– Что означает, если чёрный кот переходит дорогу туда и обратно: он удваивает своё наказание, или же он отменяет собственное решение?
– А кот скалярный или векторный?
Занимательная алгебра
Журналист на некоторое время лишился дара речи. От его необъяснимого эмоционального подъёма не осталось и следа, он сидел в кресле, как пришибленный. Михалыч с Программистом крепили к стене свалившуюся полку, а Психолог и Студент собирали с пола разлетевшиеся книги.
– Уважаемый, может таки соизволишь нам помочь? – между делом поинтересовался Психолог.
– А? Что? – Журналист очнулся от своих мыслей и уставился на приятелей. – Сейчас помогу. Псих, мне помнится, ты что-то нам тут втирал про случайности, про Божий промысел и провидение Господне?
– Я втирал? – удивился Психолог.
– Ну а кто ж ещё? Не Пушкин же?
Психолог усмехнулся.
– Я не помню, что я вам тут, как ты выразился, «втирал», но Пушкин действительно писал о Провидении. Полуэкт, подай, пожалуйста, цитатник, я зачитаю нашему неверующему коллеге.
Студент протянул Психологу магическую книгу.
«Провидение не алгебра. Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая – мощного, мгновенного орудия провидения..."
– Это реально Пушкин написал? – Студент заглянул в книгу.
– Пушкин. А что тебя удивляет? – улыбнулся Психолог.
– Да нет, ничего… Просто как-то у меня в голове не вяжется: Пушкин – и вдруг про алгебру…
Программист улыбнулся.
– По-твоему, это разные уроки?
– Ну, да...
– А по-моему, это один и тот же урок, Полуэкт, – сказал Психолог, – и название ему – человеческая жизнь. В каком-то смысле, каждый из нас появился на свет благодаря случайному стечению обстоятельств, но как этому относиться – каждый решает сам. Я, например, не верю в случайности. Казалось бы, вот произошла неожиданная встреча с каким-то ранее незнакомым человеком, но кто может знать наверняка, что это произошло исключительно по воле случая? А что, если этот человек послан нам свыше потому, что на этом этапе жизненного пути именно он нам и нужен? Или мы нужны ему именно здесь и сейчас? Какими бы странными и непредсказуемыми нам ни казались повороты нашей судьбы, нужно всегда помнить одну очень важную вещь: каждый поворот – это либо урок, либо экзамен в школе жизни.
– Ну, хорошо. А что тогда означает Божий промысел? – спросил Студент.
– О Божьем промысле хорошо написал другой поэт, Тютчев.
Раскрыв цитатник на новой странице, Психолог протянул книгу Студенту. Тот прочитал.
Путь промысла Его
Неведом потому,
Что вера есть в него,
Но веры нет Ему!
– Ну, и что это значит – вера в него и вера ему? Какая разница?
– Большая разница, Полуэкт, – улыбнулся Психолог. – Как сказал бы нам протрезвевший и поэтому, видимо, такой молчаливый и задумчивый друг: вера Богу и вера в Бога – это две большие разницы. Или даже не так. Это две разные тёти Веры, – сказал бы он.
Журналист вяло улыбнулся.
– Полуэктус попросил тебя пояснить по-человечески про Божий промысел, а ты снова начинаешь умничать.
– Полуэкт, если бы я мог, то я бы с удовольствием передал тебе своё представление о Божьем промысле и границах Божьего попущения, но, боюсь, оно не уложится в твоём сознании. Не потому, что я «умничаю», нет. Просто ты мыслишь иными категориями.
– Ну, да, – согласился Студент. – Мне действительно иногда трудно понять, о чём вы тут говорите. А ещё труднее выразить свою мысль и подобрать нужные слова. Я – «физик», а вовсе не «лирик», как ты и Никита. Представления у меня реально другие. Мне, например, более понятна Матрица возможных состояний материи, чем «попущение Господне». Но если ты попробуешь втолковать мне про Божий промысел безо всяких «полипарадигмальных аспектов», то я попытаюсь всё это дело переварить.
– Полуэктус, твой институтский философ стопудово поставит тебе «автомат», едва ты заикнёшься ему про «полипарадигмальные аспекты», – заметил Журналист.
– У меня и так «автомат», – заулыбался Студент. – Благодаря нашим домашним семинарам я забацал такой реферат, что наш препод теперь со мной за руку здоровается.
– Похвально, коллега, – сказал Психолог. – Попробую пояснить в двух словах: вся человеческая жизнь протекает в русле Божьего промысла. Это достаточно широкое русло, но в то же время, имеющее свои границы, которые называют Божьим попущением. В пределах этих границ Бог даёт возможность любому человеку принимать осознанные решения. Тем, кто уклонился от праведного пути, Он не мешает, но и ждать от Бога помощи в этом случае вряд ли стоит. Поскольку в жизни общества всё взаимосвязано, то каждый человек прямо или косвенно принимает участие в жизни других людей, – пояснил Психолог.
