"То утро в памяти храня, Прошу у жизни, как награды: Дай три черемуховых дня, А остальных уже не надо".

К 100-летию со дня рождения русского поэта и прозаика Владимира Солоухина (1924-1997).   

В самом начале «новой эры», в 1995 году, в минско-московском издательстве «Полифакт» вышла знаменитая антология «Строфы века», подготовленная и составленная Евгением Евтушенко и включающая в себя стихи 875 поэтов. Нашлось в антологии место и стихам Владимира Солоухина, о котором прославленный Евгений Евтушенко написал несколько строк, отчасти субъективистских и тенденциозных, но вместивших в себя некоторые яркие факты из биографии поэта:

«Зимой 1942 года Черчилль, увидя краснощекого красноармейца, уплетающего мороженое, воскликнул: “Народ, который ест мороженое при температуре минус сорок, непобедим!”. Говорят, что этим красноармейцем был Солоухин. В 1946-м поступил в Литинститут… Обращался с гневной филиппикой по адресу Уэллса, не разглядевшего в книге «Россия во мгле» огни будущей электрификации. Стал одним из первых советских «деревенщиков», напечатав дневниковую книгу «Владимирские проселки», где с неподдельной болью заговорил о разрушенной коллективизацией русской деревне. Однако в 1958 году кремлевский охранник снова проснулся в груди страдальца за русское крестьянство, и Солоухин присоединился к травле Б. Пастернака за роман «Доктор Живаго». Большинство книг Солоухина защищает русскую национальную культуру и ее сокровища: «Письма из Русского музея» (1966), «Черные доски» (1969). Несмотря на очевидную идейную националистичность, Солоухин как поэт перешел к упражнениям в откровенно западническом верлибре. Но мне лично гораздо больше нравятся его более ранние стихи — они были естественней. Такая незаурядная противоречивая личность, как Солоухин, отражает противоречия российского общества, и невольно вспоминаются слова: «Широк русский человек — неплохо бы его сузить...».

Хотел ли сам Евтушенко «сузить» своего коллегу, приводя неточную цитату из «Братьев Карамазовых» Достоевского, и развешивая тут и там ярлыки своего личного восприятия творчества Солоухина? Кто знает? Но за память ему все же стоит сказать спасибо, тем более, что сегодня, спустя три десятилетия после выхода «Строф века», сочинения Владимира Солоухина в книжных магазинах найти трудно, если только покопаться на букинистических развалах.

Судьба маленького Володи Солоухина ничем не отличалась от судеб других крестьянских детей – десятый ребенок в семье, хозяйство, правда, зажиточное, у деда была собственная воскобойня и небольшой заводик по производству кирпича. Не промышленник, конечно, а типичный кулак. Уже будучи известным писателем Владимир Солоухин убеждал общественность:

«Почему так плохо живёт деревня? Да потому, что лучших людей деревни, кулаков уничтожили. Кто такой кулак? Это по-нынешнему ударник труда. А кто такой ударник? Ударник это главный механизм в любом орудии. Уберите ударник из ружья, и ружьё превратится в обычную палку. Так и с кулаком. Уничтожили кулака в деревне, и жизнь угасла».

Семейство, однако, не пострадало, репрессии не коснулись ни детей, ни родителей, Владимир в 1942 году окончил механический техникум, тогда же во владимирской газете «Призыв» появились его первые стихи. Статного и физически подготовленного юношу во время призыва в армию определили в службу охраны Московского Кремля, после окончил Литературный институт, вступил в партию, работал в журналах «Молодая гвардия» и «Наш современник», «Огонек». Уважение коллег, профессиональное признание, многотысячные тиражи книг - гладкая, ровная дорога. Да, живым классиком не называли, но все же…

Почему стихи Солоухина сейчас вспоминают все реже и реже? Расцвет его творчества, когда имя автора было у всех на слуху, пришелся на 60-70-е годы XX века: русские деревеньки с заброшенными колокольнями и крестьянские дворики, луговое разнотравье, спокойные речные заводи – писатель всегда воспевал понятную ему красоту неброской российской природы:

Безмолвна неба синева,
Деревья в мареве уснули.
Сгорела вешняя трава
В высоком пламени июля.

Еще в начале 50-х, в предисловии к первому сборнику Солоухина Леонид Леонов назвал автора одним из интереснейших современных писателей второго поколения и уверил, что он «ещё не раз впереди одарит нас умнейшей зрелой прозой, глубокой и звонкой стихотворной строкой».

