Распределение ролей

                                                ЗАНАВЕС 1

 Всё. Теперь Ахиллеса Геродотовича можно окончательно и бесповоротно поздравить. Наконец-то жизнь его приобрела полный смысл за недолгие полвека обременения планеты Земли - матушки. Сделан колоссальный прорыв, мироздание устаканилось, центр дзен - буддизма обнаружен, и взят штурмом. Теперь над ним гордо реет хоругвь, где богатой нитью вышит портрет Ахиллеса Геродотовича. В фас. С нимбом.

 ... - И теперь так будет всегда! Финита ля комедия, сеньоры! Баста, карапузики, кончилися танцы! Идите в жопу, джентльмены! Чтобы вам всем было хорошо бродить по свету, с карамелькой за щекой! Чтобы я видел вас там, где полный яств был стол, редиски! Испортили песню, дураки!..

 Так рассуждал Ахиллес Геродотович, медленно бредя домой с работы. Как ему самому казалось. Но было все иначе - он не брёл, а маршировал, как эсэсовец на параде из известного фильма Лени Рифеншталь. И руками делал так же. Дымились подмётки, расступался асфальт под чеканным шагом, напрягались икры и тянулась стопа. В страхе шарахались прохожие. Кошки щемились по сторонам с жалким мяуканьем. Вспархивали резко птицы, а извечная хозяйка торговой точки (состоящей из табурета), бабулька Агата Мадзовна, которая торговала тут 90 лет, из своих 96, семечками, отмеряя их гранёнными стаканами, - перекрестилась и произнесла: "Свят, свят, свят...". Хотя нацистов видела только по чёрно-белому телевизору, который стоит у неё дома в углу, на четырёх длинных ножках. Кружевная салфетка закрывает кинескоп, а сверху стоят слоники. Мал, мала, меньше. 12 всего...

 ... - Горе вам, книжники и фарисеи! Тихо, Агата, я - Дубровский! (чтобы успокоить бабушку). Уйди, старуха, я в печали... А в прочем...

 Ахиллес Геродотович остановился возле Агаты Мадзовны, и спросил робко:

 - Извините, а у вас самогоночки не будет для меня?

 Но бабулька услышала другое:

 - Матка! Яйко, млеко, брот! Шнель, шнель!..

 - Есть милок! Как не быть для тебя? - подсознательно, а не осознанно сказала Агата Мадзовна. - Бери. Матка Бозка тебя храни, сердешный! А что случилось-то, милок? - спросила она протягивая ему полторашку из-под минералки, где на обрывке этикетки осталась надпись "ки - 17".

 - Не спрашивай, не выпытывай, Левконоя! - гаркнул Ахиллес Геродотович. Отвинтил пробку, сделал глоток. Его передёрнуло. Бабка незаметно высыпала ему стакан семечек в карман пиджака, и Ахиллес Геродотович будто этого не заметил. Слёзы застилали глаза. От обиды. От крепкой сивухи.

 - Спасибо! - сказал он, протягивая деньги.

 - Бог с тобой, какие деньги? Пей на здоровье, внучек! - ответила бабулька, потому что ей  послышалось  "Данке шён, бабка!".

 Ахиллес Геродотович помаршировал (или побрёл) дальше, а Агата Мадзовна ещё раз перекрестилась, и вздохнула надрывно:

 - Пан Езус! Доконали человека, пся крев... Совсем ё@нулся, сердешный...

                                                 ЗАНАВЕС 2

 Холостяцкая квартира Ахиллеса Геродотовича  стереотипно соответствовала холостяцким квартирам постсоветского пространства. А также мидлсоветского пространства. Где недавно умерла мама, которая так и не впустила в эту квартиру ту развратную девку, которая могла бы стать невесткой, и что самое ужасное - женой Ахиллеса Геродотовича.

  И добравшись туда, Ахиллес Геродотович, не снимая обуви и верхней одежды, сразу прошёл в комнату (ох, как бы он за это получил, если бы мама была жива), утонул в старом кресле, и стал думать свою думу горькую, заливая ее самогоном (ох, как бы он за это получил, если бы мама была жива), запивая солёными слезами в которых недостатка не было. Знай только направляй их кончиком языка прямиком в рот. А когда слёз не стало, Ахиллес Геродотович вспомнил про семечки (спасибо Агате Мадзовне!). И дума успешно продолжалась... 

 - О горе мне, о горе! Доколе же?..

 Действительно - доколе? Ахиллес Геродотович был актёром местного ТЮИПЗ им. Песни и пляски бывших патрульных батальонов НДОП народов континентов отрицающих расизм. Давно уже был. Его туда, прямо из школьного театрального кружка, отвела одна добрая полная тётенька. И передала там одному дяденьке, голова которого была богата длинными лохматыми волосами. Вечно взлохмаченными. Пока ещё тёмными. А теперь уже седыми. Ведь столько лет уже минуло.

 Ахиллес Геродотович (делая глоток напитка "ки-17):

 - Да, канули лета в Лету...

 Ага. Есть такое дело. И казалось, что можно было бы через следующих пять десятков лет уйти на покой, но сегодня его взбодрили ещё на 160 лет, прозябания. 50+160. Равно - 210. Так как в нем сегодня (и скорее всего - навсегда) поселилась ненависть. Огонь её неистово клокотал внутри, прорываясь через все отверстия в теле. Как ацетилен смешанный с кислородом из сопла резака. Самогон стимулировал реакцию. Химия. Которая дотла выжжет всё. И вся этого не избежит...