– Значит, неважно – веришь ты Богу, или веришь в Бога, или вообще не веришь ни в кого – ни в Бога и ни в чёрта, то всё равно, по-любому, всё будет хорошо? – спросил Студент.
– Конечно, Полуэкт, – ответил Программист и тут же, не удержавшись, чихнул.
– Оптимистический чих. Будь здоров, Ковалёв, – сказал Журналист. – Возможно, всё и будет хорошо, но только не у всех и не сразу.
– В конечном итоге, у всех, – возразил Психолог, – правда, реальность такова, что действительно, не сразу. Как там говорила твоя мудрая бабушка? «Каждому овощу своё время»? По этому поводу могу поделиться своими умозаключениями. Это не мудрость, это из серии собственных житейских наблюдений. Создатель устроил мир таким образом, что все события в нашей жизни происходят по наилучшему из всех возможных сценариев. Да-да, именно по лучшему из возможных. Но при этом следует учитывать реальную нравственность и этику, которой обладают все люди, принимающие прямое или косвенное участие в этом сценарии. Реальную нравственность, – ещё раз повторил Психолог, – а не показную. Некоторым, особо одарённым деятелям, очень хорошо удаётся скрывать свою отнюдь не ангельскую сущность под маской святости.
Студент наморщил лоб.
– Ага, значит получается что-то, типа, среднеарифметической нравственности? Или среднестатистической, как в социологии?
– Полуэкт пытается рассуждать, как и подобает представителю точных наук, – пояснил с улыбкой Программист.
– Ну да, я же предупреждал, что мне привычней рассуждать с точки зрения физики и математики. Если считать, что сценарий – это какой-то жизненный процесс, то значит, мы просто берём всех участников этого процесса, интегрируем их реальную нравственность, и получаем результат?
– Примерно так, – улыбнулся Психолог. – В полной мере человеческое общество сможет устойчиво развиваться, когда оно будет нравственно однородным.
– Кстати… Послушайте, что мне пришло в голову! – возбуждённо сказал Студент и тут же предупредил: – Только, чур, не смеяться.
Он взял с полки фломастер и перфокарту и принялся на ней чертить, одновременно комментируя каждую нарисованную линию.
– Вот так условно изобразим это самое «русло Божьего Промысла». Это, типа, фарватер в реке жизни, в которую нельзя войти дважды.
– Продолжай, Полуэкт, уже интересно, – сказал Психолог, внимательно наблюдая за художествами Студента.
На перфокарте появилось подобие реки c двумя пунктирными линиями посередине.
– Река течёт в направлении «Божьего Промысла», то есть, по логике Бога, в правильном направлении.
– В праведном, – пряча улыбку в усах, поправил Психолог.
– Ну, да… Вот это получается главный вектор, направленный к той цели, которую задумал Бог. Нет, лучше буду говорить Всевышний. Или Создатель.
Студент нарисовал остров с пальмой и изобразил, указывающий на него свыше, длинный вектор.
– Это, типа, Рай Земной, – пояснил он. – Условно, конечно. У каждого свои представления о райском месте. Но это не так важно. Итак: человек, который плывёт по жизни, может иметь много целей и, соответственно, много векторов. Так? Если их сложить по всем правилам линейной алгебры, то получится один совокупный «вектор целей», – добавил Студент, рисуя вектор поменьше. – Кстати, я правильно понимаю, что нет ничего плохого, если вектор немного отклоняется в сторону от того, что задумал Создатель?
– При условии, что этот вектор не выходит за рамки дозволенного, – ответил Психолог. – А если человек по какой-то причине оказывается за этими пределами, то это может быть чревато непредсказуемыми последствиями.
– Ага, значит так и будем считать, что по правилам, установленным свыше, человек не должен заплывать за буйки, иначе он рискует нарваться на разного рода неприятности.
Студент нарисовал по обе стороны пунктирного русла «разного рода неприятности», изобразив их в виде круговоротов и айсбергов, и вектор целей, уносящий человека в сторону из русла Промысла.
– И вот теперь самое главное. Нужно научиться плыть в правильном, ну или праведном направлении, чтобы и целей своих достигать, и неприятностей избегать. Верно?
– Верно, – согласился Психолог. – Зачётка далеко?
Студент рассмеялся.
– Между прочим, этим летом в нашем яхт-клубе я взял первое место по виндсёрфингу. Так что я в курсе, как рассекать галсами и как ловить попутный ветер парусом.
