Хотятки.

Следует объяснить, что чиновник вправду может навязать любое условие, которое сочтёт выгодным для себя, не принимая во внимание, что оно непотребно для простого человека. Пример: «Вы должны были прыгнуть с крыши — таково было наше соглашение», — говорит чиновник, хотя на деле никакого соглашения не было и быть не могло. Тем не менее он озвучил запрос, выставил условия и начал сделку, подавая её как взаимную — будто все положения согласованы обеими сторонами. На деле же — условия предложены только им, запрос исходит лишь от него, а его одностороннее требование выдаётся за полноценную сделку.

В таком подходе раскрывается вся суть бесчестных деловых отношений, навязываемых чиновником: одна сторона — чиновник — составляет "договор" со своей стороны, включая не только своё условие, но и вымысел о согласии со стороны простого человека, тем самым приписывая ему участие в условиях, которых тот не заявлял и не принимал.

Хотя это уже и считается сделкой, она основана на одностороннем, навязанном требовании и держится на уловке: простого человека пытаются обязать тем, чего он не принимал. Это сделка без встречного условия, выставленного самим человеком в ответ на предложение чиновника. Так возникает видимость двустороннего соглашения, тогда как на деле действует только одна сторона — требующая, а вторая втянута без выраженного волеизъявления.

Важно понять: если предложение исходит только от одной стороны, а встречного предложения не было, то, несмотря на отсутствие взаимного соглашения, сделка считается начатой, и вся ответственность по ней лежит на её зачинщике. Всё дальнейшее представление, будто условия чиновника должны исполняться, строится на ложном определении ответственности: человек не давал согласия, но якобы обязан, потому что чиновник объявил, что согласие было.

Такой подлог приравнивает простого человека к должнику по несуществующей или недосоставленной сделке. И если человек не распознаёт подмену и уступает, он попадает в зависимость — становится подданным (физическим лицом), подобострастным, уподобленным просителю или законнику, тем самым косвенно подтверждая, что сделка вроде бы была — хоть и ошибочная, неполная, вынужденная.

Но сделка, начатая одной стороной, — ещё не есть общая сделка. Это — навязывание. И если чиновник действительно хочет, чтобы сделка считалась полноценной, ему следует дождаться встречного предложения от простого человека, а не выдавать своё единоличное предложение за совместно принятые условия и не превращать воображаемое согласие обеих сторон в основание для требований и повелений.

Чтобы противостоять такому навязыванию, нужно понимать: чиновник, как правило, не осознаёт, что делает. Он не знает, что сам начал сделку и вступил в деловые отношения, которые по самому своему устройству предполагают взаимность и обязательства с обеих сторон.

Чиновник, действующий не как должностное лицо, а как делец или подчинённый частного предпринимателя — владельца ведомства, вправду может навязать любое предложение и тем самым начать сделку. Простому человеку, как бы он ни сопротивлялся, навязывается участие, поскольку его будто бы включают как сторону — без его волеизъявления.

А раз сделка считается начатой, чиновник получает возможность требовать её исполнения: выдвигать условия, взыскивать, повелевать — будто соглашение действительно достигнуто. Он становится требовательным, потому что создал видимость основания для делового взыскания — сделку, которую сам же и учинил, выдав за двустороннюю.

Простой человек вводится в деловые отношения, и обе стороны — и чиновник, и человек — не осознают, что находятся в деловых отношениях, поэтому не используют правила самой сделки, а опираются на писаное законодательство, которое, по сути, является посторонним и непотребным для таких отношений.

Однако между ними есть различие.

Чиновник, хоть и не отдаёт себе в этом отчёта, всё же действует по образцу деловых отношений: выставляет условия, требует исполнения, ссылается на обязательства простого человека, которые якобы были им приняты.

А человек, напротив, пытается защищаться ссылками на писаные законы, не понимая, что суть этих законов — в ином: они не касаются деловых отношений, начатых чиновником, и не могут служить основанием для прекращения сделки, если та уже была учинена.

Выходит, чиновник ближе к правилам самой сделки, чем человек — не потому, что он их знает, а потому, что действует требовательно, взыскательно, как сторона сделки.

А человек, не осознавая своей роли в этих отношениях, попадает под давление и вынужден оправдываться в пределах законодательства, которое сюда не относится и не защищает.

Мысль о разной степени причастности к сделке у чиновника и простого человека требует явного выражения: хотя оба не осознают, что находятся в деловых отношениях, чиновник ведёт себя так, будто сделка уже есть, и действует ближе к её правилам — пусть и из искажённого понимания.