Со слов очевидца: о провале одной басмаческой авантюры

Этот репортаж мы готовили по обрывочным дневниковым записям Евграшкина Фёдора Георгиевича. Родившегося в 1900 г. в городе Витебске — в семье рабочего-железнодорожника. Пополнив в 1918 г. добровольческие ряды Красной армии, Ф.Евграшкин участвовал в битве с белополяками. В 1919 г. вступил в РКП(б). После демобилизации в 1925 г. работал некоторое время в советском аппарате Витебска. А в 1927 г. приехал в Среднюю Азию, где был назначен начальником 2-го района вооружённой охраны среднеазиатской железной дороги.

В 1928 г. Фёдор направлен в Гармский вилоят (область) Таджикской АССР. Здесь он был членом Президиума вилоятского исполкома и членом бюро окружкома партии. С этого момента находился на советской партийной работе во многих районах Гармского вилоята Вахшской долины — в Педжикенте. Активно участвовал в борьбе против басмачества. Далее — трудится в аппарате Совета Министров и Президента Верховного Совета Таджикской ССР.

Вот что он пишет в дневниках:

К 1927 г. — ко времени моего приезда в Таджикистан — трудящиеся республики в основном уже покончили с басмачеством и успешно восстанавливали народное хозяйство. Это же я почувствовал и в Гарме, куда приехал в январе 1928 года. Важнейшей хозяйственной задачей в вилояте было тогда проведение весенней посевной кампании.

Тюбетейка земли

К тому времени в руки дехкан перешли уже бывшие эмиратские земли — каратегинского бека и баев — активных участников басмачества. Правительство оказало дехканам помощь семенами, инвентарём, отпустило денежные кредиты для приобретения рабочего скота. Но поскольку в республике всё ещё не была проведена земельная реформа, и байское землевладение сохранилось, далеко ещё не все дехкане были полностью обеспечены землёй. (См. примечание — почему при национализации земли баи продолжали ей владеть?) Особенно это чувствовалось в Гармском вилояте, где земли́ было очень мало, и площадь её зачастую определялась количеством высеваемых семян, а единицей измерения служила одна тюбетейка зерна… В результате дехкане говорили: «Я засеял 2-3-4 и т.д. тюбетейки земли».

К этому времени дехкане всё чаще начали ставить «земельный вопрос». Правда, речь шла ещё не о всей байской собственности; дехкане требовали, чтобы им разрешали засеять байские земли, которые по тем или иным причинам не осваивались, пустовали. Баи же категорически возражали против этого. В том их поддерживало и духовенство. Таким образом, в кишлаке ясно намечалось разделение на два противоположных лагеря и к тому же — всё бо́льшая активизация дехкан. Советы полностью поддерживали бедноту и во многих туманах (районах) передавали крестьянам незасеваемые байские земли. Это поднимало авторитет государства, теснее сплачивало народ.

Работа Советов на благо державы

Весенняя посевная кампания 1928-го прошла успешно, а это — вместе с хорошо проведённой уборкой — улучшило обеспечение населения хлебом. Осенью предстояли выборы в Советы. В целях обеспечения полной победы трудящихся и изоляции байства на выборах — окружной парткомитет уже летом развернул широкую работу среди крестьянства. Для проведения собраний в кишлаки часто ездили ответственные партийные работники — секретари окружкомов, члены бюро и другие. Типографии у нас ещё не было, республиканские газеты доставлялись с большим опозданием. Учитывая это, было решено построить небольшую приёмную радиостанцию. Правительство республики выделило аппаратуру, а районный актив, организовав субботник, установил радиомачту и отремонтировал здание. Теперь мы могли своевременно получать известия о всех событиях, происходящих в республике и во всём Союзе. Партактив всё более пополнялся свежими силами, являясь инициатором всех культурно-просветительных мероприятий. Активизировал свою работу наш клуб, при котором работал кружок художественной самодеятельности, чаще стали выпускаться стенные газеты.

Одновременно принимались меры по оживлению работы Советов, сближению их с массами и очищению от байских элементов. Многие бедняки и батраки были выдвинуты на ответственную работу. Например, был принят в партию и предложен на пост председателя вилисполкома бывший рабочий-грузчик Холназар Хушмахмадов. В результате приёма в ВКП(б) батраков и бедняков число членов окружной парторганизации достигло примерно 100 человек. В ноябре после кишлачных собраний прошли перевыборы туманских Советов. А в конце декабря 1928 г. созван вилоятский съезд, избравший новый исполнительный комитет. В январе 1929 г. на пленуме исполкома избран Президиум вилисполкома, переименованного теперь, в связи с новым административно-территориальным делением, в окружной комитет.

