Руиной и изменой. "Польская партия"

автор Александр Иваненко

Октябрь 1657 года от Рождества Господа нашего Иисуса Христа.

Посол Речи Посполитой Станислав Казимир Беневский устало сидел в чужом кресле, которое чудом нашлось здесь в русинском Корсуне. Возможно хлопы зарезали его владельца шляхтича, когда головорезы Хмеля разбили войско Речи Посполитой поблизости. А возможно на веревке его утащили в Крым людоловы Тугай - бея. Тот страшный день Божьего гнева, будет навсегда горек для народа польского! Не смерть рыцарская в бою, но плен позорный и бесславный и от кого? От Хама казацкого. Два гетмана - Потоцкий и Калиновский, тысячи шляхты благородной отступали, а затем сдались. Лежали у ног ликующего русского быдла славные знамена, пики грозные с прапорцами, валялись кучей. Красу и гордость Речи Посполитой - доспехи гусарии, примеряли на себя пьяные победители, заворачиваясь смеха ради в шкуры леопардов. И везде по балкам и полю, майское солнце жгло поломанные гусарские крылья - то были крылья его матери Ойчизны!

Посол истово перекрестился, в память тех, кто навсегда остался там, как и их товарищи из разных почетов, хуфов и хоругвей, легшие навечно под Желтыми Водами, Пилявцами, Кодаком и в десятках других мест. Без крестов, гробов и отпевания христианского. Шепнул тихо -"Вечный отпочинек дай им Пане, и свет вечный да сияет им. Пусть почивают в покое. Аминь". В отличие от истеричных красавиц королевского двора и спесивых магнатов, любящих выставлять свою веру, пан Станислав никогда не любил действий напоказ, считая это театром для публики. Любовь к Богу и Республике он хранил в сердце и молился без лишних глаз. В горнице не было никого - жолнежи охраны были в соседней комнате и даже писарь пан Криштоф Перетяткович вышел, неслышно притворив за собой дверь. Никто из посольской свиты не смел потревожить покой государственного мужа Польши, который только что один победил всю Русь!

Воистину Всевышний гордеца бросает в пучину и возносит смиренного. Бичом Божьим стали козаки, татары, московиты и шведы - все те, кого топтали польские кони многие годы. Милосердный Езус наказал Речь Посполитую Русским Потопом за пренебрежение законами человеческими, за пьянство и роскошь, потворство жидам, но больше всего за гордыню. Казалось, было от чего чваниться - казачьи бунты задавлены, всякие Наливайки на колах воют, хлопы глаз не смеют поднять. Московский царек бессилен вернуть Смоленск, где в кафедральном Соборе архиепископ Лев Кревза уже вовсю насаждает унию, а церкви схизматов становятся костелами. Доминиканцы, бернардинцы, базилиане быстро присмотрели себе места под монастыри, ну а отцы иезуиты не замедлили построить в Смоленске на королевские деньги школу - коллегиум. До столицы москалей - рукой подать, царь с патриархом там про Третий Рим твердят, а тут рядом уже обучают будущих пастырей для московитского стада. Что уж говорить про Белую Русь и Украйну, Волынь и Подолию, где тысячи русинов отреклись от схизматства и русской дикости, став частью народа Божьего.

И все рухнуло разом. Явились змей Хмель, вурдалак Кривонос, и запорожские монстры. В аду верно не так страшно, как было здесь на земле Речи Посполитой, когда русь нечистая врывалась в города и усадьбы, резала до последнего поляков и жидов, особенно неистовствуя над своими же соплеменниками, кто латинскую веру принял. Затем московит двинулся на Запад, падали к ногам его Смоленск, Полоцк и Вильно и тщетно пытались остановить его жолнеры Радзивилла. Да тут еще и шведы пожаловали, прогулявшись по Великопольше как на свадьбу. Магнатерия спешила успеть продать и предать. Шляхта бежала, пила и плакала от бессилья. Казалось, что проклята Польша навечно и ждет ее участь сарматов, оставшихся только в мифах.

Но вот - Господь явил милость к блудным своим сынам, вознося великое в малом. Монастырь Девы Марии Ясногорской с горсточкой защитников не дался шведскому отряду - и Польша вспыхнула, шведская власть сгорела за год. Но более всего вечной похвалы достойны пять комиссаров Речи Посполитой, сумевших в Вильне заключить перемирие с Московией. Паны Сарбеевский, Бростовский, Завиша, Красинский и Поминат, епископ виленский подвиг совершили. Без всякой борьбы, заморочили царя Алексея и его канцлера Ордин-Нащокина польской короной. И ведь даже не сразу обещали, а как умрет Ян Казимир. Того москалю было достаточно, чтобы победу свою обратить в ничто и кинуться на шведа за бесплатно, повернув свои полки на север. А как кривился, плакал кровавый Хмель, узнав, что его людей даже на переговоры не пустили. Так не только Республика была спасена, но и был вбит клин между Русью и Московией. Тогда-то Беневский приехал в Чигирин впервые, и в гетманской свите приметил шляхтича Выговского.

Посол отхлебнул из чарки венгерского вина, которое берег к особому дню. На столе стояла доска с резными шахматными фигурами. Еще в юности, учась в Виленской иезуитской академии, пан Станислав пренебрегал популярными среди студиозусов играми в мяч и фехтованием киями - пальцатами. Его влекла битва умов, где только расчет и хладнокровие решали дело. Где простой игрок, правит королем, и проводит пешку в ферзи, чтобы затем в своих целях пожертвовать ей. Сегодня такая пешка дошла до нужной клетки...

