Белое платье

Вика ехала домой в автобусе, оглушённая неожиданной новостью. Она сосредоточенно рассматривала свои коленки, периодически дотрагиваясь кончиками пальцев до своих пылающих щёк. Горят. И вовсе не от летней жары. Ей казалось, что все вокруг догадываются, о чём ей сообщила дама в современном бело-синем врачебном костюме, разложив перед собой кучу бумажек. И будут её разглядывать также пристально и выразительно поверх очков, как неведомое науке насекомое. Список инфекций, озвученный докторшей, казался невероятным даже для маргинала. Все самые известные и гадкие, плюс гепатит - «это же серьёзно», и какой-то кандидоз – «до кучи». Вика в задумчивости крутила колечко на безымянном пальце. В ушах всё ещё звенел осуждающий голос докторши – «где ж ты столько заразы насобирала?». Вика прекрасно знала где – её муж, Толик почти каждую пятницу ходил на рынок помогать брату разгружать товар, а после – в местный бар. И сам же рассказывал, что весь женский контингент рынка - гарем брата. Видать, не только брата.

А Вика всё это время писала диплом и готовилась к защите. И у неё всё получилось – и диплом с отличием по специальности логопед, и направление на работу в элитный экспериментальный детский садик. А теперь её жизнь, основательно и серьёзно распланированная, разлетелась, как соломенный домик Ниф-Нифа, - муж изменяет, работать она не сможет, предстоит постыдное лечение с непредсказуемым результатом.

Дома Вика не находила себе места. С одной стороны её захлёстывала сильная обида на мужа, с другой – в такой скверной ситуации ей не хотелось оставаться одной. Рассказывать родителям и друзьям тоже. Сочувствие и жалость сейчас ей нужны были меньше всего. У неё самой жалости к себе было хоть отбавляй. Она, поджидая Толика, попеременно то злилась, то плакала. Ей не терпелось высказать все обидные слова, что её переполняли, словно горшочек с кашей из детской сказки, которому приказали – «вари!». Но Вика понимала, что это не телефонный разговор – обвинения требуют, чтобы их бросили в лицо. Наконец, она не выдержала и позвонила мужу:

- Приезжай скорей, если сможешь. Или хотя бы не задерживайся.

- Что случилось?

- У нас с тобой крупные неприятности…

- Ладно, постараюсь. – Вику задело, что он не попытался выяснить, в чём дело, но в то же время она гордилась собой, что не сорвалась.

Только вот Толик по возвращении повёл себя неожиданно, он с оскорблённым видом стал кричать:

- Как ты могла обо мне такое подумать?! Я здоров!!! Это ты сидела на грязном стуле. Вот твоё истинное ко мне отношение! Я от тебя ухожу! – Последнюю фразу он крикнул уже в коридоре и шмыгнул за дверь, до того, как опешившая Вика смогла подобрать слова в ответ. Она лишь с удивлением отметила, что их любовная лодка разбилась вовсе не о быт, а о фразу из четырёх слов.

Оставшийся вечер и почти всю ночь Вика задыхалась в рыданиях до изнеможения, до икоты, до пульсирующей головы и распухшего лица. Её душила едкая,  горькая обида от несправедливости и незаслуженности будущего, которое ей выпало. Да и нет его теперь – будущего. Потому, что вся его вариативность сузилась до старушачьего «когда помру». И смерть будет бессмысленной и позорной. Мысли об этом вызывали и отчаяние, и страх. А так хотелось бы ровно в полночь начать всё заново, но, увы. Уснула Вика уже к утру, уткнувшись в мокрую подушку.

На следующий день проснулась Вика уже к обеду с больной головой и совершенно неузнаваемым лицом. В больницу она не пошла и ещё вчера в порыве отчаяния разорвала на мелкие клочки направление в клинику. Сверху на нём красовалась крупная надпись на латыни с восклицательным знаком, и подчёркнутая аж двумя чертами. Почудилось что это зашифрованное ругательство или её нелестная характеристика.

Израсходовав накануне весь эмоциональный запас, Вика впала в апатию и чувствовала свободу от каких-либо мыслей и желаний. Даже шевелиться не хотелось. И вообще жить. Она как будто на ускоренной перемотке проскочила гамлетовские сомнения и от однозначного «быть» перенеслась в тяжеловесное, но желанное «не быть».

