Антитуризм. Елистратов Владимир

Вступив в XXI век, человечество, само того не заметив, практически распрощалось с одной из самых драгоценных форм подлинной свободы - с возможностью путешествовать, иначе говоря - ходить, ездить, плавать и летать по планете Земля теми путями, которых жаждет наша душа.

То есть все, конечно, сложнее. Туризм, туристический бизнес - захлестнули мир. Все ездят в туры, на курорты, на сафари и занимаются прочими вещами с иностранными названиями. Но.

Любой человек, который хотя бы раз пять «организованно», «группово» съездил куда-нибудь в Турцию, Египет, Тайланд или в какой-нибудь, прости Господи, Тунис, неизбежно убеждается: тур-Турция в принципе ничем не отличается от тур-Египта, а тур-Испания, скажем, - от тур-Италии. Языки там, конечно, разные, памятники разные (хотя и не очень), но суть - одна. Скучная, как реклама прокладок. Это если вы - «турист» т.е. этакий Вася в шортиках и с видеокамерой, вдохновенно снимающий из автобуса чахлого египетского верблюда, похожего на динозавра, больного дистрофией.

Покупая - особенно если он дорогой - «тур», вы неизбежно попадаете в некий замкнутый круг симпатичного, милого, но осмердевшего (мне лично) сервиса.

Он, конечно же, очень хорош, этот сервис. Хорошо в солнечном клаб-мэде упиться бесплатным вином. Но клаб-мэд в Тайланде ничем не отличается от клаб-мэда на Сицилии. Хорошо поштряфкать каких-нибудь каракатиц в пятизвёздочном шведском столе, но шведский стол - он и есть шведский стол. Так сказать, «сало оно и есть сало». Хорошо лежать на заботливо огороженном от террористов пляже и вглядываться в лазоревую знойную дымку на горизонте. Но - и в Греции, и на Бали, и в Тунисе, и у черта на рогах - к знойной дымке вы получите все тот же привычный, как надпись «не прислоняться» в московском метро, принудительный ассортимент: а) громко орущих серфингующих западных жирдяев; б) несчастного, несвежепахнущего аборигена с сувенирами, кричащего вам вместе с чайками «хело! хело!», как Нина Заречная; в) алые немецкие груди на соседнем лежаке, щедро облитые солнцезащитным кремом №18 (сало, опять же, оно и есть сало).

Вы - в золотой пятизвёздочной или серебряной четырёхзвёздочной клетке. Трёхзвёздочная медная - это уже шаг к поэтике байдарочного похода. Это, видишь ты, западло. А уж две жидкие лейтенантские звездочки - это все равно что питаться московскими уличными пирожками, благоразумно прозванными народом «гастритами».

Ваша золотая жизнь предписана от и до. Шаг вправо, шаг влево - попытка к бегству.

Не то, чтобы вас не пускали в шортах на ужин. Нет, до этого дело не дойдёт. Просто к вам подойдет приторно-вежливый, как сахарная пудра на пончиках, менеджер и тонко намекнёт, что в следующей раз было бы неплохо завернуть ваши волосатые кегли в какие-нибудь портки. Для общей гармонии.

Не то, чтобы вас не пустили за пределы пляжа. Нет. Просто трёхметровая сетка на всякий случай уходит метров на сто в море. И вы не макака и не Тимур с его командой, чтобы лазить по заборам. К тому же - на глазах у с рождения раненной в голову чернокожей Чайки, кричащей вам, как заведённая: «Хело! Хело! Хело!».

Ваше пребывание в туристическом раю известно с первого до последнего момента. Все колебания предсказуемы.

Сначала вы улетаете из заснеженной России. Долго и мучительно. О, это страшное слово - «чартер»! Менее страшное, но тоже не из куртуазных - «Аэрофлот». Таможенник с лицом уставшего после ночных допросов чекистского следователя. Очередь, чтобы сдать багаж. Жаркое пивное дыхание соотечественников. Крики: «Суки, издеваются над народом!». Паспортный контроль. Взгляд пограничницы.

