Политические и экономические последствия эпидемии коронавируса

Данный доклад является продолжением серии докладов Института РУССТРАТ по теме эпидемии коронавируса. Первый доклад Института РУССТРАТ на эту тему под названием «Коронавирус – командно-штабные учения глубинного государства» был опубликован в мае 2020 года.

9 августа 2021 года вышла первая часть доклада «Тотальная вакцинация населения: операция «Коронавирус» вступает в новую стадию реализации», в которой были рассмотрены общетеоретические и методологические аспекты эпидемии коронавируса, а также дана оценка некоторым гипотезам и выводам, которые были сделаны в вышеупомянутом докладе. Данный доклад посвящен анализу политических и экономических последствий эпидемии коронавируса. Продолжение следует.

Два года эпидемии коронавируса серьезно изменили окружающий мир в экономическом и политическом смысле. Доминировавшего до конца 2019 года единого открытого экономического и основанного на постулате всеобщности единства юридических норм всеобщего политического пространства больше не существует.

Однако считать такой результат последствием именно COVID-19 принципиально неверно. Эпидемия является таким же типовым вызовом для общества, как война, смена геологических эпох или экономических стадий. Возникшая угроза требует от социума реализации защитных мер, тем самым наглядно проявляя итоги и масштаб процессов, начавшихся и развивавшихся задолго до нее.

Так, например, Еврокомиссия и Европарламент оказались неспособны консолидировать усилия всех членов ЕС по разработке и реализации эффективных противоэпидемиологических мер. Более того, особенно в начальный период эпидемии, Брюссель прямо продемонстрировал полный паралич руководящий воли и откровенное нежелание брать на себя ответственность, тем самым вынудив национальные правительства искать спасение самостоятельно, в режиме «спасайся кто может». Это вылилось в резкое обострение их конкуренции между собой за лекарства, медоборудование и элементарные расходники, вроде простейших медицинских масок.

Аналогичным образом повели себя США, продемонстрировав даже при Байдене изрядную долю эгоизма под лозунгом «Америка прежде всего», усугубленного попытками Вашингтона использовать кризис в качестве инструмента возврата себе мирового лидерства на международной арене.

Открытый рынок проверки эпидемией также не прошел. Закрытие границ по причине введения карантинных ограничений обвалил целые отрасли и разорвал сложную паутину торговых, производственных и логистических связей.

В частности, закрытие границ остановило туризм. Это привело к падению объемов авиаперевозок. Что, в свою очередь, вынудило руководство авиакомпаний радикально пересмотреть планы по закупкам новых самолетов. Вызвав тем самым падение продаж авиапроизводителей и радикальное сокращение портфеля перспективных заказов.

И это только одни из множества процессов «падения костяшек домино». Кроме всего прочего в итоге наглядно проявивших проблему чрезвычайной зависимости глобальной экономики не только от логистических связей «с главной фабрикой мира» – Китаем, но и ее чрезвычайной хрупкости по причине доминирования в «развитых западных странах» сферы услуг над сферой материального производства.

Эпидемия COVID-19 еще раз убедительно показала справедливость слов Владимира Ленина о том, что политика всегда есть концентрированное выражение экономики. Именно разрушение сложившихся экономических связей оказалось главным стимулом к принятию последующих политических решений. Поэтому влияние эпидемии коронавируса на экономику следует рассмотреть в первую очередь.

Введение карантина разделило общий рынок на несколько достаточно явно обособленных территорий, экономика которых повела себя сильно разным образом, как на этапе спада, так и потом на стадии восстановления. Условно говоря, их можно разделить на: Китай, США, Европу, Россию. В этом порядке мы и будем проводить анализ.

Экономические последствия эпидемии для Китая

2020 год больно ударил по экономическому механизму Китая. Еще в 2010 году ООН признала за КНР статут «главной мировой фабрики», производящей на своей территории подавляющую (от половины до 90%) долю в более чем 300 товарных наименованиях из 500, считающихся основными видами мировой промышленной продукции.

С одной стороны, это облегчило Пекину решение задачи сохранения достаточного уровня товарного обеспечения внутреннего спроса, но, с другой, остановило экспорт, формировавший почти 20% доли в структуре совокупного ВВП. По итогам 2020 года ее размер в общекитайской экономике просел до 18,1%. При итоговом объеме китайского ВВП за 2020 год в 15,42 трлн долларов, можно сказать, что по китайскому экспорту эпидемия коронавируса нанесла удар на сумму оценочно в 308,4 млрд. И это лишь прямые потери. Есть еще косвенные.

Подводившая итоги кризисного года сессия Всекитайского собрания народных представителей закончилась на мажорной ноте. По данным Государственного статистического управления КНР 2020 год китайская экономика закончила с ростом в 2,3%. Что является фантастическим достижением на фоне почти повсеместного минуса итогов всех прочих стран. Однако не стоит забывать, что до кризиса на период до 2030 года Пекин уверенно прогнозировал поддерживать от 6,2% до 6,5% ежегодного экономического роста. Так что 633 млрд долларов недополученного роста также являются экономическими последствиями эпидемии для Китая.

Тем самым масштаб общих потерь китайского экономики можно оценить почти в 1 трлн долларов. При этом важно отметить – по экономической структуре государства потери распределились неравномерно. Крупнейшие предприятия «потеряли» в основном недополученную прибыль, вылившуюся в снижение размеров их биржевой капитализации. В частности, в первом, самом тяжелом квартале 2020 года объем выпуска продукции на акционерных предприятиях опустился максимум на 14,2%, а на предприятиях с государственным участием и того меньше – всего на 7,9%.

В то время как 18 млн средних и малых предприятий, на которых занято почти 80% трудоспособного населения, и на которые приходилось 50% экспорта частного сектора КНР оказались на грани выживания. Только в первом квартале кризисного года их масштабы производства упали на 20,2%.