Проклятие из недалёкого прошлого

В начале апреля 1929 г., когда дехканство готовилось к проведению весеннего сезона, а кое-где сев уже был начат, контрреволюционные силы во главе с бывшим каратегинским беком Фузайл Максумом, в недалёком прошлом — бойцом османского Энвер-паши, предприняли жестокий налёт на Гармский округ с целью свергнуть Советскую воасть, восстановить старые эксплуататорские порядки и, если удастся, распространить свои контрреволюционные действия на другие районы республики.

В то время я только вернулся из Дюшамбе. Вызвали в окружком партии, сообщив, что в Калай-Хумбском тумане что-то неспокойно. Мы с Калай-Хумбом ни телефонной, ни радиосвязи тогда не имели. Связь осуществлялась только через посыльных. Подобных сообщений о том, что там происходит, мы попросту не имели. Дошло только сообщение о том, что один из наших милиционеров убил арестованного бека при попытке последнего бежать и, используя сей случай, байские элементы пытаются там создать какие-то беспорядки. Мне было поручено взять с собой трёх вооружённых милиционеров и отправиться туда: подробно расследовать происшедшее, успокоить население путём соответствующих разъяснений. В этом деле нам должен был помочь и председатель окрисполкома вышеупомянутый Хушмахадов, находящийся в тот момент в Товиль-Даре. Там и встретились с ним у висячего моста…

Тут же к нам подъехал посыльный дехканин, передав записку от уполномоченного ОГПУ. Где сообщалось, что головорезы Фузайл Максума, перейдя границу, заняли Калай-Хумб, и что сам уполномоченный вместе с несколькими советскими работниками отступил к кишлаку Суфи-Санг. В Калай-Хумбе тогда не было ни пограничного поста, ни частей Красной армии. Посему Максуму никакого сопротивления оказано не было вообще. Сообщение — тревожное… Я составил докладную записку и тотчас нарочным отправил её в Гарм. Сами же — милиционеры с нашими уполномоченными, посланными на проведение посевной кампании, — составили небольшой отряд в 11 человек и двинулись навстречу злодеям, дабы преградить им путь.

Теперешней дороги через Сагирдаштский перевал тогда не было. Зимой сей перевал заносило снегом так, что вообще нельзя было ни проехать, ни пройти. Мы направились через Гашионский перевал по узким тайным тропам. К вечеру прибыли в кишлак Суфи-Санг, что по эту сторону перевала, и встретили в нём наших товарищей. Уполномоченный ОГПУ, татарин по национальности, фамилии сейчас не помню, — с тремя милиционерами сидели в мечети. У них были винтовки, но все патроны — израсходованы: нашему приходу чрезвычайно обрадовались. Вокруг притулились дехкане. Здесь же были навалены товары — галоши, зелёный чай и др., направлявшиеся в Калай-Хумб.

Зряшная оборона

Первым делом, при помощи активистов кишлака, организовали караван из 20-30 ишаков и, погрузив товары, отправили их в Гарм. Сами же вышли из кишлака и, отойдя немного назад, заняли оборону в наиболее удобной для нас местности. Нам доложили, что басмачи уже в кишлаке Гашион — по ту сторону перевала, — отчего можно было ожидать, что они вот-вот будут здесь. Но — прождали до зари, а басмачей не было. Утром получили записку: было велено немедленно прибыть в Товиль-Дару. Весть принёс дехканин, в подписи сомнений не было; мы вернулись. Выяснилось, что в Гарме — после получения сообщения о переходе шайки через границу, — был создан ревком, сформирован боевой отряд в 23 человека. Одновременно решено послать басмачам делегацию с предложением немедленно сложить оружие и беспрекословно сдаться Советской власти! В случае принятия сего предложения всем басмачам обещано помилование.