О, эти пограничные глаза! Сколько раз я пытался достойно, твердо, иронично, встретить их, встретить взглядом мексиканского мачо, китайского мудреца, рокового скандинава или просто кудрявого люберецкого кобеля... Но я всегда встречал его растерянно, глупо улыбаясь, как последний кю. Я всегда проигрывал этот поединок.

Но - в сторону сантименты. Впереди - дьюти-фри. Надо закупаться. Чем - ясное дело. Российские туристы молча, сосредоточенно пыхтя, звенят посудой. Дело серьезное, ответственное. Звуки, раздающиеся из шереметьевского дьюти-фри-шопа, ничем не отличаются от звуков, раздающихся из какого-нибудь орехово-борисово-кокосово-банановского пункта сдачи стеклотары.

Дальше - проход через пищалку. По сценарию надо забыть вынуть из кармана ключи и всё-таки запищать. Я сто раз проходил через эту триумфальную арку заграничной свободы и все сто раз забывал вынуть ключи.

Дальше. Вы заходите в загон для ожидающего вылета скота (так называемого «накопителя») и тут как раз и объявляют, что рейс задерживается на два часа. Именно здесь. Всегда. Вы можете, конечно, попытаться обмануть судьбу, потоптаться час - другой, как мышь амбарная, по кафешкам. Но стоит вам нырнуть в стойло - рейс откладывается.

Предлагаю «закон бутерброда» переименовать в «закон Шереметьева-2».

Два часа вы дисциплинированно пьёте. Конечно, не кефир. ПИсать здесь, как известно, негде, но добрые пограничники периодически разрешают вам покидать загон и бегать до ветерка. Потом рейс откладывается ещё на два часа. Потом информация пропадает часа на три. Никто ничего не знает. Нет никакой информации - и кирдык. Моя любимая фраза из Хемингуэя: «Никто никогда ничего не может знать». Блестящая фраза. О нас.

Информационная лакуна заполняется бульканьем из горлА. И вдруг! (Кстати, самое частотное слово у Достоевского). Вдруг! - объявляют посадку.

Табуны мустангов оглашают прерию громом копыт.

И не случайно. Потому что каждый опытный калека российского туризма знает: даже при пронумерованных местах в самолете - человек пять останутся без мест. Если же места не пронумерованы - то мордобой неизбежен.

Хорошо, сели. Полетели. На взлёте (запомни, читатель!) последние, кто скажут вам «адью» - это мохнатые шапки солдат и чёрные стволы автоматов на фоне грязного снега. И ещё - пучки сухой лебеды на заснеженном взлетном поле. Они же - встретят вас через пару недель, как бы говоря: «Это твоя Родина, сынок». Но вы ответите: «Пусть кричат уродина...» И так далее.

Полёт в самолёте - это полёт в самолёте. Наши самолёты - это наши самолёты. Что тут скажешь? Кто-то спит, выставив в проходе грязные носки, кто-то курит, кто-то пьёт, а кто-то - наоборот, извините, - блюёт мимо пакета. У каждого свои маленькие незатейливые радости.

И вот вы - за границей, в «туре», блин.

Первое впечатление - это жара.

В раскалённом автобусе, описывающем плавные загадочные круги по серому бетону аэропорта, пахнет туризмом, т.е. засиженной синтетикой спортивных штанов и тем особенным перегаром виски, который чем-то неуловимо напоминает запах только что сгоревшей помойки.

Женщины выглядят намного свежее мужчин. И разнообразнее. Они значительно реже икают. Одна из них, пожилая дама, наверное, филфаковская преподавательница латыни, даже с живым интересом смотрит в окно. По всей видимости, за границей она первый раз. И, вероятно, последний. Она жадно нюхает воздух, как комиссар перед повешеньем.

Остальных «заграница» не интересует. Она мешает им спокойно болеть. Нет, они не удостаивают её раздражением. Просто она отскакивает от их опухших лиц, как мяч от стены.

