличитель должны будут перенести украденную вещь к другому судье, то первый получает сумму, равную ее стоимости, так что у нас отыскивающий украденную вещь принужден истратить в пользу чиновников больше, чем она стоит. В виду этого многие не осмеливаются заводить тяжбы, когда у них воровски или насилием угоняют рабочий скот. Вор, пойманный даже во время совершения преступления, не подлежит суду той местности, в которой совершил преступление или был пойман, но после многих изворотов отводится для суда к своему господину, в дом которого он нередко носил краденое; вследствие этого кражи совершаются безнаказанно. 

У соседей наших татар и москвитян, право суда над подданными вельмож и дворян в делах гражданских и уголовных принадлежит не частному лицу, а государственному чиновнику, человеку трезвому и живущему на глазах у всех, между тем как наши производят суд каждый в одиночку, в пьяном виде, и удалив посредников и свидетелей; таким образом они могут делать все, что им угодно. 

Кроме пени за преступления, председатель суда получает у нас 12 грошей за каждую скотину, которую кто-либо приведет в конюшню присутственного места, объявивши ее пригульною; такую же плату получает с каждого человека, заключенного, хотя бы и безвинно, в тюрьму, утверждая, что эта плата следует ему по закону, за право пользования государственною конюшнею и темницею. Точно также и слуга судьи, исполнитель его приговоров, получает десятую часть стоимости иска даже тогда, когда нет нужды в судебном разбирательстве; он взимает десятую часть уплачиваемого долга, представляемого для уплаты в суд, хотя бы дело было совершенно чисто и бесспорно. Судебный писарь получаете также десятину за составление решения и сверх того требует вознаграждения за всякое свое действие: так, он взимает по 4 гроша только за приложение печати к позву, хотя бы весь иск не превышал стоимостью одного гроша.

 Для того, чтобы увеличить судебные издержки, требуются по каждому делу два позва, снабженные печатями и подписью писаря; если же тот занят другими делами, то случается часто, что обвиняемый успевает скрыться до получения позва, так как для него естественно искать спасения в бегстве. 

Другой чиновник, подчиненный судье, — «виж», обязанность которого состоит в объявлении обвиняемому срока суда, получает даже по самому маловажному делу 40 грошей, если он служите при воеводе, 30 при подвоеводии и 100, если он виж королевский или выдает себя за такового. 

Третий чиновник, называемый «детский», который призываете позвом обвиняемого и приводит его в суд, получает от 100 до 50 или по меньшей мере 30 грошей. В свою очередь столько же взыскивает судебный служитель, который во время тяжбы отряжается для призыва или опроса свидетелей, для осмотра поля или луга, истоптанного или потравленного чужим скотом или иного менее важного убытка. Если бедный человек не имеет потребного для этих расходов количества денег, то у него грабят скот. 

Не менее стеснительно то обстоятельство, что если бедному человеку необходимо позвать на суд вельможу, то он ни за какую плату не может найти себе поверенного. Еще более несправедливо то, что если у меня есть более знатный сосед, хотя бы владевший частью общего со мною села, то он подсуден другому ведомству, и вчать с ним тяжбу гораздо труднее, чем со мною. Право пользоваться апелляциею у нас отнято посредством наложения громадного штрафа, установленного в литовском статуте (глава VI, параграф 1). — В тяжбах с вельможами не допускаются поручительства, которые служат оружием и как бы щитом, назначенным для охранения бедных. К тому же всякий допускается в свидетели во всех делах, кроме межевых, и всякому вполне доверяют без присяги; поэтому многие возвели лжесвидетельство и промысел, из которого живут. 

