В гостях на подводной лодке

8 марта в прочном корпусе: как жёны приручили атомного монстра.

Гремиха. 1992 год. За бортом пока что нет и намёка на наступление весны, а в прочном корпусе продолжается жизнь. Последние три месяца мы не видели солнца. За это время с карты мира исчезла страна под названием «СССР». Наш горбатый подводный ракетоносец мирно привязан, как в стойле, к соседнему пирсу — не только людям, но и стальным машинам требуется хоть кратковременный, но всё же отдых в изматывающей гонке взаимного сдерживания двух сверхдержав, итог которой уже печально известен. Сегодня наш крейсер дрожит от напряжения, будто курсант перед первым свиданием. Внутри — адреналин. Не от боевой тревоги, а от того, что через час на борт поднимутся они. Жёны. Те, кто пишет письма в конвертах с губной помадой на штампах.   

— Старпом, проверь ещё раз трап! — командир поправляет воротник. — Чтобы ни одна не оцарапала колготки.

— Командир, вы серьёзно? В торпедный отсек — жён? — старпом, обычно хмурый как туча над Баренцевым морем, нервно теребит карандаш. Но приказ есть: к 8 Марта устроить «день открытых люков». Стройными рядами наши жёны потянулись на лодку в тулупах, с мороженными улыбками и свёртками домашних пирогов. Лица красные от морозного гремиханского ветра, глаза — море смеха и тревоги.

Первая шоковая волна: когда Лидка, жена кока Вадима, спускаясь, впутала волосы в верхний рубочный люк.

— Ты тут спишь? — её шёпот чуть не запустил ГЭУ. Она трогает его «койку» — узкий стеллаж с ремнями, где мы держимся в шторм в надводном положении. В её глазах — не страх, а ярость. Женская ярость. «И вы тут как тюлени на льдине?!» — кричит она, а потом вдруг плачет, прижимая к груди банку варенья из морошки. Вадим, всегда брякающий как автомат Калашникова, молча гладит её по плечу и обнимает.

Контраст: в ракетном отсеке, где пахнет сталью и страхом, жёны фотографируются на фоне «букетов» — так мы зовём баллистические Р-29.

— Красиво, — говорит окончившая консерваторию Тоня, жена штурмана, указывая на ракетные шахты. — Как оргáны в костёле в Риге.

Мы смеёмся. Эти «оргáны» могут спокойно пролететь через океан и стереть с карты Земли половину штатов, но сегодня они просто фон для её новой причёски «барашек» — сделанной к празднику завивки «химия».

Кульминация в кают-компании: командир поднимает кружку с «адмиральским» чаем (алкоголь на лодке запрещён) и говорит тост:

— Вы думаете, мы тут стали зверями? — его голос почему-то дрожит. — Это вы, жёны и боевые подруги, делаете нас людьми. Пока вы верите, что мы вернёмся, наш подводный крейсер никогда не станет нам железным гробом.

Тишину взрывают аплодисменты. Женщины обнимают нас, пахнущих лодкой и пóтом, а мы, суровые подводные волки, не привыкшие к телячьим нежностям, прячем мокрые глаза в ладонях.

Финал: когда наши боевые подруги возвращаются наверх, в мир ясного неба, старпом шепчет:

— Теперь они знают, что значит не просто «служба», а жизнь в стальном брюхе.

А Лидка оставила в торпедном отсеке платок — алый, как закат, который мы не видели предыдущие сто девять дней. Он висит рядом с приборами, напоминая: даже подо льдами Арктики есть место любви. Кто б тогда знал, что это был последний боевой поход нашей лодки.

Источник