По данным FITCH RATINGS доля эмитентов по номинированным в юанях облигациям, объявивших о неспособности выплачивать долги, достигла 4,9%, а количество полных дефолтов возросло на 3,7%. Это стало следствием ужесточения денежно-кредитной политики Народного Банка Китая, направленной на снижение доступности кредитов и возможности рефинансирования долгов.

В отличие от прочих стран, Китай не стал прибегать к чисто монетарным «срочным антикризисным» мерам. По итогам 2020 года бюджетный дефицит КНР увеличился всего до 3,6%, тогда как в 2019 он составлял 2,8% ВВП. Таким образом, китайское руководство основную ставку сделало на поддержании условий по сохранению внутренней деловой активности, и она себя оправдала.

Внутренний рынок объемом в 1,4 млрд человек сумел сохранить спрос на товары и услуги в объеме, достаточном для продолжения нормального функционирования производящей экономики. Одну из ведущих ролей в этом сыграли успехи в формировании в стране «среднего класса», размер которого к концу 2019 года достиг 400 млн человек.

При этом внутренняя структура хозяйственных отношений значительно преобразовалась в сторону электронной торговли. Грубо говоря, можно констатировать, что устоять под ударом эпидемии китайской экономике помог интернет.

Объем электронной торговли в Китае по итогу 2020 года достиг 1,5 трлн долларов, показав рост на 14,8%. Причем на 7,6 процентных пункта он увеличился в первом полугодии, когда в стране действовали наиболее жесткие карантинные меры. Увеличение размера электронных продаж потянуло за собой расширение сектора курьерской доставки, в заметной степени поглотившего часть внутренней безработицы, вызванной остановкой деятельности предприятий других отраслей. За 12 месяцев внутри КНР курьерами было доставлено 83,36 млрд посылок.

Кроме того, резко стал набирать популярность вариант интернет-продаж «в прямом эфире». За год в Китае было проведено более 20 млн онлайн-трансляций как инструмента маркетинга. Это оказало поддержку не только внутренним производителям, но и привело к увеличению на 8,2% импорта в Китай потребительских товаров зарубежного производства.

В обязательном порядке следует отметить, что залогом вышеперечисленных экономических успехов явились всеобъемлющие и решительно бескомпромиссные меры властей по реализации карантинных мероприятий и оперативной ликвидации очагов заражения. В ряде случаев выливавшиеся в серьезные ограничения для граждан, малого и среднего бизнеса, в ряде мест даже обернувшимися локальными вспышками гражданских беспорядков, потребовавших применения силы для их подавления.

Однако в результате Китай сумел уже к июлю–августу 2020 года пресечь эпидемию и довольно быстро вернуться к привычным условиям жизни для большинства китайских граждан, тем самым обеспечив условия к экономическому восстановлению гораздо раньше всех стран мира уже в третьем квартале 2020 года.

Впрочем, еще в конце июля китайская промышленность сумела отыграть кризисное падение, выйдя на рост в 4,8% в годовом выражении. Добавленная стоимость обрабатывающих производств показала увеличение в 6% (в расчете по году), в отраслях по производству и распределении электроэнергии, тепла, газа, воды – 1,7%. Хотя следует отметить, что в секторе добычи полезных ископаемых все еще наблюдается падение на 2,6%.

Более того, Пекин сумел использовать это временное преимущество для расширения доли китайского экспорта на всех ключевых рынках планеты. Хотя, по докладу ВТО, общий объем совокупной международной торговли в разных отраслях в 2020 году сократился на 13–32%, доля китайских экспортеров в ней увеличилась с 20% (2017 – 2019 г.) до 25%, а общее количество товаров китайского производства на мировом рынке поднялось с 23,4% до 33,8%.

Особенно в таких областях, как строительные и отделочные материалы, товары медицинского назначения, фармакологическая продукция, моющие средства (прежде всего мыло и антисептики для рук), специальные волокна для производства масок и защитной одежды, медицинские инструменты. С 8 до 11,5% увеличилась «китайская доля» в сегменте электроники, особенно мониторов, компьютерных гарнитур и веб-камер, спрос на которые увеличился благодаря росту объемов перехода на удаленную работу в мире.

Благодаря всему перечисленному Пекин смог стать главным получателем денег по европейским «экстренным антикризисным программам поддержки граждан». Не менее четверти всех дотаций населению, выделенных их бюджетами, в конечном итоге пошло на оплату «товаров из Китая». Стимулируя расширения китайского экономического проникновения на их рынки. В особенности в Европе и Азии. В части, в пяти крупнейших экономиках Еврозоны доля «китайского» импорта выросла с 9% (2017–2019 год) до 11,5% на январь 2021.

Единственным исключением можно считать США, где доля КНР в совокупном импорте снизилась с 20,6 до 17,8%. Но это было вызвано, прежде всего, ужесточением таможенных запретительных мер ввиду усиливающейся торговой и политической «войны» между Вашингтоном и Пекином.

Все это позволило Китаю обойтись без «вертолетных денег» по поддержанию внутреннего потребительского спроса в период нарастания эпидемии в стране и мире, перейдя к ним только сейчас. Так, в частности, правительство КНР приступило к реализации широкой программы внедрения механизма самозанятости, а также совершенствования налоговой системы для снижения фискальной нагрузки для малых и средних предприятий.

Параллельно с этим китайское руководство развернуло программу «повышения социальной ответственности крупного бизнеса». Однако не в виде повышения уровня налогов на него, а через «стимулирование» его добровольного участия из чистой прибыли в наполнении негосударственных фондов развития территорий. Такие фонды уже созданы в шести крупнейших провинциях КНР в качестве пилотных проектов, с перспективой распространения их опыта на всю территорию Китая в 2022–2025 годах. Государство в них имеет контрольный пакет, но оперативное управление ими отдано в руки властей конкретных провинций.