Мы не имеем общественных книг или актов для записи в них купчих крепостей и они совершаются в виде частных документов. Обвиняемый, хотя бы он явно похитил чужую собственность или совершил насилие, привлекается к суду не раньше, как по истечении месячного срока со времени выдачи позва. Если у меня похитят скотину, стоимостью в 50 или 100 грошей во время самых спешных полевых работ, то я не могу привлечь к суду похитителя прежде, чем заплачу составителю позва и его служителю полную стоимость похищенной скотины, хотя впоследствии мне не только не уплатят моих издержек, но и обвиняемого в похищении не дозволят привлечь к суду раньше, как по истечении месяца. Таким образом пострадавший или отказывается от всего в пользу грабителя, или старается взыскать с него свой убыток силою или обманом. — Во время издания литовских законов бык стоил 50 грошей, корова 30, но теперь эти цены значительно повысились. 

В других областях, принадлежащих польскому королю, ни обвиняемый не пользуется такими проволочками, ни позов не сопряжен с такими издержками: судебному служителю за призыв обвиняемого в суд платится только полгроша, а королевская позовная грамота имеет силу без подписи писаря и потому стоит не так дорого; даже по распоряжению короля Сигизмунда, помещенному в польском Петрковском статуте 1511 года, позвы приказано выдавать даром. Точно также и судья, даже при самом крупном иске, получает не десятую долю, а довольствуется двумя или самое большее четырьмя грошами низшего достоинства, которые стоят 8 крейцеров немецких. 

Между тем как у нас, благодаря обычаю взыскивать по три раза двойные десятины со стоимости спорной вещи, судья становится судьею собственного дела и, словно пойманный на удочку этою приманкою, всегда стремится к осуждению даже в тех случаях, когда юридические основания сторон не ясны. Даже законы язычников запрещают торговать правосудием, у нас же обычай этот развился недавно, благодаря безнравственной привычке вельмож применять законы к своим выгодам; по их толкованию никто не должен владеть таким имуществом, которое не приносило бы пользы чиновникам. — Так например, если кто-либо, враждующий со мною или желающий доставить выгоду судье, похитит мои деньги или откажется возвратить занятую или отданную ему на сохранение сумму, или захватит мою землю, я не буду иметь возможности возвратить всего этого, пока не уплачу сперва судье и его подчиненным различных десятин и других значительных поборов, на уплату которых я истрачу вскоре все свои средства, если этот искренний друг судьи проделает со мною то же вторично. Если лицо, подосланное судьею, возьмет у меня золото, серебро или другие ценные вещи и возникнете дело о воровстве или насилии, то все эти вещи будут захвачены и окажутся в руках судьи.

 Вот, светлейший монарх, каково правосудие в твоем наследственном государстве, вот как обеспечена священным законом собственность граждан! Хотя из числа вельмож два воеводы, помещенные невдалеке друг от друга, заведывают высшим судом в целой Литве, но они не в состоянии рассмотреть всех тяжб многочисленного населения столь обширных областей, тем более что на них возложены другие государственный заботы, как это видно из самого их титула «воевода», т. е. военачальник. Обремененные многочисленными общественными и частными обязанностями они только в праздничные дни, т. е. тогда, когда менее заняты другими делами, могут рассматривать тяжбы.

 Весьма важные неудобства представляет и то обстоятельство, что они не имеют определенного места судебных заседаний. Нередко обиженные за 50 миль приходят искать правосудия, и несчастные люди эти принуждены от пределов Жмуди и Ливонии до границ Мазовии или Московии странствовать в погоне за своим законным судьею. Притом мы имеем ежегодно 40 дней, посвященных воспоминанию страстей Господних, посту и молитве, которые мы проводим, ревностно преследуя паши тяжебные дела.

Упомянутые воеводы имеют наместников, которые, заботясь о телесном своем благосостоянии, обыкновенно творят суд среди шума пиршеств; они мало сведущи в судопроизводстве, но очень исправно взимают свой «пересуд».

Москвитяне хвалятся, что заимствовали у нас Витовтовы законы, которые мы сами теперь оставили. У татар же они заимствовали оружие, одежду и обычай отправляться в военные походы без обозов, нагруженных иноземными яствами и напитками.

... Москвитяне, разгневавшись на кого-либо из своих, проклинают его пожеланием, чтобы он обратился в римскую или польскую веру — до того вера эта им ненавистна.

