Мессия

- Нет никакого Аллаха, милостивого, милосердного. Есть лживый шайтан, что обольстил вас сказками про рай с гуриями, а потом, когда гора грехов ваших превысила высотой гору Оход, оставил вас на произвол судьбы, а это, - клянусь! - и всегда-то было в его обычае. Потому что всякий, имеющий глаза, видит: воистину, - род ваш очевидно подходит к концу. Вас посетил мор. Надо быть слепцами, чтобы не увидеть в этом Знак, но вы продолжали упорствовать в своих заблуждениях. Лживые, злонамеренные вожди посылали вас убивать во имя Аллаха, но шайтан, оставивший грешника, - плохая защита, и теперь вы все чаще только умираете, не в силах нанести удар сами.

- Никто не звал шурави на нашу землю.

- Кто это сказал? - Он обернулся к одному из тех собравшихся, чьи лица были закрыты темной повязкой. - Ты? Незаслуженной милостью творца оставшийся в живых? Он только пометил тебя, лишив человеческого образа, но оставив черную душу в отмеченном теле, - и ты все равно ничего не понял и не оценил оказанной тебе милости. Вы превысили меру их терпения, и они пришли, чтобы, наконец, пресечь ваши беззакония. Воистину вы, - сеющие яд, отравители детей и растлители юных, накликали на свои головы их приход и заслужили много большее! Еще раз говорю: отрекитесь от искусившего вас Иблиса, иначе вы умрете сами и род ваш пресечется… А рай… Никто еще не вернулся оттуда, чтобы свидетельствовать о царящем там наслаждении.

- Пророк…

- Муххамед из Мекки, - по лицу молодого красавца с длинными, черными, как Ночь Предвечная, кудрями, прошла тень чего-то вроде отвращения, он нахмурился, - не был негодяем, сказанное им, записанное в Коране шло от сердца, но… Он был несчастным, больным человеком, да, одержимым болезнью, и книга, записанная за ним, стала плодом больного, искаженного разума! А негодяями были те, кто назвал рожденное от Порчи — Истиной! Их грех бесконечен, не имеет предела, как нет конца и предела тому наказанию, которое они заслуживают.

Лихорадочная, всесметающая энергия буквально переполняла красавца с черными кудрями. Даже когда он стоял, казалось, будто его тело вьется на одном месте, а черная одежда — струится поверх напряженного, как струна, тела. Подлинник не спутаешь с копией. Никому и в голову не приходило, что он может быть неискренним.

Воистину, - убеждения его были искренними. И он совершенно искренне руководствовался благими целями. Вот именно. И сеял при этом только сомнения, и неуверенность, и рушил привычную для здешних насельников опору душе, Веру.

Кроме того, высказывать сомнения было небезопасно: если что, пистолет в руке красавца возникал мгновенно, словно ниоткуда. И пользовался он им в таких случаях без тени сомнения, как то и положено без тени сомнения верующим. Такие случаи имели место, об этом знали, и желающие спорить перевелись. По разным причинам. Самыми последовательными и оголтелыми оппонентами чаще всего бывали местные священнослужители. Достав пистолет, он предлагал им простой выбор: либо они при свидетелях отказываются от лжеучения и, тем самым, познав истину, получают величайшее из благ. Либо прямо сейчас отправляются прямиком к гуриям, как павшие за Веру от руки неверного. Благо — в любом случае, так что им не за что на него обижаться. Очевидно, что и в одном, и в другом случае одним муллой становилось меньше, поскольку отрекшийся при свидетелях вероучитель не мог более рассчитывать на какой-то авторитет среди правоверных. Красавец юноша обладал неуязвимостью, неудержимостью, неисчерпаемой энергией и чудовищным везением маньяка, а с некоторых пор его неизменно сопровождали молодые люди, которых его речи повели за собой. Заботились о пище, огне, ночлеге - а еще охраняли. Со временем их число только росло, хотя и не слишком быстро. Они были преданны и неустрашимы, но, к его искренней печали, среди них не было ни единого человека Слова, которому можно было бы доверить проповедь. За спиной Осеннего Листа оставались кишлаки и общины, лишенные муллы, разделившиеся сами в себе. Сократившиеся в числе, обнищавшие, голодные, отчасти изуродованные, - и разделившиеся в себе, чтобы сгинуть еще быстрее и надежнее. Он говорил своим сторонникам:

- Тот, кто был моим учителем, когда я еще не увидал света истины. Я мог бы поименовать его вторым отцом, исключая то, что об отце первом я не могу сказать ни единого доброго слова… Я падал к его ногам, я лежал у него в ногах, умоляя его отречься от лжеучения, но он проявил упорство, которое, - воистину! - можно назвать слепым. Он был умен и добр. Но, - он оглядел собравшихся, - что вы сделаете одним черным утром, увидав, что вашего скакуна, звезду табунов, шаха носящих гриву, отметил сап? Что сделаете, увидав, что за белой верблюдицей с прекрасными глазами, вызывающими умиление, пришла Черная Чума? Проливая слезы из глаз своих и в десять раз больше — в сердце своем, вы отведете их в безлюдное место. Вы воздержитесь от приближения к ним. И поднимете винтовку, чтобы сделать дело издали, а потом оставите Знак, дабы и путники не приближались к останкам.

Так поступил и я. Он был умен и добр? Тем хуже! Из-за этих достоинств его по заслугам можно назвать рачительным садовником заразы и искуснейшим из распространителей отравы.

Чего он не говорил, так это того, что в Городе, откуда он был родом, милиция так и не одобрила убийства старого муллы. Досадное расхождение во мнениях, из-за которого ему пришлось распространят Истину и обарывать лжеучение не дома, а тут, в этих горах.

Нет, не спасло бы никакое везение, не оберегли бы приверженцы, и он погиб бы давным-давно, не находись народ Афганистана в таком смущении. Русских приняли за обычных завоевателей, которых эта земля видела великое множество, и поначалу не было ничего, противоречащего этому мнению. Потом прошло время, и они поняли свою ошибку: на самом деле они оказали себя тем самым племенем Яджуджи и Маджуджи, провозвестниками последних времен и крушения мира. Они принесли Меч, но в помощь ему пришел мор, и голод, и скотский падеж и неурожай, а воинская удача — отвернулась от них, а те, кто пытался встать за веру, все чаше исчезали без славы и следа, уходили, чтобы не вернуться, и больше никто никогда не видел их и не знал судьбы пытавшихся противостоять.