Руиной и изменой. "Помирился с ляхами и Ордою..."

автор Александр Иваненко

Весна 1658 года от Рождества Христова

Москву захлестнула Масленица. Дни выдались погожие - и по улицам шли и ехали в гости к друг другу на блины, московские люди в обновках. Город превратился в одно большое гульбище. Всякий день опустошались погреба - православные спешили налакомиться перед Великим Постом. Дюжие молодцы бились стенками на льду, пьяные метелили друг друга у кабаков. Ветром принесло нищих, погорельцев, сирот и убогих, что молили милостыню при каждом храме. В Черной Палате Разбойного приказа допрашивали свежепойманных татей, приехавших с кистенями на заработки. По ночам шастали скоморохи с харями, не глядя на строгие указы Патриарха. Впрочем, по Белокаменной уже шептались с оглядкой, что государь смотрит на Никона без прежней милости. В церквях духовные торжественно провозглашали молитвы за победы православного воинства над люторами, папежниками и басурманами.

Было, было за что благодарить Господа - войска Русского царства стояли по всей Малой России, от Киева до Вильно все подчинилось двуглавому орлу. Ныне и гордая шляхта в Белой Руси и лихие черкасы признали власть царя православного. Можно ли было представить подобное, когда горела Москва от польской руки, и враги Православия в Кремле терзали Святейшего Патриарха Гермогена? А теперь Войско Запорожское верно служит Государю, и стоит заодно с Великой Россией против недругов Божьих и царских. Да что запороги, сами ляхи готовы возвести Алексея Михайловича на свой престол. От тех новостей в кабаках и хоромах Третьего Рима поднимались и осушались чары и ковши для веселья православным христианам.

Не веселился только думный дьяк и глава Посольского приказа Алмаз Иванов. Даже лебединое мясо на царских пирах и милость государева не могли развеять его дурных предчувствий. Не бабьи сплетни и злое гаданье было тому виной - тайные вести, которые мчали с черкасских городов. Это тебе не сказки сибирские о покорении новых землиц, не грамоты от князя Хованского о победе над именитым Делагарди. Такие известия царь Алексей Михайлович и думные бояре любят слушать и громко обсуждать. Но иное дело, когда государь думает одно, а с дальних окраин пишут другое. Здесь горько будет тому, кто правителю правду расскажет. Верно сказано в святом Писании, у Екклезиаста - "Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь".

Дьяк неспешно расхаживал по Задней палате Посольского приказа. Взгляд его скользил по аглицкому сукну, которым были обиты стены. Но мыслями Алмаз Иванович был далеко отсюда - в Малой России. Оттуда все чаще в эту комнату, скрытую от чужих глаз, приезжали измученные быстрой скачкой вестники. Не доверяя никому, думный дьяк самолично читал недобрые грамоты. Уж кому-кому, а ему ведомо, сколь тяжела и опасна тайная служба государева. В молодости, торгуя в Турции и Персии, не раз рисковал головой для Русской Земли в темных закоулках и караван-сараях. Пьешь горькую кафу турецкую, улыбаешься приветливо басурману в чалме и не ведаешь - то ли нож тебе в спину ткнет хозяин любезный, то ли янычары ворвутся и потащат кожу живьем снимать. Господь сохранил и возвысил, но читая тайнопись грамот, думный дьяк живо представлял себе тех, кто шел ныне по его тропе.

Вот пишет киевский воевода Бутурлин, как послал он капитана Андриана Чернышева на Корсунскую раду. Через две недели капитан вернулся, весь измученный и рассказал, про то как на раде отказывался гетман Выговский от булавы, и как полковники его упрашивали, как обещали все вместе быть против неведомой государевой грамоты, где обещалось вольности казачьи забрать и козаков в драгуны отправить. Еще узнал Чернышев, что шведские послы обещали Выговскому в том бунте помощь, и руку к этому приложил любимец гетмана Немирич, что царство Московское злыми словами хулит. Да там же был при Выговском и польский посол Беневский, а о чем они говорили - неведомо.

По украинным городам у Алмаза Ивановича везде свои люди. Не так давно возвели на Изюмском шляхе стрельцы крепость Яблонов, а там уже дело государево правит в Съезжей избе дьяк Григорий Башмаков. Через два месяца после рады, прискакал к нему донской казак Григорий по прозвищу Зять. Не успев перекреститься на икону, стал рассказывать. В прошлом году вместе с донской станицей атамана Самаринова был послан на Сечь. С запорожскими козаками ходил в Крымские улусы добывать языков, и от них узнал, что гетман Выговский и полковники решили Алексею Михайловичу изменить. Один только полковник полтавский Мартын Пушкарь в Чигирин не поехал, и раду созвал, чтобы измене той противостоять. За это Выговский велел не пускать в Полтаву купцов с порохом и свинцом, везде расставил крепкие сторожи по рекам и городам, чтобы Пушкарю никто помощи подать не смог.

«ГОРОД-КРЕПОСТЬ «ЯБЛОНОВ» XVII век - реконструкция, Белгородская область, Россия.