Вечером она с нехарактерным для неё стоическим равнодушием выслушала сообщения нескольких знакомых о том, что её Толик гуляет, пьёт и хвастается всем, что он в разводе. «Да, в разводе». «Ни почему». Отбой.

Следующие несколько дней Вика провела в образе спящей (или, как вариант, тупо смотрящей в потолок) красавицы. А потом пришёл Толик с большой сумкой – забирать вещи. Квартира и её наполнение принадлежали Викиной бабушке, поэтому забрать Толик мог лишь собственные шмотки. Но решил оторваться на мелочах – брал всё, что попадалось под руку – «это я тебе подарил», «это ты мне подарила». Даже вынул батарейки из магнитофона и пультов, и открутил пару лампочек – «я их покупал». За этот визит Вика была ему благодарна – такого человека и такие отношения потерять было не жалко.

И вообще ничего уже было не жалко. Второй вечер подряд гуляла она в самом заброшенном углу парка по тропинке, пролегающей между раскидистыми ивами, вползающими в пруд, и кордоном из акаций. Уже стемнело – и время и место были идеальными для встречи с настоящим маньяком. Не обязательно синебородым. Вика вышагивала здесь около часа, уже успела замёрзнуть, но так никого и не встретила. Она решила идти домой и свернула к центральной дорожке парка, как вдруг прямо за спиной раздались быстрые шаги, и кто-то грубо схватил её за волосы, заставив увидеть звёздное небо.

Некто произнёс:

- Кошелёк или жизнь? - Или ей это показалось. Сердце тут же сорвалось в бешеный галоп, и Вика замерла в ожидании – стукнут сзади по голове чем-то тяжёлым или воткнут нож? Вместо этого Вика услышала сдавленный шёпот:

- Вставай на колени и говори – «я, отвратительная крыса, прошу даровать мне жизнь, о, великий!»

«Псих», подумала Вика и попыталась его оттолкнуть, но несостоявшийся убийца не желал отказываться от своей порции величия. Величия ему явно недоставало – это был щупленький светловолосый парнишка, по виду обычный закомплексованный ботан.

Завязалась не то чтобы драка, скорее возня и, в итоге, оба, не удержавшись, покатились клубком по газону. Возжелавший величия задел Вику локтём по носу, а она от души расцарапала ему лицо и шею. В какой-то миг она замерла и заворожённо смотрела, как крупные капли её крови тёмными кляксами падают противнику на бугристые кровоточащие царапины. Довольно усмехнулась, почувствовав себя ядовитой змеёй. Теперь всё неожиданно перевернулось, и она убийца, а он – жертва, ничего не ведающая до поры до времени. Вика расхохоталась, а для неудачливого злодея оказалось слишком много неожиданностей. Он лишь подозрительно глянул, оттолкнул её и поспешно ретировался.

И вот здесь, испачканная в грязи и крови - своей красной и зелёной газонной, Вика перестала жалеть себя. Она сидела на газоне и чувствовала злость на весь свет, а злость нехило мотивирует. Теперь ей хотелось разрушить не только свою жизнь, но и всё вокруг. К чертям! Всё к чертям! Надо успеть урвать удовольствий по-максимуму, сделать то, чего никогда себе не позволяла - прекраситься в блондинку, и накупить развратных шмоток. Устроить себе напоследок развесёлые дни с полным отсутствием морали. Погибнуть, так уж с огоньком напоследок, как андерсоновская девочка со спичками.

Степан сидел в ночном клубе со смешным названием «Падший Карлсон» и наблюдал за девушкой за столиком напротив. На первый взгляд она не отличалась от обычной массы посетительниц. Но через какое-то время становилось понятно, что она пришла сюда не для того, чтобы хорошо провести время, а чтобы замаскировать своё плохо. Содержимое бокала её явно интересовало больше, чем происходящее вокруг, и по Стёпиным подсчётам она поглощала уже третий «Оргазм Нострадамуса». Ещё через пару минут наблюдений Стёпа решился:

- Та же фигня. – Коротко сказал он, кивнув на её коктейль и ставя свой бокал с коньяком на столик. – Её звали Настя.

