Про Рассела и прочих счас заясню, ты это, присаживайся

 Вместо предисловия:

Уважаемый normal просил написать про историю западной философии Бертрана Рассела. Получилось скучно, как в учебнике могу опубликовать материал. Но  я решили немного развлечься и изложить это в художественном стиле в виде рассказа. Ну вот что получилось.   

Камера строгого режима. Железная дверь с грохотом захлопывается, и внутрь заходит новый — Сивак. Вокруг бетонные стены, холодная стальная койка, стол с лавочкой, тусклая лампа, что едва освещает тесное помещение. В камере уже сидят трое — «Профессор», «Мясник» и «Тихий». Их взгляды, словно рентген, сканируют новенького.

— Ну что, новый, как тебя звать? — первым заговорил «Профессор», холодно и прищурясь.

— Сивак, — отвечает парень, стараясь не выдать страх.

— Сивак, значит... — усмехается «Мясник», — здесь тебя быстро научат думать. Но не по понятиям, а по-другому. Погоняло то как?

¬— «Зима» — громко сглотнув слюну отвечает новенький, — не зЁма, зима, я это 2 января родился, вот…

— Ясненьно, ну чё думаешь по жизни?

— Эээ, а чего тут думать? — отвечает Сивак, оглядываясь вокруг.

— Думать — это не просто жить на воле, — вмешивается «Тихий», — тут нужна философия, чтобы не сойти с ума.

— Философия? — скептически переспросил Сивак.

— Ага, — кивает «Профессор». — И не простая, а западная — по Берти Расселу. Он всю историю философии разложил так, чтобы даже нам, простым пацанам, стало понятно. Сначала Сократ.

— Сократ — это чувак, который ходил по Афинам и трещал с народом, — начал «Профессор». — Он задавал вопросы, ломал привычные ответы. Говорил: «Я знаю только, что ничего не знаю». Короче, он учил смиряться с тем, что никто не всезнайка, думать самому. Его убили, но идеи остались.

— Жёстко, — качает головой Сивак.

— Далее Платон, ученик Сократа, — продолжает «Профессор». — Он сказал, что наш мир — это тень настоящих идеальных форм. Мир видимый — как проекция на стене, а есть мир идеальный, вечный. Как в камере: бетонные стены — это тень настоящей свободы.

— Ну а реально? — спрашивает Сивак.

— Тут на сцену выходит Аристотель, — поясняет «Профессор». — Он был учеником Платона, но сказал: «Хватит этих теней! Мир — это вещи, которые мы можем потрогать, понять». Логика, классификация, наблюдение — вот его инструмент.

— Значит, философия не для умников, а для каждого, — подхватывает «Мясник».

— Средневековые философы, — вставляет «Тихий», — типа Фомы Аквинского, пытались подружить веру и разум. Они доказывали, что Бог и логика могут идти рука об руку.

— Логика и вера — как футбол и хоккей, — улыбается Сивак.

— Рене Декарт — француз, — рассказывает «Профессор». — Сомневался во всём, чтобы найти истину. Сказал: «Я мыслю — значит, я существую». Сомнение — это база для разума.

— Сомневаться и жить — прикольно, — смеётся «Мясник».

— Барух Спиноза и Готфрид Лейбниц — видели мир как единый организм. Всё связано, как шестерёнки. Каждое событие — следствие другого.

— Как у нас на зоне — каждое слово и действие отвечают за себя, — кивает «Тихий».

— Джон Локк считал человека чистым листом, — продолжает «Профессор». — Весь опыт мы впитываем из внешнего мира.

— Значит, нас тут тоже «писали» по полной, — усмехается «Мясник».

— Давид Юм, шотландец, — настоящий скептик, — говорил, что знание — это привычки мозга, а не абсолютная правда. Всё зыбко и ненадёжно.

— Вот как зона: день как день, а завтра неизвестно.

— Иммануил Кант — гений, — говорит «Профессор». — Разум не пассивен, он сам организует восприятие. Мы видим мир через призму наших мыслей и чувств. Есть вещи, которые понять не можем — абсолютная свобода, Бог — но о них думаем. Это как пытаться вылезти из камеры: свобода есть, но не поймать.

— Кант — красава, — кивает «Тихий».

— Георг Гегель — про историю. Он считал, что мир движется борьбой противоположностей, конфликтом идей. Всё развивается через противоречия.