Мы — начали отходить к Чильдоре и далее — в Гарму. На Яфучском перевале встретили эскадрон под командованием Бенько, направленный в Гарм, но почему-то свернувший в направлении Товиль-Дары. Тем временем, очевидно сделав вывод, что на этом пути басмачи могут встретить сопротивление, Фузайл оставил часть бригады, занявшей, не встретив никакого сопротивления, Товиль-Дару, а сам с главными силами, отклонив предложение Советской власти о сдаче, начал кровавый путь на Гарм через Калай-Лябиоб и Хаит. Там у нас не было никаких вооружённых сил. Таким образом, шайкам Максума на первых порах, двигаясь в направлении Товиль-Дары, а затем Калай-Лябиоба и Хаита, пришлось иметь дело только с мирным населением. Собственно, этим и объясняется то, что Фузайл Максум вторгся вглубь нашей территории и первое время бесчинствовал безнаказанно. Когда же встретился с нашими вооружёнными силами — его джигиты посыпались как горох.

Конец головорезам!

Соединившись с Эскадроном Бенько, мы повернули обратно в Товиль-Дару и сходу освободили кишлак от басмачей. Здесь к нам присоединился полуэскадрон связи, подошедший из Куляба. Тогда было решено: эскадрону идти освобождать Калай-Хумб, а мне с отрядом — возвращаться в Гарм. О том, что происходило в Гарме, мы не знали, и к великому сожалению не посчитали возможным прорыв басмачей к Гарму через Хаит. Увы, это было нашей ошибкой! Если б мы знали, что для взятия Гарма злодеи двинутся через Хаит—Калай-Лябиоб, то не стали бы держать в Товиль-Даринском районе силы, имеющиеся в нашем распоряжении. И эскадрон, шедший в Гарм, не свернул бы в Товиль-Дару. Гарм имел бы тогда достаточно сил для отражения бандитского нападения. Незнание истинного положения дел, в силу отсутствия хорошо налаженной связи, сыграло резко отрицательную роль.

Когда по левому берегу Сурхоба подошли к Гарму, оказалось, что Сарипульский мост разрушен гармцами для преграждения пути басмачам. Заметив наш отряд, один гармский товарищ подъехал близко к нам на коне по правому берегу и предложил немедленно явиться в кишлак. Несмотря на то, что уже была весна, и Сурхоб разлился, пустили лошадей через реку вплавь. Когда вошли в Гарм, басмаческие шайки были уже разбиты бравым отрядом ревкома.

Для преследования отступивших бандитов составлена бригада: я был помощником командира. В тот же день прибыли в кишлак Немич, где первый Гармский отряд дал бой басмачам. Мы узнали, что гармцы оборонялись в мазаре (мавзолее). Искали тела погибших, но безрезультатно. Через некоторое время стало известно, что басмачи использовали тела погибших на купкори — козлодрании (древняя конная игра-«рэгби»). На такое зверство могли пойти только самые отъявленные головорезы! У одного могильника я нашёл клочок бумаги. Оказалось, что эта бумага — счёт на имя комбрига Гайнутдинова. По этому счёту он на базе в Гарме получил для отряда табак и ещё что-то. Сейчас на этом месте сооружён памятник патриотам, погибшим в неравном бою с басмачами, с указанием всех фамилий.

От кишлака Немич, преследуя банду, направились в Хаит. А оттуда, переправившись через Сурхоб, — в Калай-Лябиоб. Недалеко от Калай-Лябиоба в одном кишлаке освободили 23 наших товарища. Этих бесстрашных советских патриотов — учителей и гражданских работников — Фузайл захватил в разных районах, собрал их в одном месте: пытал, имея намерение замучить. Он даже приступил к осуществлению своего чёрного замысла. Перед тем как мы пришли сюда, Фузайл вызвал к себе обессиленных пленных Исаева и Шабакаева. Товарищи почувствовали, что их могут убить, и не хотели идти. Тогда басмачи сказали, что пленные не будут убиты, а только допрошены.

Вывели Исаева и Шабакаева, поставили одного за другим и произвели сквозной в них выстрел, — очевидно, это доставляло удовольствие озверелым. Шабакаев был тяжело ранен, а Исаев — легко (один из них был высокий, другой — ниже ростом). Но оба упали разом. Басмачи, будучи уверенными, что жертвы мертвы, — отошли. Получив сообщение о нашем приближении, главные силы Фузайла ретировались, оставив пленных под стражей. Сам Фузайл направился за границу. А часть бандюков во главе с Джалалом-курбаши укрылась в горах.