– Значит ты должен понимать, что если нет никакой определённой цели, то и никакой ветер не будет попутным, – улыбнулся Программист. – Молодец, Полуэкт. Я тебе тоже ставлю «зачёт». Давай сюда перфокарту, я положу её к «психикам» и «улитке».
Михалыч, улыбнувшись, показал Студенту большой палец.
– Полуэктус, браво, ты меня удивил, – уважительно похлопав в ладоши, сказал Журналист.
Программист вытащил из книжного шкафа папку с твёрдой обложкой из синего прессованного картона убрал туда перфокарту с рисунком.
– А зачем ты коллекционируешь эти художества, Ковалёв? Нет, возможно, у тебя есть какой-то свой вектор цели, о котором мы можем только догадываться? – поинтересовался Журналист.
Программист загадочно усмехнулся.
– Да, есть у меня одна давняя задумка...
– Может быть ты собираешься этими перфокартами запрограммировать всё прогрессивное человечество?
– А почему бы и нет? Китежградцы ещё со времён ГИТИКа собирались написать книгу, помнишь мы с Михалычем рассказывали про Концепцию Глобальной Безопасности?
Журналист взбодрился.
– Я так и знал, нет, я спинным мозгом чувствовал, что это дело в любом случае закончится КГБ.
Михалыч рассмеялся.
– Успокойся, Никита. В Китеже давно придумали другое название для Концепции.
– Теряюсь в догадках. Или это государственная тайна?
– Нет никакой тайны, товарищ Никитос, – не переставая улыбаться, ответил Михалыч. – Концепцию развития русской цивилизации решили назвать КОБой – Концепцией Общественной Безопасности.
Журналист от неожиданности вздрогнул. Ему даже показалось, что Михалыч заговорил с кавказским акцентом.
– Михалыч, бросай ты эти свои штучки, – натянуто улыбнувшись, сказал Журналист.
– Ты о чём, Никитос? – удивлённо спросил Программист.
– Как о чём? О Кобе! Это же партийная кличка Сталина! – воскликнул Журналист.
Михалыч усмехнулся.
– А причём тут Сталин?
– Ты ещё скажи, что это случайность, – сказал Журналист, подозрительно уставившись на Михалыча.
– Я не понимаю, о чём ты говоришь, Никита, – сделал удивлённое лицо Михалыч.
– Мне кажется товарища настолько впечатлила ночная встреча с Генералиссимусом, что он теперь не скоро о ней забудет, – предположил Психолог.
Журналист выразительно поглядел на приятеля и постучал по своей смуглой лысине костяшками пальцев.
– Так, прекратите оказывать на моё сознание внешнее воздействие. Я должен знать, что за Концепцию вы там придумали.
– На самом деле всё очень просто, Никитос. Если в двух словах, то китежградские учёные, проанализировав всю доступную информацию пришли к выводу, что глобализация человеческого общества является закономерным этапом его развития. Но в программе глобализации в какой-то момент была допущена ошибка, которая привела к возникновению целого ряда других ошибок. После долгих дискуссий, учёные пришли к выводу, что на нынешнем этапе, когда ошибок накопилось слишком много, целесообразней написать новую программу развития, с учётом всех ошибок, допущенных ранее. По-моему, всё логично. Процессы ускоряются, старая программа с ними не справляется, значит нужна новая, более устойчивая.
– Ты о какой программе, Ковалёв? Глянь в окно, на пороге двадцать первый век. Ты видел сам, как может скакнуть научно-технический прогресс. Ты же программист и сам всё видишь: ваши перфоркарты, с дырками или без дырок, с цифрами или рисунками – неважно, уходят в прошлое. Сейчас уже вовсю используются флоппи-драйвы – я не забыл, я помню! И ты хочешь меня убедить, что эта программа развития плохая?
– Никитос, я сейчас очень умную вещь скажу, ты только не обижайся. Ты говоришь о развитии техносферы. Мы же ещё летом выяснили, что научно-технический прогресс без развития самого человека чреват непредвиденными последствиями. Да, с наукой, если говорить о науке в целом, пока всё в порядке, но нужно уметь заглядывать в будущее. Словом, думай, ты с нами или нет.
– Не-нет-нет! Мы так договаривались! – не слишком активно запротестовал Журналист. – Не нужно меня понужать. Может я ещё не созрел на своей грядке...
– Вот я и говорю: зрей. Познакомишься со Стеллой Сорушовной, она тебя поднатаскает...
– Ну, это мы ещё посмотрим, кто кого поднатаскает, – усмехнулся Журналист. – Кстати, а что за отчество, Сорушовна? Она что, армянка?