К несчастью, мы не имеем школ для преподавания наук. Мы изучаем московские письменные памятники, которые и не древни, и не заключаюсь в себе ничего такого, что побуждало бы к доблести; русское наречие чуждо нам литовцам, т. е. итальянцам, ибо мы происходим от итальянской крови.

Итальянское происхождение наше явствует как из характера нашего языка — полулатинского, так и из существования у нас древних римских обычаев, которые не так давно вышли из употребления, таковы были обычаи: сожигание покойников, гадание, ворожба и другие предрассудки, сохранившиеся поныне в некоторых местностях, в особенности культ Эскулапа, который почитается под видом змеи подобно тому, как почитался в Риме, куда он переселился из Эпидавра в образе змеи. Почитаются также священные пенаты, души предков, домашние божества, привидения, также горы, пещеры, озера и рощи. — Но водою крещения совершенно потушен вечный огонь, который поддерживался по обычаю римлян и евреев для сожигания жертв. — В литовском языке слово огонь (ugnis) почти тождественно с латинским (ignis), но сверх того есть много слов общих в обоих языках.

Наши предки, граждане и воины римские, пришли в эти страны, посланные из Рима в колонии для защиты границ от скифских племен; или, как утверждает другое, более достоверное мнение, они были занесены сюда морскою бурею во время Юлия Цезаря. Действительно, по словам Люция Флора, когда Юлий Цезарь победил германцев в Галлии и потом, подчинив себе ближайшую часть Германии и переправившись через Рейн, направился через Океан в Британию, то переправа его была не вполне удачна и флот его был рассеян бурею. Тогда, именно, как полагают, корабли наших предков были принесены волнами  к тому берегу, где ныне находится жмудский замок Плотели, и здесь они высадились на сушу. (!!!!!!)

Да и в наше время к тому же берегу приставали какие-то заморские корабли. Здесь наши предки, наскучив морскими трудами и опасностями и обремененные множеством пленных мужеского и женского пола, поселились по военному обычаю, поныне сохранившемуся у жмуди, в шалашах у очагов. 

Затем, подвигаясь дальше, они подчинили себе соседние народы: ятвягов, а за ними роксоланов или рутенов, которые, наравне с москвитянами, подчинялись тогда власти заволжских татар; чиновники последних, называемые баскаками, управляли русскими замками. 

Отсюда они были изгнаны нашими предками италами, которые впоследствии стали называться литалами и, наконец, литуанами, т. е. литовцами. Благодаря врожденной своей храбрости, они освободили русские племена, области и замки от ига татар и их баскаков и расширили свои владения от жмудского моря, называемого Балтийским, до Понта Евксинского и устья Борисфена, а также до границ другой римской колонии — Валахии; они заняли Волынь, Подолие, земли киевскую и северскую и степи до пределов Тавриды и до Тованской переправы на Днепре; к  северу они заняли Вязьму, Дорогобуж, Белую, Торопец, Луки. Псков, Новгород и вообще все провинции и замки, лежащие по сю сторону крепости Можайска, ближайшей к московской столице. 

Расширивши таким образом свои владения, благодаря своей храбрости, они получили для своего князя Миндовга, принявшего святое крещение, королевский титул и корону. По смерти этого короля, и королевский титул, и христианство были оставлены, пока снова соседний с нами христианский польский народ не пригласил в 1380 году царствовавшего здесь благополучно блаженной памяти прадеда вашего величества. Владислава, называемого по-литовски Ягайлом, возвратиться к христианству и принять королевское достоинство для того, чтобы совокупная доблесть двух соседних народов, стала еще крепче в борьбе с общим врагом христианского имени.

В нашу страну начал стекаться из других областей самый скверный из всех народов — иудеи, уже сильно размножившийся во всех городах Волыни, Подолия и других плодородных областей; это народ вероломный, хитрый, склонный к клевете, он подделывает у нас товары, монету, документы и печати, на всех рынках отымает у христиан средства к жизни, занимается исключительно обманом и клеветою. Это самый скверный народ халдейского племени, по свидетельству священного писания, он развратен, греховен, вероломен, негоден и коварен.