 - Так разведи огонь, если твёрдо выбираешь меня! - громко, и достаточно пафосно продекламировал Ахиллес Геродотович. - Но завтра я положу этому конец. Навсегда! (ещё один глоток, ещё одна семечка)... А впрочем, долго ждать утра. Уже сегодня будет гад раздавлен...

                                                  ЗАНАВЕС 3

 Пролёт Ахиллеса Геродотовича от дома до работы был настолько стремительным,что он даже не запыхался. Последний глоток из "полторахи", крепкий выдох. И в первый презренье к урне, а пластик отправляется в кусты. 

 Ахиллес Геродотович долго стоит перед дверью с табличкой, с надписью "Главный режиссёр". Из-под неё пробивается жёлтая полоска света. Ему осталось лишь самодовольно ухмыльнуться, и деликатно постучаться в дверь. Ногой...

 Режиссёр, как это было написано на его лице фиолетовой гуашью, ожидал кого угодно (вплоть до своей бывшей, которая сохранила дурную привычку иногда заходить к нему, невзирая на нынешнюю), - но только не Ахиллеса Геродотовича. Хотя артистов за всю свою творческую жизнь он повидал немало. Кричал на них матом, вертел ими как хотел, и на чём хотел. Но тут всё нутро ему шепнуло, что тут - очень тревожно. Тем более, когда актёр так ярко влез в амплуа Джерри (из м/ф "Том и Джерри). Но, вспомнив, про Высшую школу актёрского мастерства, благостно заулыбался. Одна печаль - он давно уже не выходил на сцену, от этого улыбка и голос заметно выдавали фальшь:

 - Ахиллес Геродотович! Какими судьбами, дорогой мой?

 Ахиллес Геродотович негромко, угрюмо и грозно произнёс:

 - По что?

 После такого вопроса консистенция режиссёра плавно мутировала из состояния "очень тревожно", в "что же это за срань творится, Господи Всеблагий?". И снова лихорадочные воспоминания, - чему там нас учили в школе. Как надо улыбаться, если случилась диарея? Вспомнил, улыбнулся:

 - Не понял. Что у вас?

  Ахиллес Геродотович, как поклонник школы Станиславского, выдержал паузу. Как и положено при хорошей игре. Не ответив на вопрос, он стал осматривать кабинет.

 Да, тут многое изменилось с тех пор, как добрая тётя разжала свою ладонь, похожую один из оладьев, что жарила его бабушка. Мебель. Портреты. Компьютера раньше не было. Шмоток таких не было на режиссёре. Причёски. И вообще...

 (голос режиссёра безжалостно возвращает его в жизнь)

 - Итак?

 - Итак?! - воскликнул Ахиллес Геродотович. - Итак, мудило сраный?! Ну так слушай!..

 Ахиллес Геродотович преодолевает кабинет режиссёра, как барс, в один прыжок. Перегибается через стол. Хватает того за ухо и, с силой, притягивает к своим губам. И вот что он свистящим от ненависти шёпотом нашептал:

 - Я столько лет играл неадекватов,

Ни зря на возраст, и не глядючи на пол, 

всех тех, кого Земля стесняясь носит

мудил, невежд, подонков и козлов.

Но снилось мне, что наконец смогу исполнить

талантливо отличных мужиков.

Но нет! Ты, - сука, всё мне гробил!

Вливая время веянья, как чёрт...

  Ахиллес Геродотович брезгливо выпустив ухо, оттолкнул режиссёра от себя. Тот отъехал на 50 см, так как офисное кресло на колёсиках, прикрыл ладонью красное опухшее ухо, и восхищённо произнёс:

 - Вот это да! Вот это игра! Браво! Так что вас привело ко мне - таки?

 - Не понял?

 - Нет.

 - Тогда сюда иди! (Ахиллес Геродотович обегает стол, снова хватает режиссёра за ухо. Опять жарко дышит туда перегаром, смешанным со словами).

 Режиссёр отбрасывает руку Ахиллеса Геродотовича, и (видимо совсем успокоившись) разговаривает с ним в менторском тоне:

 - Ну полно, хватит! В чём проблема? Не стоит ныть. Быть может, это - шанс? Чтоб изменить ничтожную судьбу свою. Да, - хайп. И да, - сейчас так модно...

 В ответ звериный вой:

 - УБЬЮ-Ю-Ю-У-У...

                                            ЗАНАВЕС 4

"Вы стояли в театре, в углу, за кулисами,

А за Вами, словами звеня,

Парикмахер, суфлёр и актёры с актрисами

Потихоньку ругали меня..."

 Ахиллес Геродотович не сразу понял, что Вертинский не припрётся к нему домой, чтобы петь просто так. Как и то, что не мог он вчера залезть к нему в корман, чтобы там вибрировать голосом. 

 Он, со стоном, сунул руку в карман пиджака, выкопал мобильный телефон из семечек (спасибо Агате Мадзовне!). Нажал на зелёную кнопку, сказал:

 - Алло? (но себя не услышал)

 - Алло, - радостно откликнулась трубка голосом режиссёра. - Ахиллес Геродотович, ну как так? Скоро репетиция. У вас такая ответственная роль. Не опаздывайте, пожалуйста! Не всем такая честь достаётся - сыграть Ольгу Бузову на сцене. Ждём...

 Гудки не совпадают с ритмом сердца, а с коленей на пол падает пустая "полтораха" с таинственной надписью "ки -17" (ох, как бы он за это получил, если бы мама была жива)...