– Её отец перс, – сказал Михалыч. – А мать русская, с Поволжья.
– Хмм… Забавно... – задумчиво протянул Журналист, вспоминая невероятной красоты глаза из своего ночного сна. – Персидская княжна, значит… Послушайте, товарищи шаманы, – решительно заявил он. – Поскольку меня угораздило снова вляпаться в «разного рода неприятности», и я расхе… разнёс вдребезги и пополам ваше Зеркало, я обязуюсь лично его отремонтировать. Кроме того, хотя моя вина в разрушении гироскопа весьма сомнительна, я беру и это дело на себя. Короче говоря: когда нужно везти всю вашу «халабуду» вашим рууслановским ремонтникам? Спинным мозгом чувствую, что стрелку со словом «Китеж» я во сне держал не случайно.
Программист снова чихнул.
– Никитос! Я в тебе не сомневался, – сказал он, сморкаясь в платок.
– Будь здоров, Ковалёв. Если я не слягу, заразившись от тебя вирусом, постараюсь оформить поездку в глубинку России, как творческую командировку. Кстати, это Горьковская область или таки Ярославская?
– Горьковcкая, дружище! – сказал Программист. Его глаза блестели, то ли от простуды, то ли от радости.
– Отлично. Я постараюсь убедить шефа, что сделаю для «Звезды Невы» шедевральный репортаж широчайшего общественно-политического звучания. Ковалёв, поможешь мне организовать допуск в ваш суперсекретный институт?
– Я собирался туда в командировку в конце декабря, так что поедем вместе! Про допуск уточню у Геворкяна. В любом случае обещаю тебе неформальную встречу с интересными людьми и незабываемый новогодний праздник.
– В таком случае, коллеги, без меня вам не справиться, – заявил Психолог. Он снял свои очки и стал протирать линзы замшевой тряпочкой. – Как вы собрались транспортировать Зеркало, позвольте вас спросить?
Программист наморщил лоб.
– Да, действительно… Я не подумал… Рама-то большая, в «ласточкину» дверь, пожалуй, не войдёт. А ты предлагаешь…
– Да, я предлагаю свой «универсал». А ещё у меня родилась мысль… Нужно только с Мариной согласовать. Мои девчонки давно просились съездить на машине куда-нибудь в путешествие. Я предлагаю так: в мою «двойку» – зеркало, а в никитосовскую «Волгу» – пассажиров.
– Беги скорей, звони в свой ЦУП. Из тебя иногда выскакивают толковые идеи, – сказал Журналист. – Полуэктус, у тебя есть шанс порулить «ласточкой». Никому не доверю, кроме тебя.
– У меня, мужики, не получится, – вздохнул Студент.
– Почему, Полуэктус?
– Сессия...
Журналист расхохотался.
– Ой, я вас умоляю, Полуэкт Иванович! Хотя, да, понимаю – сессия. Нужно готовится. И дома никто мешать не будет. И зачёты можно сдавать в любой из комнат. Я про философию, конечно, а вы про что подумали? – подмигнул приятелям повеселевший Журналист. – Михалыч, а ты как же?
– Да я без проблем, – сказал Михалыч. – Могу приехать поездом прямо из Москвы. Только сообщите мне точную дату, и я постараюсь договориться насчёт жилья. У Геворкянов есть дача под Китежем.
– Как всё здорово складывается! – обрадовался Программист. – Значит Полина приедет вместе с тобой, и я в Китеже мужиков с ней познакомлю.
Как только друзья переместились из читальни в большую комнату, Михалыч сразу засобирался к отъезду. Разложив на полу свою огромную дорожную сумку, он принялся складывать в неё какие-то запечатанные сургучом пакеты, папки с бумагами и разного размера коробки с неопределённым содержимым.
– Михалыч, не забудь временной эспандер на подоконнике, – предупредил Программист. – Мужики, освобождайте стол, будем чаёвничать. – Он ушёл на кухню и загремел посудой.
Психолог, убрав со стола разбросанные журналы, уселся с одним из них в своё любимое кресло.
– Полуэктус, ну давай уже демонстрируй это чудо шаманской материализации, – сказал Журналист и Студент, захлёбываясь от восторга, начал нахваливать свою клонированную «двенадцатиструнку».
– Вот, зацени! Не гитара – песня! Самая настоящая «кремона» с нейлоновыми струнами! Нет, ты послушай, как она звучит.
Студент взял необычный аккорд. Гитара действительно звучала великолепно.
– Дай-ка инструмент, – попросил Журналист. Перебирая пальцами мягкие гитарные струны, он запел своим приятным баритоном:
Что будет - то и будет…
Пускай судьба рассудит
Пред этой красотою
Всё - суета и дым…
Бродяга и задира
Я обошёл полмира,
Но встану на колени
Пред городом моим…
Услышав любимую песню, в комнату заглянул Программист с кухонным полотенцем на шее, от слов «я возвращался, как домой в простор меж небом и Невой» у него, как всегда, сжалось сердце.