2021 год показал общую успешность предпринятых мер по борьбе с экономическими последствиями COVID-19, позволив руководству КНР констатировать преодоление кризиса и возможность перехода к дальнейшему развитию.

В сложившихся к настоящему моменту условиях Китай обозначил следующую этапную цель – превратить страну не просто в большую, но «в большую и умную» державу. Согласно плану на четырнадцатую пятилетку (2021–2025 годы) Пекин намерен сконцентрировать усилия на занятии одного из первых мест в области внедрения высоких технологий. К 2035 году КНР собирается добиться полного самообеспечения в области передовых технологий, позволяющих Китаю не зависеть от других государств.

Экономические последствия эпидемии коронавируса для США

Хотя Соединенные Штаты и продолжают пытаться позиционировать себя как самую развитую, богатую, многоплановую, передовую и потому самую устойчивую экономику мира, эпидемия коронавируса нанесла им гораздо больший ущерб, чем Китаю. Экономист Гарвардского университета Дэвид Катлер и бывший министр финансов США Лоурнес Саммерс утверждают, что он уже превзошел по размеру убытков все то, что ожидается в перспективе из-за изменения климата на планете в предстоящие 10–15 лет.

С учетом долгосрочных последствий американская экономика потеряла около 16 трлн долларов или 90% годового ВВП за 2019 год. Даже с учетом почти 12 трлн экстренных финансовых вливаний в рамках трех программ «антикризисных мер» американская экономика по итогам 2020 года сократилась на 3,5%.

Уровень безработицы подскочил с 3,5 до 14,7%, «оставив за бортом» свыше 25 млн работников. Еще 8 млн граждан, согласно американскому бюрократическому определению, «покинули рабочую силу». В переводе на русский это означает снятие с учета по безработице и прекращения поиска работы как таковой. Таким образом, фактическая безработица в США, включая скрытый фактор, достигает 19,4% или практически каждого пятого трудоспособного американца.

Положение усугубляется тем, что выделенные на поддержание потребления бюджетные средства (те самые вертолетные деньги) дали потерявшим работу людям возможность сохранить почти неизменный уровень доходов. Это позволило им относительно благополучно пережить «темные времена». Но сейчас возвращаться на рабочие места они отказываются. Требуя минимум полуторакратного повышения заработной платы, обеспечить которое американская экономика не в состоянии.

Фактически Вашингтон оказался в тупике. Падение продаж и сокращение объемов внутреннего промышленного производства не позволяет нанимателям увеличить зарплаты, тем более столь радикально. А влитые в американскую экономику деньги вызвали подъем инфляции с 1,36% в 2020 году до 5,4% в 2021. Всего за 12 месяцев дефицит бюджета США вырос в 3,2 раза и достиг 3,13 трлн долларов, что составляет уже 15,2% американского ВВП.

Иными словами, американская экономика не располагает средствами для продолжения «кризисного дотирования» в прежних объемах, однако бюджет вынужден искать на это деньги ввиду высокого риска гражданских бунтов. К тому же большинство политиков занимают популистскую позицию, пытаясь заработать себе политический капитал на «защите прав пострадавших от эпидемии», в том числе «лиц, потерявших работу».

Важно отметить, что структурная безработица оказалась далеко не единственным негативным последствием эпидемии. Объем промышленного производства США также упал, но сказать точно до какого уровня – затруднительно из-за закрытия соответствующей статистики.

Известно лишь, что в сфере обслуживания снижение превысило 40%, а сама сфера обслуживания в 2019 году формировала 77,4% ВВП США. Но после доклада МВФ о падении американского промпроизводства на 38% к концу III квартала 2020 года открытые источники и официальные органы перестали публиковать хоть сколько-нибудь конкретные цифры. Сводя все разговоры к прогнозам общего падения мировой экономики в целом и оценкам ее совокупных потерь, без отдельного выделения положения персонально в США.

Вместе с тем администрация Джо Байдена анонсировала амбициозный план по формированию в США новой долгосрочной программы экономического роста под названием «Новый курс». Американский сенат утвердил ее бюджет в объеме 1,1 трлн долларов на период 2021–2024 годов. С указанием, что это не последние деньги, так как по оценке Инженерного корпуса Армии США, при текущих трендах износа инфраструктуры, только на ее ремонт и поддержание в приемлемом состоянии может потребоваться 5,9 трлн долл. капитальных инвестиций.

В соответствии с этим планом предполагается широкое строительство генерирующих мощностей (в основном ВИЭ), а также полное прекращение к 2025 году всякого субсидирования ископаемых видов топлива. 174 млрд пойдут на электрификацию наземного транспорта. В частности, на электричество должно быть переведено не менее 20% школьных автобусов.

Одновременно с этим инвестиции пойдут в строительство и ремонт железных и автомобильных дорог, мостов, морских портов, станций зарядки автомобилей. Средства будут направлены на внедрение и предельно быстрое развитие «быстрорастущих отраслей будущего», например таких, как сети 5G. В течение восьми лет предполагается построить 1 млн энергоэффективных жилых домов.

Отдельно отмечается программа по снижению зависимости США от китайского импорта. В первую очередь в области потребительской электроники, средств связи, вычислительной техники, выпуска микрочипов и полупроводников.

Практическая эффективность этих мер вызывает большие сомнения. Прежде всего, ввиду отсутствия предпосылок к росту доходов бюджета. Значит, финансирование пойдет традиционным для США путем дальнейшего наращивания объемов государственного долга, и без того достигшего абсолютно рекордного уровня.

А так как практика всех прошлых подобных попыток однозначно приводила только к увеличению биржевых котировок американских компаний, давно и безнадежно оторвавшихся от реального уровня их фактической доходности, то в конечном итоге декларируемые меры обернутся ускорением инфляции не только в США, но и во всей мировой экономике в целом. По сути, США снова перекладывают свои экономически проблемы на весь мир благодаря статусу доллара как мировой валюты и мирового платежного средства.