В каждой стране зной особый. В Турции, например, он тупой. В турецком зное и без того тупой турист тупеет до предела. То есть, например, если ты лежишь в Турции на пляже и чувствуешь, что у тебя изо рта течёт слюна, то ты не только не вытираешь её, но и непроизвольно начинаешь издавать долгий стон, помогающий, как тебе кажется в твоём пляжном бреду, слюне обильнее вытекать на лежак. «Этот стон у нас песней зовётся». Песней отупевшего туриста. Один раз даже я поймал себя на том, что, пуская слюну на лежак, равномерно постанываю: «Заха-ар!.. Заха-ар!..» Через мгновение я понял, что зову жену, хотя имя её более мелодично.

Египетский зной сразу нокаутирует. И человек безропотно падает и лежит, как мумия, как священный сушёный крокодил. Египетский зной - это зной смерти. А может быть, бессмертия.

Индонезийский зной вводит в состояние, похожее на тихое, тревожное, мечтательное помешательство доброго коммунального алкаша. И вокруг ты находишь сотни примет твоего радостного сумасшествия. Ты ищешь их, как Ахматова - приметы любви. Даже лотос из очка подмигивает тебе: «Хело, придурок!»

От испанского зноя хочется драться, хочется крови, причем горячей и много. В глазах темнеет от злости. Залитые кровью бычьи глаза твои ищут бандерилью или, на худой конец, шампур, что, по большому счёту, одно и то же.

Итальянская жара - буддийского толка. Она - как влажный горячий пуп, желательно женский. День здесь горяч и долог, но не раздражает. Он - как насоусенная макаронина. Здесь ты медленно, запрокидывая голову, как олень рога, всасываешь горячие макароны дней. По одной, не торопясь, успевая проголодаться в перерывах.

Список можно продолжать.

Но всё это к «туризму» отношения не имеет. В отелях жара везде примерно одинаковая. И примерно одинаково везде зудит «кондишн» - как подстанция в московском дворе.

Далее клубок туристических банальностей продолжает раскручиваться.

Вас привозят в отель. Вы бросаете свой настрадавшийся ливер под душ.

Утречком - завтрак («ти? кофи?»). Поход к бассейну или на пляж. Проблема лежаков. Занять место под тентом. Забыл крем. Возвращение в номер. Там - убираются. Какая-нибудь коренастая кривоногая девица с лицом, типа «сами мы люди не местные».

- Хело! - улыбается девица. Совершенно искренне, что особенно и бесит.

- Хело, хело... я - ворона, ты - дупло...

- Раша?

- Раша, раша, отзынь...

- Путин! Гуд Путин!..

- Йес, йес... гудее некуда.

- Сергей? Саша?

- Ноу. Не Сергей. И не Саша я, отцепись.

- Уот из йо нейм?

- Айболит.

- О, йес... Або - йа - лит...

- Ага, Бармалей...

- А - бор - ма - йа - лит...

- Ага, бармаеблит...

И так далее...

Удивительно содержательны бывают беседы на английском языке, когда собеседники знают только слова «йес», «ноу», «хело» и «уотерклозит».

Снова пляж. Надменно потеющие англосаксы и тевтоны. Горластые итальянки. Сельдеподобные француженки. Наши юннатствующие детишки, любознательно расчленяющие крабов и сосредоточенно давящие в ведерках медуз.

- Вася, не кидай мяч в море! Он уплывёт.

- Достанешь.

- Сам будешь доставать, Вася.

- Не буду. Ты будешь.

- Нет, я, Вася, не буду.

- Будешь, как миленькая. Оп!

Вася кидает мяч в море. Мама звонко бьёт Васю по попе, но мяч достаёт. Вася ревёт. Потом затихает, некоторое время лупит палкой ни в чем не повинного краба. Задумывает джихад против мамы. Он может выразиться, например, в закапывании в песок маминых шлепанцев или в засовывании медузы в мамину сумочку.

Сколько таких картин можно видеть на пляжах земли, даже если они находятся за тысячи километров от нашей дворовой песочницы!