Я этим городом храним,
И провиниться перед ним
Hе дай мне Бог,
Не дай мне Бог,
Не дай мне Бог вовеки...
Допев до конца, Журналист прихлопнул последний аккорд, и поклонился заслуженным аплодисментам.
– Отличная гитара, Михалыч. Тебе тоже «зачёт». Научишь меня шаманить?
Михалыч улыбнулся.
– Захочешь – сам научишься. А ты не только лихие сценарии умеешь сочинять, но и поёшь отлично, Никита. Может порадуешь китежградцев и китежградок своим талантом?
– Думаешь, им понравится?
– Не сомневаюсь. Уверен, что вы споётесь.
– И я не сомневаюсь, – сказал Программист. – Полуэкт тащи чайник и чашки. Нальём чайку Михалычу «на посошок».
– Алекс, а как будет называться ваша будущая книга, – поинтересовался Студент, шумно отхлёбывая чай из блюдца.
– Не знаю. Когда родилась эта идея, варианты предлагались разные, но мы тогда так и не пришли к единому мнению, – ответил Программист. – А что, у тебя есть какие-то предложения?
– Я предлагаю её назвать как-то необычно, – ответил Студент, отправляя в рот ложку со смородиновым вареньем, – «Обратная сторона Зазеркалья», например. Типа, как у Пинк Флойда «Обратная сторона Луны».
– Это несерьёзно, – сказал Журналист. – Ты бы ещё придумал «Стена». Или ещё похлеще – «Обратная сторона Кремлёвской стены». Не годится.
– Ну, предложи тогда сам, – пожал плечами Студент.
– Мне чертовски нравится выражение «Глобальный Предиктор». В нём есть какая-то таинственность.
Программист засмеялся.
– Нет, Никитос. Будущая Концепция должна стать альтернативой той, которую задумал Глобальный Предиктор. Она должна быть созидательной, а не разрушительной. Вспомни «Два единства» Тютчева.
– А назовите тогда книгу просто: «Мёртвая вода», – предложил Студент. – А что? И необычно, и символично, и немного загадочно.
– А в чём символичность-то и в чём загадочность? – не понял Журналист. – В том, что «мёртвая» вода из вашего холодильника непонятно куда подевалась?
Программист удивлённо посмотрел на приятеля.
– Что значит «непонятно куда подевалась»? Мы с Михалычем её всю израсходовали на «чипстоун». А остатками, для надёжности, окропили вчера «кремону». Она теперь практически ничем не отличается от оригинала и прослужит Полуэкту достаточно долго.
Журналист радостно заулыбался.
– Ну, слава, как говорится, Богу! Теперь всё встало на свои места!
– А название, действительно, подходящее, – продолжал Программист. – Символизма хоть отбавляй: тут и Пушкин, и русская цивилизация, и возрождение... И убивает «Мёртвая вода» не человека, а «глобальный паразитизм». Как считаешь, Михалыч?
– Нужно подумать. Посоветуемся с китежградцами.
– Кстати, писатели, а кто будет автором книги? – спросил повеселевший Журналист. – «Кукушата», «иерофанты» или «волхвы»? Как вы вообще собираетесь все вместе писать одну книгу?
– Не волнуйся, коллега. Есть много примеров коллективного творчества, – сказал Психолог.
– Это ты не волнуйся, коллега. Я знаю прекрасный пример коллективного творчества, басню Крылова «Квартет». А что, вы этого Трубадура с его «психиками» тоже берёте в свой авторский коллектив? Представляю, что у вас получится – новая «Библия», не иначе.
Михалыч улыбнулся.
– Обязательно возьмём, если Захар сам захочет к нам присоединится. Кстати, есть другой, более успешный пример авторского коллектива единомышленников – Козьма Прутков. И метод есть неплохой, его называют «политандемным» – для совместной работы над текстом книги самое то. Да ты и сам сможешь в этом убедиться, если захочешь.
– Я подумаю, – пообещал Журналист. – Кстати,товарищи «политандемщики» я бы вам посоветовал изменить название вашей «улётной» ноосферной аналитической системы ГЛОБУС на «Оракул». Вдруг кто спросит: а чем ты занимаешься на досуге, Ник Голуб? Не отвечать же: сливаю в ГЛОБУС всяческую ночную ерунду. А так скажу: оракуликурую потихоньку.
– Хорошо, – улыбнулся Михалыч, – и мы подумаем.