Экономические последствия эпидемии коронавируса для ЕС и Еврозоны

Из трех ведущих рынков мира (Китай, США, Европа) европейские экономические потери из-за COVID-19 оказались наибольшими. По итогам 2020 года ВВП ЕС сократился на 6,3%, а ВВП Еврозоны – на 6,6%. Правда, в отличие от США, это «честные» цифры, так как монетарные власти Европы к экстренной необоснованной денежной эмиссии не прибегали.

Самым тяжелым для Европы оказался второй квартал 2020 года, когда экономика упала на 11,6%. Спад не смог компенсировать всплеск на плюс 12,5% в третьем квартале, явившийся проявлением реализации отложенного спроса.

Произошедшее наглядно разделило европейские страны по фактору наличия внутренней промышленной мощи. Наибольшие потери понесли страны с доминирующими долями туризма и транзитной логистики в структуре своих экономик. Из-за повсеместно введенного карантина почти одномоментно прекратилось 78% внутреннего и больше 90% внешнего авиасообщения.

Без туристической загрузки «остановился» транспорт, опустели гостиницы, прекратили работу завязанные на них бизнесы (гидов, консультантов, массово-развлекательных услуг), а также сервисы по обслуживанию гостиниц и заведений общественного питания. В результате чего туристическая отрасль потеряла около 21,1 млрд долларов.

В отраслевом срезе наиболее пострадавшими отраслями европейской экономики оказались: энергетика, автопроизводители, авиастроение и модная индустрия, в сумме потерявшие более 100 млрд долларов. Если туризм понес потери потому, что не приехали иностранные туристы, то в промышленной сфере экономические проблемы возникли ввиду разрыва логистических цепочек.

На протяжении двух десятилетий такие отрасли, как индустрия одежды и обуви, а также автомобильное производство стремились к снижению складских запасов за счет ускорения логистики получения продукции от производителей «узлов и блоков», а также готовой одежды, производимой на предприятиях Турции и стран АТР. В результате, когда границы закрылись ввиду карантина, перебои в поставках критично коснулись 51,7% заказов в автоиндустрии, 43,3% заказов в индустрии одежды и обуви, и 39,8% заказов в шести прочих ключевых производственных направлениях европейской экономики.

Если считать в целом, то следует отметить, что экономика Германии за 2020 год сократилась на 1,5%, Бельгии – на 3,4%, Нидерландов – на 1,6%, Швеции – на 1,4%, Болгарии – 0,8%, в то время как падение в Греции достигло 7,9%, в Испании – 12,75, Италии – 6%, во Франции – 4,2%.

Произошедшее привело к четырем эффектам.

Во-первых, как только противоэпидемиологические меры начали давать позитивный эффект, правительства европейских стран тут же приступили к их ослаблению. В сочетании с рядом других мер, вроде специальных COVID-паспортов, расширяющих права граждан на перемещения и посещение общественных мест, это вернуло к жизни рестораны и кафе, а также другие направления сферы услуг.

У значительной доли трудоспособного населения появилась работа, так как в большинстве европейских стран в норме считается кушать не дома. Кроме того, в особенности во Франции, Бельгии и Германии, сам факт посещения кафе в обществе приобрел значение легальной формы протеста против государственных карантинных мер, ограничивающих «права и свободы граждан». Таким образом, начал реализовывать отложенный спрос, и он оказался весьма значительным.

Более того, страны с наиболее значимой долей сферы услуг в структуре ВВП, которые быстрее всех «падали» из-за карантина, сейчас демонстрируют наиболее высокие темпы восстановления. В частности, в 2021 году, по сравнению с аналогичным периодом годом ранее, экономический рост в Бельгии достиг 21%, в Италии – 8%, Германии – 4%.

Впрочем, сильно зависимые от туризма страны, такие как, например, Испания восстанавливаются медленно, так как их зависимость от туризма оказалась слишком высокой. Несмотря на активное восстановление, в том числе трансграничных поездок, внутри Европы нет столько туристов, чтобы компенсировать их совокупный объем уровня 2019 года. Загрузка гостиничного фонда остается на 25–30% ниже традиционной.

Кроме того, в таких странах как Франция, Италия, Испания, Греция, примерно 50% доходов в гостиничном бизнесе приходятся на летний сезон, который в этом году оставался все еще ограниченным для трансграничного туризма. В первую очередь, из-за дефицита вакцин, введения политически мотивированных ограничений на использования китайских и российских рецептур, а также сложностей с выработкой европейскими властями общих единых правовых и технических стандартов. Так что восстановление туристической отрасли ожидается не ранее 2022–2023 годов. Да и то при условии решения проблем с энергетическим обеспечением в Европе.

Последнее особенно сильно отражается на разрыве между потенциальным объемом производства и фактическим текущим объемом потребления (production gap). Самого большого значения он достигает в Испании (7,8% к ВВП). В развитых странах Западной Европы он меньше (Германия – 2,6%, Бельгия – 2,8%, Нидерланды – 2,9%), в Восточной Европе – больше (в Прибалтике – до 8,1%).

Впрочем, Восточная Европа показывает зависимость не от бюрократических проблем с «COVID-паспортами» или возникшим нынешней осенью дефицитом энергии. От 7 до 15% ее малых и средних предприятий оказались на грани банкротства. Проблема купируется сокращением штатов и снижением размера оплаты труда значительной части оставленного персонала. Ввиду чего уменьшается объем платежеспособного спроса, не позволяя наращивать внутреннее потребление и тем стимулировать рост объемов производства.

Во-вторых, длительный период карантин оказал сильное стимулирующее воздействие на рост масштабов «жизни в интернете». Это касается не только расширения практики удаленной работы даже на те области, в которых еще в 2019 года она приживалась весьма плохо.