- Его звали Толик. – Ответила Вика Стёпиному бокалу. Сам Стёпа осмотра не удостоился, пока не сел напротив. Познакомившись именами своих проблем, они некоторое время пили молча и созерцали весёлый и отчаянный мир громкой музыки, мерцающего света, толпы чужих нетрезвых людей.

Все пьющие в ночи – искали интерес у противоположного пола, перебирали одноразовые встречи, пытались разбудить что-то в душе, заранее осознавая обречённость попыток. И вовсе не вино их околдовывало, а боль, злость или глухая тоска, словно нанесённый чарами отвратительный облик, заставляли их менять домашний уют на ночные скитания.

Допив свой коньяк, Стёпа понял, что уже изрядно пьян – на танцполе ему померещилась Настя.

- Пойдём. – Он взял Вику за руку, и они ушли из клуба.

Едва переступив порог Стёпиной квартиры, Вика увидела в глубине комнаты большое белое привидение. И пол заметно качнулся. Но Стёпа включил свет, и привидение оказалось надетым на торс роскошным свадебным платьем. Вика засмотрелась на платье - свидетельство чужой и совершенно другой жизни. Её завораживали воздушные ниспадающие струи многослойного шёлка и полупрозрачность и благородство мягких дорогих кружев. Потом она погладила, словно зверушку, нежность и шёлковую текучесть тончайшей ткани.

- Через неделю должна быть свадьба, но мы поругались.

У самой Вики ни платья, ни свадьбы не было, они с Толиком случайно подали заявление проходя мимо дворца бракосочетания, потом расписались ради прикола, так никому и не сообщив. И только через месяц (на больше их не хватило) признались и стали жить вместе.

- Можно я его надену, раз так? – спросила она и стянула с себя водолазку. Стёпа кивнул. Вика разделась торопливо и неэлегантно, желая поскорее нырнуть в пену белых складок и кружев, словно замарашке выпал шанс притвориться принцессой.

- Надеюсь эти выходные скрасили тебе расставание с мужем - Сказал Стёпа через пару дней, усаживая Вику в такси. Вика с сомнением тряхнула головой:

- Нет. Но умирать явно будет веселей. – Стёпа пожал плечами – в их возрасте надо думать о новой встрече, а не о смерти.

Ровно через неделю Вика снова пришла в «Падший Карлсон» - они со Стёпой договорились встретиться «на том же месте в тот же день». Стёпы ещё не было, а она погрузилась в невесёлые размышления – честно и смело всё сказать или продолжить фальшь – роман? Отвлёк её от тяжких раздумий изрядно потрёпанный жизнью ловелас, возникший перед ней с неожиданностью Сивки-Бурки.

- Хочешь, я угадаю, как меня зовут? - И заржал. Потом представился – Валера. Валеру отличала блестящая лысина, похотливый взгляд, выдававший голод до непритязательных женщин и заезженные пошлые шутки. Он явно рассчитывал на бодрящую интрижку из разряда быстрых и дешёвых отношений. И тут Вика почувствовала, как новый образ сползает с неё ослиной шкурой. Она, ничего не ответив и не скрывая отвращения, поспешно покинула клуб. А престарелый Ромео остался недоумевать, где же он прокололся?

Стёпа торопился в клуб в надежде снова встретить Вику, а на её месте в этот раз сидела Настя. Он, конечно, опешил, но подошёл, стараясь не подать вида.

- Привет! Я как раз тебя искал. Потому, что соскучился. – Соврал он. Или не соврал? Всё-таки связывали их два года хороших стабильных отношений. А расстались из-за ерунды – не смогли договориться по поводу свадьбы. Стёпина мама была против неформальных и неожиданных предложений Насти. А та, в свою очередь, начисто отвергала традиции и банальность.

- Может, всё же завтра поженимся? – Неожиданно предложил Стёпа.

- Но я уже всё отменила…

- Я тоже. Кроме церемонии в ЗАГСе.

- А давай. – Настя довольно заулыбалась. - Праздновать не будем, просто посидим где-нибудь, а потом перевезём мои вещи обратно к тебе. Все, конечно, обидятся. Да, и ладно.