Журналисту вдруг нестерпимо захотелось повидаться с родителями. Нужно внимательно посмотреть в глаза матери, у которой вечно «всё хорошо со здоровьем», но только по телефону. Да и с отцом он столько лет не говорил по-человечески... Давно уже пора признать свою неправоту и попросить прощения у старика.
– Ну что, коллеги, – сказал Журналист, поднимаясь, – вынужден откланяться. Я дико извиняюсь, что не поеду с вами на вокзал. Мне нужно заскочить в одно место...
– За новой дозой? – подозрительно спросил Психолог, пожимая приятелю руку.
– Ну что же ты за человек, Псих? Сказано же тебе: пока Зеркало не починим – ни капли в рот. Не веришь?
– Честно говоря, не очень. Но буду рад ошибаться.
– Полуэктус, дорогой, спинным мозгом чувствую, что у тебя всё сложится наилучшим образом, – Журналист подмигнул Студенту. – И с институтом тоже.
Программист чихнул.
– А ты, Ковалёв, лечись. Похоже, я всё-таки подхватил у вас на Рубинштейна вирус.
– Не думай об этом – и всё пройдёт, – сказал Программист, пожимая приятелю руку.
– Боюсь, что не думать об этом теперь будет сложнее. Я где-то читал, что вирусы бывают и полезные. Возможно, именно этого вируса мне и не хватало, – усмехнулся Журналист. Он подошёл к Михалычу и протянул ему руку. – Ну, Михалыч, счастливого пути.
– Спасибо, Никита.
– Это тебе спасибо, дорогой ты наш «универмаг». – Не удержавшись, Журналист приобнял Михалыча. – Не поминай, как говорится, лихом...
Михалыч похлопал Журналиста по плечу.
– Всё будет хорошо, Никита.
– Будь здоров и не кашляй. Если чего не сможешь материализовать там, в столице, – звони, я по своим каналам достану.
– И ты будь здоров, товарищ Никитос, – усмехнулся Михалыч. – До встречи в державном граде Китеже.
Эпилог. 17 мая 1991 года
– Михаил Сергеевич, дорогой, как же я рад тебя видеть! – несколько развязно произнёс академик Яблонский, входя в кабинет Перезидента СССР. – Что это за запах? Сорри за бестактный вопрос. – Хотя академик давно был с Президентом на «ты», но прежде не позволял себе подобных фамильярностей.
Горбачёв, успевший сделать радушное лицо, снова поморщился.
– Не знаю, что это за запах, – сухо ответил он. – Я даже вынужден был открыть окно. Проходи, присаживайся.
Академик Яблонский не спешил. Он остановился перед большим зеркалом, висевшим на стене напротив двери, в которую он только что вошёл. Поставив кейс на полку, он достал из внутреннего кармана расчёску и стал приводит в порядок и без того безукоризненную причёску, любуясь своим отражением.
Что и говорить, он был хорош. Высокий, статный, с загорелым лицом и голливудской белозубой улыбкой – он чем-то походил на Роберта Кеннеди. Во всяком случае, об этом ему говорили многие, в том числе и его жена, а по совместительству персональный имиджмейкер, пресс-секретарь и переводчик, Анжелика Витальевна Яблонская. Отлично владеющая разными языками, Анжелика в нужное время закончила престижные курсы имиджмейкеров в Лондоне и тщательно, до мелочей прорабатывала внешний облик мужа.
Отметив, что седых волос немного прибавилось, академик не расстроился. Анжела считала, что небольшая седина на висках, только добавляет импозантности образу молодого государственного деятеля.
За годы, прошедшие после расформирования ГИТИКа, Терентий Варфоломеевич Яблонский сделал головокружительную карьеру. Бывший доцент кафедры эзотерики, а потом проректор китежградского института, каким-то удивительным образом в одночасье оказался в Академии Наук.
Одержимый, как тогда казалось, безумной идеей – созданием Глобального Общества Потребителей, он развил бурную деятельность в научных кругах. Прикрываясь благим, намерением дёшево и быстро одеть и накормить советских граждан, академик стал плести паутину интриг, добиваясь закрытия некоторых перспективных направлений в отечественной науке, казавшихся ему бессмысленной тратой денег.
Курируя направление информационных технологий, деятельному академику удавалось создавать иллюзию развития. Проекты «электронный социализм» и «единая государственная информационно-вычислительная сеть» не без его участия были переориентированы на западные технологии.
На Западе его заметили и начали приглашать на международные форумы. Яблонскому удалось найти единомышленников среди представителей крупных западных финансовых структур и всемирно известных корпораций. Они ухватились за идею многомерной материализации, которую предлагал академик, и стали быстро приспосабливать её под свои технологии. В награду за это они оказывали Яблонским информационную поддержку, незаметно расчищая дорогу для продвижения к верхним этажам власти.