Хотя даже само по себе это оказало сильную поддерживающую роль сектору информационных технологий, одному из немногих, кто сумел в кризисные период не только «не упасть», но и показал общий рост на 1,8%. Смог бы и больше, но уперся в проблему прекращения логистики из регионов основного производства электронных компонентов и элементной базы в ЮВА.

Однако быстрее всего в Европе развивался переход розницы на формат электронной торговли. По оценкам европейского аналитического агентства Euler Hermes пандемия COVID-19 ускорила процесс развития интернет-торговли в Европе по меньшей мере на 4–5 лет по отношению к средним темпам период 2005–2019 годов. В пяти ведущих европейских странах доля электронной торговли менее чем за 8 месяцев выросла с 3 до 11% совокупного объема продаж. Особенно сильно динамика проявилась в сегментах торговли продовольствием, товарами для дома, средствами личной гигиены, где ее размер вдвое превысил среднее значение.

Причем объемы интернет-продаж продовольствия, по мере восстановления работы кафе и ресторанов в 2021 году, сократились всего на 2,4%, что говорит о формировании стабильного долгосрочного тренда и заметного изменения потребительских привычек населения.

Но при этом расширение масштабов продаж продовольствия через интернет в Европе оборачивается для розничного ритейла потерями в объеме выручки и получаемой прибыли. Для привлечения внимания потребителей электронные площадки широко пользуются продвижением сочетания «так проще и удобнее по причине наличия доставки до двери дома» с ценовым фактором «так еще и существенно дешевле, чем в привычном оффлайновом гастрономе».

В результате переход всего одного процента продаж из обычных продовольственных магазинов в интернетовские, в целом по Европе, оборачивается падением совокупной выручки на 13,6 млрд евро и сокращением прибыли на 4% (до 1,9 млрд евро) в год.

Кроме того, выяснилось, что не менее трети существующих в европейских странах точек розничной торговли, особенно в специализированных сегментах, балансировали на грани самоокупаемости. Из-за чего потеря даже небольшой в 3–5% доли «ушедшей в интернет» выручки, оказалась для них фатальной. Закрытие магазинов далее оборачивается «эффектом домино», вызывающим сокращения потребностей в мелкооптовой логистике, персонале и услугах промежуточных складов, арендном бизнесе, спаду на рынке недвижимости, то есть, в конечном итоге, к росту безработицы и снижению общего платежеспособного спроса на внутреннем потребительском рынке.

Особенно сильно этот эффект проявляется во Франции и Британии, где доля онлайновых продаж в общем объеме розничной торговли продовольствием достигла 9% и 12% соответственно.

При этом нельзя сказать, что электронная торговля оказалась более прибыльным вариантом. Переход на онлайн-продажи означает возврат части издержек в цепочке создания стоимости (например, комплектование, оформление и доставка заказа) от покупателя к продавцу. И эти расходы часто не покрываются прибылью от соответствующей продажи.

В оффлайне средняя маржа до уплаты процентов и налогов (EBIT margin) для продуктовых ритейлеров в Европе составляет 3,7%. Так как переход на электронную торговлю многие из них осуществляли под давлением внезапно навалившегося кризиса, поэтому без тщательной подготовки и предварительного моделирования бизнес-процессов, фактическая онлайновая маржа оказалась низкой – всего 0,52–1,1%.

Отсюда следует ряд выводов. Сочетание более низкой цены с доставкой заказа «до порога» (и даже в варианте самовывоза) потребителю понравилось. Следовательно, процесс переноса торговли в онлайн ускорится и расширится. Но сам этот бизнес в предстоящие 1,5–2 года претерпит глубокие перемены.

Чтобы вернуть привычную норму EBIT margin, электронным магазинам потребуется либо продавить вниз оптовые цены и отпускные цены производителей, либо поднять цены на электронных площадках до уровня офлайновой розницы. А то и выше, так как интернет-магазинам нужно компенсировать дополнительные расходы на упаковку, оформление и доставку заказа покупателю.

Пока онлайн-торговля не захватит доминирующее положение в отрасли продовольственной розницы, позволить себе рост отпускных цен она не может. Значит, решение задачи будет искаться через понижение цен в оптовом звене. В цифрах это будет означать снижение прибыли сектора продовольственной торговли примерно на 500 млн евро на каждый процент перехода торговли из оффлайна в онлайн.

В-третьих, вызванный эпидемией кризис европейской экономики обострил тенденцию, фактически начавшуюся еще в середине нулевых годов текущего века. Промышленное производство Европы постепенно сдавало позиции Китаю на международных экспортных рынках.

Кризис эту тенденцию проявил более явно, показав, что «европейское производство», за исключением нескольких крупных «единорогов», вроде Airbus, двигателей Rolls-Royce, или промышленных силовых и генерирующих установок на основе двигателей внутреннего сгорания являющихся визитной карточкой Германии, критично связано с получением узлов и блоков китайского или азиатского производства. Тезис о том, что научно-технический рост КНР приводит к постепенному вытеснению европейцев из международных экспортных поставок теперь доказан на практике.

Слабость конкурентоспособности европейских экспортеров в наибольшей степени проявилась в отраслях, на протяжении десятилетий считавшихся основными для Европы. В частности, в самолетостроении, фармацевтической промышленности, автомобилестроении, производстве электронного оборудования. По мере восстановления мировой экономики размер общего спроса на эту продукцию растет, тогда как объемы европейского экспорта в стоимостном выражении растут заметно более медленными темпами. Сильнее всего негативный результат наблюдается у Франции (минус 1,7 процентных пункта), Германии (минус 1,3 п.п.) и Италии (минус 1,1 п.п.).

Кризис показал, что Китай успешно реализовывает свое преимущество на экспортных рынках за счет специализации, прежде всего, в быстро растущих секторах, а также явного превосходства по параметру «цена-качество». В первую очередь, в направлениях машиностроения, производства электрического оборудования и всего среднего машиностроения в целом, что ранее считалось безраздельной вотчиной Германии, Франции и Италии.