От решения начать всё сначала Стёпу и Настю охватила эйфория обретения друг друга. Они целовались в клубе, в такси, в лифте, в коридоре Стёпиной квартиры, и, лишь зайдя в комнату, Настя изобразила Лотову жену, а Стёпа в отчаянии хлопнул себя по лбу. На диване, раскинув рукава в стороны, и приняв позу распятия, лежало Настино свадебное платье. Оно представляло собой воплощение поруганной невинности – мятый подол, кляксы жёлтых пятен под рукавами, блёстки от лака для волос на плечах.

Примирение явно зависло над пропастью.

- Мы купим тебе новое. – Сказал Стёпа без уверенности в голосе, вспоминая, как Настя почти месяц потратила на то, чтобы выбрать это по всем салонам, сайтам и каталогам. А потом ещё три недели ждала, пока его доставят аж «из Милана». А роспись завтра в полдень. На душе стало противно, как бывает во рту, когда вместе с малиной съедаешь садового клопа.

Но Настя, как ни странно, была настроена миролюбиво. Она хорошо помнила, как отвратительно себя чувствовала, когда наблюдала за своим женихом и высокой блондинкой в клубе. (Стёпа не ошибся, Настя, действительно была там). Да и собственное положение заставляло стать рассудительнее. Но эту новость она приберегала на потом, чтобы завтра на вопрос: "Является ли ваше желание свободным и искренним?" отвечать «да», а не «что-то типа того».

- Я хочу нормальную семью. И ребёнка. А платье давай выбросим. – Предложила она. - И завтра я хочу надеть красное, которое приготовила на девичник.

И шли они в ночи вдоль домов, держась за руки. Другой рукой Стёпа обнимал торс с платьем, перехватив его поперёк талии. Платье шуршало и волновалось подолом, подметая тротуар, но не пачкалось, а цепляло тополиный пух в качестве меховой оторочки, словно набивая себе цену. Но напрасно. Стёпа безжалостно водрузил его в центр мусорного бака.

- Бомжи будут носить. – Грустно улыбнулась Настя.

- Не будут. – Степан щёлкнул зажигалкой, платье вспыхнуло быстро, горело ярко и сразу же стало оседать и осыпаться крупными серыми хлопьями. Постояв у импровизированного ночного костра, пошли они домой, оставляя со сгоревшим платьем случившуюся размолвку, разногласия и обиды.

Вика, стремительно выбежав из клуба, столкнулась с симпатичным молодым человеком. Он благородно простил невнимательную бегунью и предложил её подвезти – «дабы на этот вечер избавить мир от аварийной ситуации».

Какое-то время они ехали молча, незнакомец посматривал в её сторону изредка, но глаза пристально изучали её. Потом Вика поняла, что меньше всего хочет погрузиться в гнетущую пустоту квартиры и решила нарушить молчание:

- Какую позицию предпочитаешь? Раз уж мы едем ко мне. - Отчаяние придавало Вике смелость, азарт и энергию.

- Девочка, тебе сейчас не секс нужен, а психотерапевт хороший. Или исповедник. – Ответил её кучер с обаятельной улыбкой чеширского кота, словно ждал именно этой фразы, несмотря на то, что соблазнительница вот-вот расплачется.

Вике стало жутко неловко, и в то же время она почувствовала себя живой. Что на неё подействовало? Приятный баритон с неожиданной теплотой в голосе, внимание или вот это вот «девочка», сказанное спокойным тоном - что-то заставило поверить, что она ещё существует. По щекам обильными ручьями катились предательские слёзы, таял кураж последних дней, и брезжила надежда. Она вдруг осознала, что хватит уже жить назло себе и заниматься саморазрушением. Надо спасать свою жизнь и не портить чужие.

Едва подъехав к дому, Вика выскочила из машины, не поблагодарив и не попрощавшись.

А Андрей смотрел на стремительно удаляющуюся Вику, был рад, что смог оказаться кому-то полезным и вспоминал, что сам ещё полгода назад был таким же бездумным шалопаем с неуёмной жаждой брать от жизни всё. Пока не получил положительный результат на ВИЧ тест.

Иногда понимание жизни стоит очень дорого.