Конечная цель, на которую амбициозного академика и не менее амбициозную Анжелику сориентировали ушлые западные политтехнологи, держалась в строжайшем секрете – им прочили стать первыми лицами государства. Причём, супругам Яблонским было неважно, какого именно государства – их устраивала должность Президента и Первой Леди любой из советских республик, но вполне подошла бы и роль Императора и Императрицы Московской области. Терентию Варфоломеевичу и Анжелике Витальевне даже помогли найти следы их «элитного» происхождения, перерыв для этого все корни их генеалогических деревьев.
В окружение Горбачёва Яблонские попали на волне «перестройки», которую затеяли новые реформаторы, постепенно оттесняющие старую команду от рычагов управленческих структур. Академику и Анжелике помогли оказаться в нужное время в нужном месте, и они, конечно же, не упустили своего шанса. Познакомившись с будущим советским Президентом, который должен был сыграть роль трамплина в политической карьере её мужа, приятная в общении Анжелика стала одной из лучших подруг Раисы Максимовны и даже в некотором роде наставницей.
Благодаря своим лингвистическим талантам Анжелика Витальевна организовала частные языковые курсы, которые пользовались огромной популярностью в избранных кругах столичной элиты. Узнав об этом, Раиса Максимовна начала брать у неё уроки английского и вскоре стала одной из лучших её учениц.
Анжелике даже не требовалось лицемерить и прибегать к лести – Раиса Горбачёва умела учиться, как никто другой. Именно тогда Анжелике Витальевне удалось убедить Раису Максимовну, что та может в полной мере проявить свои выдающиеся способности только после того, как вместо скромной и незаметной жены очередного Генсека станет первой советской леди. Перспектива сориентировать в правильном направлении не только мужа, но и всю страну и оставить свой след в отечественной, а может даже и в мировой истории, очень понравилась Раисе Максимовне, и она стала всячески благоприятствовать Яблонским.
Как-то, на одном из приёмов, где было полно зарубежных гостей, академик Яблонский очень к месту выдал заранее заготовленную фразу: «Unfortunately, humans don't create time. But if we did it, it would never end» (К сожалению, люди не создают время. Но если бы мы сделали это, то оно бы никогда не заканчивалось). На что Раиса Максимовна заметила, что люди не могут создавать время, потому что время само создаёт людей.
Западные журналисты, освещавшие приём, очень красочно расписали этот диалог в своих СМИ, и за Раисой Максимовной и Яблонским прочно закрепилась репутация представителей новой волны советских государственных деятелей, которые могут свободно общаться на самые разнообразные темы, да ещё и без переводчиков. После этого Раиса Максимовна лично позаботилась о том, чтобы академика сделали советником Президента по науке.
Горбачёв недолюбливал своего советника, но Раиса Максимовна смогла убедить мужа, что с помощью академика, имеющего такие обширные связи на Западе, можно добиться быстрых результатов, и тому ничего не оставалось делать, как с этим смириться.
– Почему бы не перенести это зеркало в приёмную, посетителям было бы намного удобнее, – заметил Яблонский.
Горбачёв промолчал.
Взяв свой кейс, Яблонский неспешно подошёл к окну и приветственно помахал рукой Раисе Максимовне.
– Раиса Максимовна, моё почтение. Привет вам от Маргарет. – С супругой Президента академик всегда общался на «вы».
– Здравствуй, Терентий. Спасибо. Как ты загорел! Такое впечатление, что вернулся не из Лондона а с Лазурного побережья. Как там поживает госпожа премьер-министр? – спросила она.
– Вашими молитвами, Раиса Максимовна, – тонко улыбнулся Яблонский. – Скрипит потихоньку, она ведь у нас «железная»...
– Садись, Терентий, рассказывай, – перебил его Горбачёв.
Академик удивлённо оглянулся. Президент был явно не в настроении. Подойдя к длинному столу, Яблонский уселся в кожаное кресло, поставив кейс рядом. Вопросительно посмотрев на Горбачёва, он озабоченно спросил:
– Что случилось, Михаил Сергеевич?
Горбачёв хмуро взглянул на своего советника по науке.
– Вот, полюбуйся. – Президент кивнул на толстую папку, лежащую на краю стола.
Яблонский раскрыл папку и принялся листать рукопись.
– Ты можешь мне сказать что это за «мистика, выходящая за пределы юриспруденции»? – раздражённо спросил Горбачёв.
– Какая мистика? – ещё больше насторожился академик,.
– Там написано, на титульной странице. Что это за достояние культуры? Где, в таком случае, рекомендации Министерства? Где подписи научных руководителей?