На обед и на ужин придется объедаться. Ничего не поделаешь: «уплочено». Когда я захожу в очередной шведский стол, в голове у меня всегда звучит одна и та же фраза: «Кушай, Мокушка, к весне зарежем». А когда выхожу из шведского стола, грозный, как борец сумо, всегда думаю: «Тяжела ты, шапка Мономаха». А потом ночью снятся какие-то кошмары: летающие дома, надувные огурцы...

Вечером вас ждет фольклор. Танцы живота. Сиртаки. Фанданги. Чудеса местной художественной самодеятельности.

Утром - снова здорово - «ти? кофи?», «хело», «не кидай мяч в море».

Иногда надо выехать на экскурсию. Чтоб уж совсем не превратиться в животное. Групповая экскурсия, читатель, - это групповуха. Когда насилуют вашу свободу. Ваше гордое «Я».

Здесь всё известно до мелочей. Существует масса народно-туристических примет, которые куда вернее, чем природные.

Например, где пирамида Хеопса - там араб на верблюде. Где Эйфелева башня - там негр с тамтамом. Где золотая статуя Будды - там малолетние проститутки. Или: если у тебя просят за что-нибудь сто долларов, то за это в Италии дай 90, в Турции - 50, в Египте - 20, в Тайланде - 1. Хочется добавить: в России - дай в морду. Но имей в виду, что можешь получить ответ.

Так вы отпыхтите свой райский срок, оплатите счет, с которым вас всё-таки надуют. Судорожно потратите последние местные тугрики на какую-нибудь ерунду.

А потом вы улетите обратно в заснеженную Россию. И вас встретят шапки, автоматные дула и лебеда. И повеет чем-то настоящим и живым. И виски вы поменяете на водку. И будете долго закуривать на пустырях. И гладить берёзы, как Шукшин. И все такое прочее.

Потому что так надо.

Слова «туризм», «турист» пришли к нам из английского языка. Впервые слово «турист» было - очень симптоматично! - зафиксировано у нас в языке в 1837 году, в печальный год смерти Пушкина. В значении: «англичанин, путешествующий вокруг света». Туризм вместо Пушкина. Уже весело.

Всё-таки слова говорят очень много. Задумаемся.

Слова «туризм», «турист» и проч. появились в Англии, но по происхождению они - французские. Изначальное значение корня - круг, кружиться, вертеться, вращаться. То есть туризм - это кружные, верчение. Как больной белочки в колесе. Или юлы, запущенной адской машиной турбизнеса.

Вот мы и вертимся в заколдованном круге туризма. «Ти? Кофи?» - «Хело!» - «Ти? Кофи?» - «Хело!» Тьфу! А настоящая жизнь народов проходит мимо нас. Мимо нас проходят смертельные опасности, знойная любовь папуасок, захватывающие приключения байдарочных походов и даже - романтика пионерских костров. Пионерские костры, читатель, можно разводить и в Гондурасе.

«А сафари? - спросите вы. - А дикие львы и прочее?..» И я демоническим расхохочусь вам в лицо. «Сафари, - скажу я, - это такое же кю, как и сауна в «Хилтоне». Что это за сафари, если вы ночуете в палатке с мраморным унитазом? А сизые от усердия негры следят из каждого кустика, чтобы вы - не дай бог - не зашли за этот кустик? Любая поездка на нашей электричке до станции Валентиновка или Дмитров - это все туристические сафари вместе взятые. А любой кустик в осиннике интереснее и опаснее всех львов, кобр и крокодилов!»

Нет, куда лучше всё-таки наше слово «путешествие», происходящее от слова «путь». Путь, который мы сами выбираем. Сами, а не турбюро.

Так может быть, надо преодолеть свою лень. Взять, понимаешь ты, рюкзачок, набитый тушенкой, сникерсами и памперсами.

Или сесть на велосипед, на байдарку. Или на коня, осла, верблюда, северного оленя, вездеход. На черта с дьяволом. И хлебнуть настоящей свободы. А то что-то скучно на этом турсвете, господа!

© Copyright: Елистратов Владимир, 2013