Причем выяснилось, что самой устойчивой к конкуренции с КНР оказалась итальянская промышленность. Германская стоит на втором месте. А французская свои былые преимущества катастрофически утрачивает. В особенности в кораблестроении. В результате чего сельскохозяйственный сектор постепенно становится ключевым для французского экспорта. В этом Франция начинает повторять путь Украины, хотя и по несколько иным причинам.

В-четвертых, ведущие промышленно развитые европейские страны, включая Германию, столкнулись со структурными проблемами промышленного развития. В первую очередь, связанными с торможением научно-технического прогресса не только в новых, но и в традиционных для себя отраслях.

Ситуация кардинально усугубляется явным кадровым голодом. Молодое поколение, из которого ЛГБТ-лобби воспитывает потребительскую биомассу, демонстрирует падение интереса к инженерной области, из-за чего даже поддержание текущих объемов производства в Европе становится сложным. Тогда как Китай этих ограничений не испытывает.

Выход из тупика Европа пытается найти через расширение своих инвестиций в развитие промышленности в Индии, Вьетнаме и Малайзии. Стараясь компенсировать поражение в конкурентной борьбе с Китаем через повышение нормы прибыли в оставшейся части объемов продаж за счет дешевой рабочей силы в упомянутых странах. Стратегически это тупик, но в текущих внешних и внутренних условиях иного пути европейцы попросту найти не в состоянии.

Таким образом, хотя европейская экономика сейчас восстанавливается темпами выше прогнозов лета–осени 2020 года, в целом этот процесс носит инерционный характер реализации отложенного спроса. Ее структура «после COVID-19» оказывается явно слабее состояния в докризисный период.

Кроме того, процесс восстановления уже столкнулся с негативными последствиями бездумного наращивания доли ВИЭ в европейском энергобалансе. Это грозит к весне 2022 года серьезным выбиванием европейских химических и, вероятно, металлургических компаний из их экспортных сегментов в мире.

Экономические последствия эпидемии коронавируса для РФ

В отличие от других государств Россия в период эпидемии пережила существенно меньший спад. По данным Росстата ВВП РФ за 2020 год снизился на 3,1%, а реальные располагаемые доходы населения уменьшились на 3,5%, что значительно меньше прогнозных значений начала 2020 года.

Наибольший удар мер по борьбе с COVID-19 пришелся на сферу услуг, но так как размер ее доли в ВВП РФ (54,1%) существенно меньше чем в западных странах (США – 77,4%, Британия – 71%, Франция – 70,3%, Канада – 70,2%, Япония – 69,1%, Испания – 67,7%, Италия - 66,3%, Германия – 61,8%), а также благодаря более эффективным карантинным мерам и гораздо лучшей степени готовности системы здравоохранения по борьбе с эпидемией, итоговое влияние спада сферы услуг на экономику в целом оказалось меньше.

России удалось сохранить работоспособность базовых отраслей промышленности и внешнюю торговлю, по крайней мере, в ее сырьевой части. Кроме того, получилось быстро создать эффективные вакцины, что тоже дало сильную поддержку экспорту, вместе с другими товарами медицинского назначения, быстро нарастить выпуск которых в Европе и США не сумели.

При этом следует отметить, что Россия также столкнулась с ростом безработицы, в течение года увеличившейся с 4,7% до 6,4% трудоспособного населения, что является максимумом за последние 8 лет. Впрочем, тут следует отметить, что благодаря предпринятым антикризисным мерам уже к декабрю 2020 ее удалось сократить до 5,9%, а в апреле 2021 даже до 5,2%. Из чего следует, что восстановление сферы услуг идет достаточно успешно. Хотя полностью вернуться к докризисному уровню она сможет не ранее 2022 года.

Значительно сократилась добавленная стоимость в отраслях, ориентированных на обслуживание населения: гостиницы и рестораны (–24,1%), учреждения культуры и спорта (–11,4%), предприятия транспорта (–10,3%), организации, оказывающие прочие услуги населению (–6,8%).

Неблагоприятная конъюнктура экспорта и снижение цен на энергоресурсы повлияли на снижение индекса физического объема добавленной стоимости (–10,2%) и индекса-дефлятора добавленной стоимости (–17,6%) в добывающей промышленности. Изменение цен на нефтепродукты стало одной из причин снижения индекса-дефлятора валовой добавленной стоимости обрабатывающих производств (–0,3%).

К долгосрочным негативным факторам следует отнести два. Первый – финансовый. На экстренные антикризисные меры правительством РФ было израсходовано почти 4 трлн рублей «внепланового финансирования». Этот шаг обеспечил устойчивость российской экономики в период максимального удара эпидемии в течение 2020 года, поэтому его следует считать верным.

Однако экстренное вливание в национальную экономику сразу дополнительных 50% от расходной части федерального бюджета и 20% от консолидированного бюджета РФ за 2020 год предсказуемо обернулось ростом инфляции – с 4,1% до 6,5% в июне 2021, последствия которого предстоит купировать, по меньшей мере, до конца 2022 года.

Вторым фактором следует считать возникновение дефицита рабочей силы, возникшего из-за прекращения притока трудовых мигрантов, в 2019 году обеспечивавших до 7% «рабочих рук» и обеспечивавших до 6% ВВП РФ. Нехватка этих кадров станет одним из главных тормозов процесса восстановления экономики страны. Но судя по последним мерам правительства (завоз 300 тысяч мигрантов из Узбекистана и Таджикистана), этот вопрос нашел свое решение.