Сложная, противоречивая личность, когда не поймешь, где личные искренние убеждения, а где пустая бравада, желание показаться инакомыслящим. Во всех биографиях Владимира Солоухина обязательно упоминается факт его осуждения романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго». На Общемосковском собрании писателей 31 октября 1958 года Солоухин сообщил, что Пастернаку следует стать эмигрантом:

«Он там ничего не сможет рассказать интересного. И через месяц его выбросят, как съеденное яйцо, как выжатый лимон. И тогда это будет настоящая казнь за предательство, которое он совершил».

При этом Солоухин всячески демонстрировал окружающим свою приверженность традициям монархизма (это в шестидесятые-то годы!), открыто носил на пальце перстень с изображением царя Николая II. Этот факт возмущенный поэт Степан Щипачев отразил в стихотворении «О человеке, носящем перстень»:

Кладя растопыркою пальцы
тяжёлой мужской руки,
владелец не прочь побахвалиться
перстнем таким.
Хочу у него спросить
всёрьёз (не точить лясы):
неужто вы душою в той Руси,
где цари и охотнорядцы?

Своей главной книгой Солоухин назвал роман «Последняя ступень» о трагических событиях в России ХХ века, которую написал в 1976 году, а опубликовал лишь 20 лет спустя. Маститый писатель развенчивал идеи социализма, восхвалял личность Гитлера, считая многие поставленные вождем нацистов задачи правильными.

Многое ждал от перестройки, в итоге полностью разочаровался, осудив новые «демократические» порядки:

«В какой же пропасти мы все оказались сегодня, в какой выгребной яме сидим, что те десятилетия насилия и крови, искусственного голода кажутся теперь чуть ли не раем, вызывают ностальгические чувства?»

На Западе, куда Солоухин достаточно часто выезжал и даже читал свои стихи на собраниях русских эмигрантов, творчество писателя называли проповедующим нелегальные ценности и чувства – естественно, для советских читателей. А сами эмигранты в полной мере ощущали в стихах Солоухина вечную, потерянную для них Россию, продолжающую жить собственной, отдельной от них, жизнью.

… Уже в самом конце своей жизни Владимир Алексеевич много выступал: в домах творчества, библиотеках – везде, куда приглашали. И не было ни одного литературно-художественного мероприятия с его участием, где не звучали бы солоухинские «Три черемуховых дня»…

Владимир Солоухин «Три черемуховых дня»

Какой простор насмешкам был,
Упрекам тошным и сварливым,
Что я черемух насадил,
Где быть бы яблоням и сливам.

Как помню, даже и сосед
Не похвалил моей затеи:
«Ни красоты особой нет,
Ни проку, кроме, разве тени.

От ягод сразу вяжет рот,
Ну, съешь десятка два от силы.
Конечно, ежели цветет,
То и душисто и красиво,

Но это ведь - три дня в году.
И - отцвела. И - все забыто.
И для чего сажать в саду,
Когда ее в лесу избыток?»

Но я вчера окно открыл,
Нет, распахнул, окно, вернее,
И белой сказкой встречен был
И сразу замер перед нею.

Пыланье белого огня
В чуть золотистый час рассвета...
О, три черемуховых дня!
Пусть остальные - просто лето.

Вы не обманете меня,
Чуди, капризничай, погода.
О, три черемуховых дня
За остальные будни года!

Судьба, пути свои верши.
И отживу. И в землю лягу.
Три дня цветения души!
Себе берите тонны ягод.

То утро в памяти храня,
Прошу у жизни, как награды:
Дай три черемуховых дня,
А остальных уже не надо.

Владимир Солоухин «Памяти Владимира Высоцкого»

Владимир Солоухин «Мужчины»

Владимир Солоухин «Слово о словах»

Владимир Солоухин «Давным-давно»

Владимир Солоухин «Помни только хорошее»

Владимир Солоухин «Роса горит»

Роса горит. Цветы, деревья, звери
И все живое солнца жадно ждет.
В часы восхода в смерть почти не верю:
Какая смерть, коль солнышко встает!
Не верю в то, что вот она таится
И грянет вдруг в преддверье самом дня
То для оленя прыгнувшей тигрицей,
То лопнувшей аортой для меня.
В глухую полночь пусть пирует грубо,
Но пусть земле не портит тех минут,
Когда за лесом солнечные трубы
Уж вскинуты к зениту и — поют!

Источник