А дальше Зять сказал такое, что дьяк Григорий перо изломал в пальцах. Сказали черкасы, что посылал Выговский изменные листы крымскому хану, с приглашением прийти и ударить на государевы города. И тех гонцов запорожцы поймали и поедут на Москву. А хан Крымский переходил Днепр с ордой, на помощь Выговскому, да запорожцы сбили его и отогнали обратно. Он же Зять, как узнал все в подробностях, тут же поскакал рассказать про ту измену людям государевым.

Дошли до Москвы и грамоты Пушкаря. Писал казацкий полковник путивльскому воеводе Григорию Зюзину то же, что говорил Зять: "пан Выговский изменил царскому величеству, помирился с Ляхами и Ордой, и идет против Войска нашего, хочет огнем разорить всю Украину, а потом на рать его царского величества". "Вот только в Думе поверили не казаку гуляке и капитану безродному. И уж тем более не мятежному полковнику" - горько усмехнулся дьяк. Гетман Выговский из рода православного старинного, а то что бунтовщиков давит - так-то для государя и воспитателя его боярина Бориса Ивановича Морозова дело нужное. Давно ли самого мужики московские едва не за грудки брали, Плещеева и Траханиотова рвали на куски прилюдно, того же Морозова едва смог отмолить у толпы. С тех пор царь Алексей Михайлович на любой бунт против власти смотрит как на дело дьявольское. Выговский о том знает прекрасно. И ведь как пишет красиво государю - "лучше нам, всей Малой России верным подданным, вашего царского величества, нежели десяти бунтовникам, верить изволь". А самому Морозову еще краше - "Покойный Богдан Хмельницкий ни о чем ином войну начал, только за православную веру, за церкви Божии и из-за поругания иноверцами Российского православного народа. Также и мы, ни за что больше, но только за достоинство великого государя умирать должны всегда". И далее: "Просим твоей милости, изволь ходатаем быть, чтобы царское величество своевольникам не верил". Борис Иванович и рад стараться.

Соляной бунт

Да и послы гетманские пели соловьями - мол у Пушкаря одни гультяи и своевольники собрались, а больше ни один полк не бунтует. Алмаз Иванович сам присутствовал при беседе с ними. Те, не дрогнув лицом, крестились и божились, что гетман мечтает только о верной службе. За такие добрые речи послы, и старшина казацкая были пожалованы царскими дарами. Более всего даров досталось гетману - одних лучших соболей на триста рублей. И отца его не забыли. А тем, кто доносил про измену - шиш в нос. И на том спасибо пусть скажут, что каты на дыбу не вздернули, за клевету на верного слугу царского.

Трудней всего думному дьяку было ответить на вопрос царский - вот ты, Алмаз Иванович людишкам разным веришь, а зачем бунтовать гетману и его черкасам? Дары им шлются, войско царское защищает, никто из бояр государевых земли на Украине не захватывает себе, в реестр записано столько, сколько они при поляках и мечтать не могли. За верность Православию в Москве хвалят Малую Россию и одаривают, сами себя судят, сами налоги на себя собирают, гетман послов иноземных принимает - какому московскому боярину такое позволено? Когда им такое ляхи позволяли? Или может крымчаки и султан позволят? И нашлись доброжелатели, шепнувшие государю, мол дьяк через чернь всякую клевещет на человека благородного рода, потому сам из черни вышел. Так глядишь дойдет и до аглицкого бунта, когда торговые мужики короля Карлуса на плаху кинули.

Все же думный дьяк кое-что смог. Уговорил государя, бунт Пушкаря не давить ратью Ромодановского, а отправить грамоту примирительную, ради спасения крови православной. Самому же князю Григорию написал, чтобы на уговоры гетмана не шел, и держался в стороне. Ромодановский спорить не стал - он новоявленного гетмана невзлюбил сразу, когда тот войско царское без припасов оставил. По уговору пришедшую рать из Белгорода черкасы должны были кормить, а еды вдруг не оказалось. Многие стрельцы и драгуны из за того поразбежались. Гетман же с видом простодушным при встрече разводил руками, обещал виновных наказать, и еду доставить. Князь едва удержался, чтобы по зубам не приложить за такую простоту. И уж помощи от него в рубке бунтарей Выговский не дождется.

Однако дьяк хорошо понимал, что все это, измену не отвратит и последствия ее будут страшны. Польется кровь единоверная по двум Россиям, на радость стервятникам польским и волкам крымским. "От междоусобные брани сохрани Господи." - подумал он с горечью. Припомнилось ему как всего пять лет назад на Земском Соборе он объявлял о принятии Войска Запорожского под государеву руку. Верилось тогда что навсегда. Ныне же все стало зыбко, а впереди поджидала и скалилась междоусобица..."От междоусобные брани сбереги" - истово перекрестился на икону Спаса Алмаз Иванович. За стеной продолжала догуливать Москва, не зная, что гроза уже на пороге.

https://dzen.ru/id/5ad7777f1aa80ce576015250?tab=articles