Не менее важным оказалось и то, что доля чистого экспорта товаров и услуг в структуре использования ВВП сократилась с 7,6% в 2019 году до 4,8% в 2020 году в связи с падением индексов цен на экспортируемые товары. По данным ФТС России за январь–ноябрь 2020 года относительно аналогичного периода 2019 года – на 20,5%, преимущественно за счет продукции ТЭК. Доля расходов на конечное потребление увеличилась с 69,5% до 71,5%, валового накопления – с 22,9% до 23,7%, в том числе валового накопления основного капитала – с 21,2% до 21,6%.

В то же время, как и в других странах, вызванный эпидемией экономический кризис ускорил темпы модернизации хозяйства. Прежде всего, в области онлайн-торговли, доля которой в 2019 году составляла 6,1% розничных продаж, уже к концу первого полугодия 2020 поднялась до 10,9%, потянув за собой развитие смежных областей.

Так, в частности, услуги по курьерской доставке возросли в 4 раза, а объем товаров онлайн-торговли на московских складах увеличился с 5 до 51% всего розничного товарооборота. По прогнозам специалистов, на протяжении предстоящих трех лет темпы процесса будут увеличиваться примерно на 6% ежегодно. Уже в третьем квартале 2020 года объем сданных в аренду и купленных складских площадей достиг рекордные за последние десять лет 861 тыс. кв. м., что на 200% превышает аналогичный показатель годом ранее.

Также мощный толчок получил сектор удаленной работы, потянувший за собой ускорение всей ИТ-сферы, от продаж вычислительной техники и прочего оборудования (веб-камер, компьютерных гарнитур, акустической аппаратуры), до разработки и внедрения прикладного программного обеспечения.

Таким образом, следует констатировать, что Россия сумела гораздо успешнее прочих стран купировать экономические проблемы, вызванные эпидемией, заняв в этом рейтинге уверенное второе место после Китая.

Политические последствия эпидемии коронавируса

Как следует из изложенного выше, эпидемия не просто каким-то образом «временно» повлияла на мировую экономику. Фактически она не только спалила лишний накопленный жирок, но и стряхнула с нее накопившийся слой традиционных представлений об открытом общем рынке как безусловном достижении, обнажив, углубив и ускорив все ранее формировавшиеся проблемы.

Среди ключевых необходимо отметить следующие.

Во-первых, геополитически мир утратил монолитное единство. Международные организации, включая такие ведущие, как ООН, ВОЗ и ВТО, в борьбе с негативными факторами проявили непозволительную медлительность и откровенную неспособность взять на себя активную руководящую и координирующую роль, которая им приписывалась ранее. Фактически спасать свои экономики национальные правительства оказались вынуждены самостоятельно.

Во-вторых, внутри основных геополитических блоков, от понятия «коллективного Запада», до таких ранее считавшихся достаточно прочными образований, как, например, Евросоюз, также обозначился серьезный принципиальный разлад. Временами доходивший до попыток прямого перехвата друг у друга партий медикаментов и медицинских материалов, местами оказавшихся похожими на банальный разбой.

Особенно наглядно это проявилось в политике США по отношению к ЕС, и в действиях ведущих европейских стран по отношению к восточно-европейским лимитрофам, фактически оказавшимся на обочине процессов, предоставленными самим себе в режиме «каждый спасается сам».

В-третьих, столкнувшись с процессами трансформации мировой экономики в нежелательную для себя сторону, США, а затем и Евросоюз, прибегли к активизации изоляционистских процессов, значительно усиливших распад общего рынка на заметно обособленные кластеры. Их окончательное формирование теперь становится лишь вопросом времени.

Причем, если очертания «китайского» кластера уже почти четко сложились в рамках соглашения о Всестороннем региональном экономическом партнерстве (ВРЭП), то окончательные границы других «кластеров» пока достаточной четкости не имеют. Более-менее прочно позиции США складываются только в пределах североамериканского континента. Претензии Вашингтона распространить влияние на Центральную и Южную Америки пока носят переменный успех.

Что касается Европы, то там усиливаются сразу четыре разнонаправленные тенденции. С одной стороны, Брюссель использует происходящее для углубления реформирования ЕС на основе трансформации в централизованный вариант «Соединенных Штатов Европы». С другой, Франция и Германия пытаются вернуться к стадии «добровольного сообщества европейских стран» с понижением значения Еврокомиссии и Европарламента.

С третьей, обострившиеся внутренние противоречия о путях и методах дальнейшей модернизации, а также растущее общее недовольство национальных элит ее текущими результатами усиливает центробежные тенденции. Причем некоторые государства, как, например, Франция, оказываются заинтересованы сразу в двух вариантах, что лишь еще больше дестабилизирует европейскую внешнюю и внутреннюю политику.

С четвертой стороны, Польша под влиянием Британии (которая параллельно ведет аналогичный проект с Турцией) пытается использовать складывающиеся обстоятельства для реализации собственного геополитического проекта «Инициатива трех морей» по формированию из восточноевропейских лимитрофов чего-то вроде «Евросоюза – лайт» под безусловным руководством Варшавы.

В-четвертых, США пытаются воспользоваться текущим кризисом для коренного пересмотра своих международных обязательств, как в рамках ООН, так и по отношению к союзникам по НАТО. Вашингтон открытым текстом демонстрирует снижение политического интереса к Европе и перехода во взаимоотношениях к ней к инструментам чисто экономического доминирования.

Но так как в экономическом плане Америка Старому Свету мало что способна предложить, ее политика сосредотачивается на расширении санкционного давления по двум направлениям. С одной стороны, для максимального препятствования экономическому сближению Европы с Россией, как минимум, в энергетической области. С другой, для блокирования собственных инициатив ведущих европейских стран по возрождению их геополитической субъектности (европейская армия, силы безопасности и так далее).