– А как эта папка вообще сюда попала? – продолжая листать рукопись, спросил Яблонский.
– Вот и я хотел бы знать, откуда это взялось в моём кабинете, и что за «внутренний предиктор» это написал? – Горбачёв пристально посмотрел на академика.
Яблонский вздрогнул и побледнел. Он внимательно прочитал титульную страницу и заглянул на последнюю, где было написано «Ленинград – Китеж 1982-1990».
– Ну, и что ты скажешь на всё это? – спросил Горбачёв. – Это, кажется, по твоей части?
Стараясь выглядеть спокойным, советник быстро закрыл папку и положил её на стол. Откинувшись на спинку кресла, он попытался улыбнуться, но правый глаз у него вдруг задёргался и Президенту показалось, что советник снова фамильярничает, подмигивая ему.
– Мне сейчас совсем не до шуток, Терентий, – сухо сказал Горбачёв. – Будь так любезен, избавь меня от всего этого.
Самоуверенность Яблонского как рукой сняло – он выглядел растерянным, даже испуганным. Достав из кармана носовой платок, он быстро вытер вспотевшие ладони.
– Конечно, Михаил Сергеевич... Я разберусь, обещаю, можешь даже не сомневаться. Кажется, я знаю, чьих это рук дело... – Яблонский открыл кейс и сунул в него папку. Он быстро справился со своими эмоциями и заговорил уверенней. – Я привёз много хороших новостей из Лондона, нужно обсудить.
– Хорошо, – немного смягчившись, ответил Горбачёв и потянулся к селектору. – Сейчас нам принесут чай.
– Михаил Сергеевич, я привёз настоящий Йоркширский чай. Золотой, его любит Раиса Максимовна, – сказал Яблонский, извлекая из кейса красивую жестяную коробочку. – Если ты не возражаешь, мы бы могли обсудить новости вместе с ней.
Горбачёв внимательно посмотрел на своего советника, но ничего не ответил. Нажав на кнопку селектора, он произнёс:
– Илья, принеси нам чай на террасу. Академику, как обычно, «Брук Бонд». Раиса Максимовна, – громко окликнул жену Горбачёв,– я распорядился, чтобы нам накрыли на террасе, мы с Терентием идём к тебе.
Михалыч разжал посиневшие пальцы, секунду назад судорожно сжимавшие подлокотники. Резко откинувшись на спинку старого кресла, маг тяжело задышал, как-будто несколько минут провел под водой без воздуха.
– Ну, что там? – с тревогой спросил Программист, заглядывая в глаза Михалычу, словно пытаясь прочесть в них ответ. – Что там, Михалыч?
Немного отдышавшись, Михалыч щёлкнул пальцами, переключив режим магического Зеркала, и с нескрываемой неприязнью сквозь зубы произнёс:
– Йоркширский терьер!
– Не может быть! Неужели Яблонский? – воскликнул Программист. – И что же теперь будет?
– Не знаю, – глухо ответил Михалыч. – Но время, видимо, ещё не пришло...
Через несколько месяцев случился путч, а ещё чуть позже Советского Союза не стало.
Это была последняя часть книги.
Оглавление
Пролог. 17 мая 1991 года. Загородная резиденция Президента СССР
Глава 1. Зазеркалье. 6 августа 1982 года
Глава 2. Программисты будущего
Глава 3. Закон Времени
Глава 4. Кое-что об улитках и лягушках
Глава 5. «Психики»
Глава 6. Информационный накопитель
Глава 7. Камень, ножницы, бумага
Глава 8. Знакомство с магом
Глава 9. Рыбный день
Глава 10. ГИТИК
Глава 11. Ох, уж эти сказочки…
Глава 12. МИМ – «три в одном»
Глава 13. Лабораторка
Глава 14. В поисках золотого ключика
Глава 15. Топографический кретинизм
ЧАСТЬ III. «По волне моей памяти»
Глава 16. Утечка информации
Глава 17. Синдром
Глава 18. Телесёрфинг
Глава 19. Гироскоп Геворкяна
Глава 20. Ох, уж эти сказочники…
Глава 21. Грехи Господни
Глава 22. «Точприбор»
Глава 23. Крушение Зазеркалья
Глава 24. Первая капля «Мёртвой воды»
Эпилог. 17 мая 1991 года. Загородная резиденция Президента СССР
Дополнительная информация
Не могу пока с полной уверенностью сказать, когда именно будет издана эта книга, но
... для тех, кто заинтересуется и захочет принять участие в совместном проекте по её изданию , даю ссылку на страницу проекта.
Будущее в наших руках – за нас никто его не построит!
Оценили 3 человека
5 кармы