Шахматы 17 века

Полгода назад в Чигирине, он не смог убедить Хмельницкого вернуться под польскую власть, но признаться не особенно пытался. Куда важнее было среди людей умирающего гетмана, приметить нужные фигуры для своей партии. Пан Беневский к тому времени хорошо разбирался в людях - как никак прошел путь до королевского секретаря. На этом пути он встречал молодого русина Павла Тетерю, служившего в его канцелярии. А ныне Тетеря обернулся полковником переяславским. Но ему явно хотелось большего. Видно, что гетманская булава не давала покоя бывшему верному слуге его Королевского величества. От Тетери пан Станислав потянул ниточки к генеральному писарю Выговскому. И очень быстро понял, что тот мечтает отодвинуть в сторону наследника - молодого и никчемного Юрия Хмельницкого, который даже тенью Богдана не является.

Тут еще углядел многоопытный посол перебежчика Немирича, что ныне негласно стал называться канцлером при гетмане. "Добрая компания в Чигирине собралась, один другого краше" - ухмыльнулся Беневский. "Два изменника схизмата, готовы предать еще раз, своих же единоверцев. А Немирич еще и веру поменял ради возврата поместий, чтобы казаки не пришибли. Мнит себя политиком, равным великому Ришелье. Такими играть даже приятней, чем дубовыми московитами." Пан Станислав сделал второй глоток и открыл книгу. Поэму "Шахматы" славного Яна Кохановского, он давно уже выучил полностью, но сегодня посол хотел насладиться чтением любимых строк.

"Два короля стоят друг против друга,
Два войска равных — с севера и с юга,
Стан белых и стан черных — грозный вид!
Чей гетман лучше, тот и победит."

В долгих беседах пан Станислав терпеливо поддакивал Немиричу, когда тот строил перед ним прожекты Великого княжества Русского, где народ русский, а прежде всего шляхта православная будет наравне с поляками и литвинами, Православная Церковь и протестанты равна в правах Католической. Про себя посол поражался услышанному. "И ведь в Сорбонне учился, в Оксфорде и Кембридже бывал, на латыни говорит словно истый римлянин - а жизнь понимает, как дурачок деревенский." - думал Беневский. "Чтобы гоноровое польское панство и Костел Римский уравняли себя с русскими недоверками? С арианами богомерзкими? И с упырями запорожскими? Русины Польше угодны, чтобы с московитами резаться и на полях панских трудиться. А еще принять власть Папы и веками отмываться от зверств своих, целуя крест латинский. Все иное - от дьявола."

Также поддакивал он и Выговскому. Да, низкорожденные не должны владеть гетманской булавой - а только люди из сословия рыцарского шляхетского. Да только под правлением такого мудрого, смелого вождя, станет Русь равной Польше и прогонят они дружно деспотичную Московию в сибирские леса. И будет тогда тот гетман выше всей магнатерии и равным королю. Верил Выговский как дите малое, потому что посол ему его же мечты рассказывал.

"У каждой из фигур особый ход.
Скакать никто ей права не дает
Через других. Лишь конь берет преграды
Одним прыжком — и из любой ограды."

Что ж он Беневский не только сам вел верную партию, но и пану Вороничу и иным наказывал, чтобы гонор свой временно убрали в разговорах со старшиной. Пусть почувствуют себя равными с наследниками древних родов. Пусть увидят не надменных врагов, а искренних друзей, протягивающих руку дружбы. И усилия посла не пропали даром. Сегодня на Корсунской Раде сладко было смотреть как гетман Выговский вышел к козакам. Поклонился и молвил, что отдает булаву полковникам, и гетманом быть не хочет отныне. Все потому что царь московский вольности козацкие приказал отнять и он, гетман в неволе быть не желает.

Он скрыть свое намеренье умеет
И, сделав ход, о нем как бы жалеет,
А сам удар готовит на слона.
(Но хитрость та не всем еще видна).

Молчала ошеломленная чубатая толпа, и тут полковники, как и было условлено стали умолять гетмана остаться. Судья Самойло Богданов стал булаву гетману отдавать обратно. А в рядах закричали старшинские доброхоты, мол правильно, оставайся гетманом. Выговский булаву поцеловал и сказал, что будет биться и стоять за вольности заодно со всем Войском, чтоб ничего у них не отнять. Тут снова старшина дружно закричала в поддержку. Среди простых козаков, как приметил Беневский, были колебания - одни подхватывали старшинские возгласы, другие отмалчивались. Но против выступить никто не посмел. А это значило, что скоро москали и русины будут рубить друг друга, как при Сигизмунде. Te Deum laudamus....

Повсюду груды деревянных тел,
И длится бой, в котором каждый смел.
Смешав ряды, грызутся, словно звери.
У белых, черных — равные потери.

"А московиты спят в своих снегах" - думал пан Станислав, ложась в постель - "думают, что братья православные будут и дальше против нас, поляков биться. Им в Малой России столько было царем дадено - ни один польский государь таких привилегий не давал. Тому же гетману постоянно дары шлют. Что ж, пусть и дальше дремлют в сладком сне....". Уже засыпая, он прочитал вслух заключительные строки:

"Покой я берегу
И должен отдохнуть на берегу,
Я Виды подражал умелым одам,
Что долго плыл по итальянским водам,
О той войне ведя искусно речь,
Которой не нужны ни лук, ни меч."