В-пятых, в свою очередь Евросоюз пытается найти выход из сложившегося положения через попытку ускорения «зеленого энергоперехода» для максимально быстрого построения у себя устойчивой «водородной энергетики». В случае успеха сулящей ему прекращение зависимости от внешних источников энергии, обеспечивающей возможность обложить «углеродным налогом» всех внешнеэкономических партнеров, и запустить длительный глобальный процесс научно-технической и инфраструктурной модернизации, способной обеспечить европейской экономике самодостаточный источник дальнейшего экономического роста.

Сторонники «экологической повестки» продолжают упорно удерживать свои взгляды даже на фоне разразившегося в настоящее время в Европе энергетического кризиса, вызванного последствиями и практической реализации.

В-шестых, мир в целом также претерпевает трансформацию, как в части перераспределения так называемых «центров силы», ведущее место среди которых постепенно занимает Юго-Восточная Азия и Китай, так и в плане направлений дальнейшей экономической экспансии. главным из которых становится Африка, как последний «регион без сильной власти, при этом располагающий от четверти до трети мировых запасов полезных ископаемых».

Выводы и рекомендации

Резюмируя изложенное, следует констатировать, что кризис, вызванный эпидемией коронавируса ничего экстраординарного, ни в экономике, ни в политике не проявил. Он лишь усилил и обнажил уже сформировавшиеся процессы, ряд из которых ускорился. Некоторые из них, в особенности в сфере геополитики, ведут к обострению международной конкуренции. Особенно в области противостояния мировоззрений и систем ценностей.

Практика показала, что государства с более сильной центральной властью и внутренне более сплоченным обществом с кризисом справляются гораздо лучше и эффективнее, чем «свободные демократии». Причем, например, в США либеральные демократические принципы явным образом становятся простой ширмой, прикрывающей внутреннюю тоталитарную модернизацию «нового американского общества».

Другие, наоборот, ускоряются благодаря возникновению благоприятных условий и ослаблению традиционного сопротивления. В частности, масштаб прогресса в области перехода на онлайн-торговлю, дистанционную трудовую деятельность и формирование новых удобных форматов ведения малого бизнеса (например, внедрения формы самозанятости), за один лишь кризисный 2020 год превзошел все, что в этом плане было сделано за предыдущее десятилетие.

Здесь напрашивается прямое указание на тот факт, что понятие кризиса в китайском языке обозначается сочетанием двух иероглифов, один из которых означает риск или опасность, а другой означает возможность или шанс. Именно таким образом происходящее следует трактовать для России.

В этой связи представляется целесообразным:

1. Принять как данность, что никакие меры не смогут вернуть внешний мир к его докризисному экономическому и геополитическому состоянию. Рассматривать можно только стратегии по адаптации российского государства к новым реалиям, а также его модернизации для обеспечения условий по занятию в этом «новом мире» достойного лидерского места.

2. Важным уроком произошедшего следует считать успех Китая по противодействию негативным политическим и экономическим факторам, основанном на переносе ключевого упора с внешней торговли на внутренний рынок. Точнее, на формирование там общественно-социального механизма, в котором наличие достаточно обширного среднего класса, позволило обеспечить его потребительским спросом минимально необходимую для сохранения эффективности загрузку промышленного производства.

В результате чего внешняя торговля постепенно превращается в приятный и нужный, но не критично важный бонус, приносящий лишь дополнительную, а не основную, прибыль совокупной экономики.

В приложении к России это формулирует три взаимосвязанные задачи. Во-первых, необходимость наращивания численности населения страны. Во-вторых, потребность в ускоренном формировании достаточно обширного собственного среднего класса. В-третьих, необходимость пропорционального наращивания масштабов внутреннего промышленного производства максимально большого перечня потребительских товаров. Опережающее развитие размеров сферы обслуживания по отношению к сфере производства для экономической устойчивости государства прямо вредно.

3. Китай также показал, что конкурировать с развитыми западными странами в передовых областях не только теоретически возможно, но и вполне достижимо на практике. Именно динамичность в освоении новых открывающихся направлений науки и техники постепенно дала ему способность вытеснять «западных конкурентов» сначала из инновационных, а потом и из тех направлений, который ранее считались безраздельной вотчиной «передовых западных стран». Последнее особенно важно для России, так как в новом мире ей придется конкурировать не только со стагнирующим Западом, но и с быстро развивающимся Востоком.

4. Сравнение итогов «прохождения кризиса» между странами мира убедительно показывает, что по внутреннему политическому и экономическому устройству, Россия не только не уступает «странам золотого миллиарда», но и много в чем способна послужить им примером к подражанию. Это уже вопрос не столько экономики или пропаганды, это объективный факт, на основе которого сейчас следует перестраивать идейное воспитание общества.

Как отмечено выше, ускорение мировой трансформации теперь прямо затрагивает не столько экономику, сколько пространство мировоззренческих идей в области «правильности жизни и глобальных смыслов существования». Усиление негативной, в том числе санкционной, реакции Запада на действия РФ убедительно показывают осознание его элитами факта тенденции к его поражению в этом противостоянии.

Это автоматически ведет к усилению попыток его вмешательства во внутренние дела России и попытку социально-политической дестабилизации общества и государства. Бороться с этим только чисто оборонительными методами означает прямую дорогу к идейному проигрышу России. Примерно с теми же последствиями, какие получил Советский Союз в конце 80-х годов, в результате попытки игнорирования западного мировоззренческого культурного давления, начавшегося в последней четверти 70-х.

Преимущества Россия должна не просто иметь. Их требуется сопровождать активной медийно-просветительской работой как внутри собственного общества, так и во внешнем мире. Тем самым мы приходим к необходимости формирования четко сформулированных идейных основ «нашего мира», которые было бы возможно системно реализовывать в литературе, киноискусстве и других областях общественного сознания.

Причем, важно отметить, необходимость отказа от концепции постоянного сравнения себя «с западом». Упомянутые идейные основы нужны «нам» и исключительно для «нас» самих. Мнение «запада» в наш адрес Россию волновать не должно.

РУССТРАТ