Утром мы освободили кишлак от оставшихся подонков и выручили пленных товарищей. Тут к нам подошёл дехканин и рассказал о судьбе двух расстрелянных. Оказалось, он, — благородный поступок коего я хорошо помню, но имя, к сожалению, забыл, — после ухода основной банды тайком подошёл к расстрелянным. В темноте показалось, Шабакаев мёртв, а Исаев подаёт признаки жизни. Не боясь басмаческой кары, которая обязательно следовала в подобных случаях, он взял к себе домой Исаева, оказал возможную первую помощь и тем самым спас ему жизнь. Через некоторое время были пойманы и осуждены оставшиеся на территории республики активные басмачи — Джалал с приближёнными.

Примечания:

Автор дневниковых заметок — Фёдор Евграшкин — участник Великой Отечественной войны, награждён орденами Отечественной войны I степени, Красной Звезды, четырьмя медалями, тремя Почётными Грамотами президиума Верховного Совета Таджикской ССР.

Почему даже в 1920—30-х гг. сохранялось влияние бывших баев

В СССР вся земля была национализирована и находилась в собственности государства. Это было закреплено ещё в первых декретах советской власти, например, в Декрете о земле 1917 года. Частная собственность на землю — упразднена, она передавалась в пользование крестьянам, колхозам и совхозам. Таким образом, формально земля не могла принадлежать баям (зажиточным землевладельцам или кулакам). Но…

Несмотря на формальную ликвидацию байской собственности, в некоторых регионах, особенно в Средней Азии, бывшие баи или их потомки могли сохранять неформальное влияние в местных сообществах благодаря традиционным социальным структурам. Земля, хотя и принадлежала государству, обрабатывалась колхозами и совхозами. Руководители этих хозяйств иногда могли ассоциироваться с баями из-за их власти, также контроля над ресурсами. В некоторых случаях местные руководители или влиятельные лица могли использовать своё положение для личной выгоды, что могло создавать впечатление, будто земля «принадлежит» им.

Справка

Фузайл Максум — курбаши (командир) басмачей, действовал в основном на территории современного Таджикистана и Узбекистана. Боролся против советской власти, которая, по мнению басмачей, угрожала традиционному укладу жизни, исламу и независимости местного населения. Его деятельность пришлась на 1920-е годы, когда басмаческое движение было особенно активным. Фузайл Максум сотрудничал с другими лидерами басмачей, такими как Ибрагим-бек и Энвер-паша, но в конечном итоге движение было подавлено советскими войсками. Есть несколько версий гибели Максума. По одной из них, после окончательного взятия большевиками Каратегина и Дарваза, Фузайл Максум бежал в Восточный Туркестан. В середине 1930-х годов его казнила советская разведка в Кашгаре.

Джалал-ад-Дин Курбаши (иногда упоминается как Джалал Курбаши или Джалал-ад-Дин-хан) — одна из известнейших фигур в истории басмаческого движения в Средней Азии начала XX в. Курбаши (от тюркского «курбаши» — «военный предводитель») — титул, который носили лидеры басмаческих отрядов. Джалал-ад-Дин был одним из таких предводителей. Орудовал в Ферганской долине на территории современного Узбекистана, Кыргызстана и Таджикистана в 1920-х годах. Джалал-ад-Дин Курбаши стал столь «популярен» благодаря своей активной борьбе против советской власти и поддержке со стороны местного населения, которое было недовольно политикой большевиков, включая коллективизацию и антирелигиозные кампании. Джалал — один из самых активных и успешных курбаши своего времени. Он сумел объединить вокруг себя значительные силы, долгое время оказывая сопротивление Красной армии. Его отряды действовали в труднодоступных горных районах, что делало их трудной мишенью для Красной армии. Однако к середине 1920-х годов советская власть усилила контроль над регионом, используя как военные, так и политические методы: например, обещания амнистии и уступки в религиозных вопросах. Это привело к ослаблению контрреволюционного движения. К концу 1920-х годов басмачество было в основном подавлено. Многие лидеры, включая Джалал-ад-Дина Курбаши, либо погибли в боях, либо бежали за границу: в Афганистан, Иран. Подробных сведений о гибели Джалала редакция Камертона в открытых источниках не нашла. Некоторую тому временну́ю конкретику даёт данная заметка нашего героя — Ф.Евграшкина. По-видимому, сама смерть курбаши была довольно тривиальна, обыденна — как и у многих-многих басмачей-головорезов, воевавших против СССР.

Андрей СЕРГЕЕВ