— Типа, у нас тут борьба за жизнь и власть, — усмехается «Мясник».

— Карл Маркс, вдохновлённый Гегелем, — замечает «Профессор», — видел историю как классовую борьбу, экономические интересы двигают мир.

— В нашей камере — классы: зэки, начальники, судьи, — кивает Сивак.

— Фридрих Ницше — король понятий, — рассказывает «Профессор». — Он сказал: «Бог умер». Теперь мы сами творцы смысла жизни. Воля к власти и сверхчеловек — тот, кто берёт жизнь в свои руки.

— Такой философ-заключённый, — улыбается «Мясник».

— Зигмунд Фрейд — про глубины души. Бессознательное управляет нами через желания, страхи, сексуальные инстинкты.

— Даже здесь, в камере, — кивает «Профессор» — желания и страсти двигают нами.

— Витгенштейн — мастер языка. Он говорил, что многие проблемы — из-за плохого понимания друг друга. Язык — игра, и нужно знать правила.

— Слова режут сильнее ножа, — подытоживает «Мясник».

— И, наконец, Бертран Рассел — хотел сделать философию простой, как математику. Чётко думать, отделять факты от эмоций.

— Вот и нам бы это не помешало, — улыбается Сивак.

— Экзистенциалисты — Жан-Поль Сартр и Камю — говорили, что смысла в мире нет от природы. Его надо создавать самим. Даже в камере ты выбираешь, кем быть.

— Вот так и живём, — улыбается «Профессор». — С философией на зоне.

Камера затихла. Только лампа потрескивала в тишине, и где-то далеко, за железной дверью, дежурный чиркал зажигалкой.

«Зима» устроился на краешке койки. В глазах ещё метался страх, но внутри уже разгорался другой огонь — жажда понять.

— Слушай, Профессор, — осторожно начал он, — а что там дальше? За всеми этими Платонами и Кантом. Кто подвёл итог?

— Итог? — прищурился «Профессор», — это как сказать. У философии нет финала. Но есть те, кто смог собрать осколки. Бертран Рассел — один из таких.

Он встал, прошёлся по камере, словно по кафедре, и начал, как на лекции:

— Англичанин. 1872 года рождения. Аристократ по крови — революционер по уму. Вырос в доме, где читали Шекспира, спорили о Боге и знали латынь. Но он не пошёл лёгким путём — стал мыслить опасно.

— Это как? — перебил «Мясник». — Мыслить-то думать, вроде, безопасно?

— Не в его случае, — усмехнулся Профессор. — Он в Первую мировую войну вышел против милитаризма — за это и загремел в тюрьму. А потом — всю жизнь боролся с догмой, неважно, религиозной, политической или научной. Считал: если нельзя задать вопрос — значит, там что-то скрывают.

— Уважуха, — сказал «Тихий». — Не каждый, у кого перо в руке, пойдёт против системы.

— Так вот, — продолжил «Профессор». — Рассел написал «Историю западной философии» в 1945 году. Год, когда мир горел от войны. Он сидел в Англии и строчил — про греков, про церковников, про рационалистов, про модерн. Книга — как длинная прогулка по кладбищу великих умов, но живым голосом.

— И что там? — спросил «Зима», прислонившись к стене. — Просто кто был и что сказал?

— Не просто, — Профессор заговорил медленнее, почти интимно. — Рассел не просто перечисляет. Он оценивает. Он не святой летописец. Он как прокурор и адвокат в одном лице: одним даёт респект, другим — по мозгам.

— Типа кого? — заинтересовался «Мясник».

— Например, Платон. Рассел его уважал, но бил по месту: «Платон хотел, чтобы философы правили. А это опасно — когда умник думает, что знает, как всем жить».

Или Христианская философия — Фома Аквинский. Рассел писал: «Он был умён, но пытался совместить несовместимое — свободу мысли и церковную власть».

А Канта он уважал за глубину, но ругал за мутность. Говорил: «Кант создал систему, но такую, что сам иногда в ней путался».

— Так он что, типа главный критик всех? — уточнил «Зима».

— Нет, — покачал головой Профессор. — Он как проводник. Рассел ведёт тебя по мыслям великих, помогает не утонуть, не ослепнуть от пафоса. Он говорит: думай, но не становись фанатиком ни одного из них. Все ошибались — и это нормально.

— Даже Сократ? — удивился «Зима».

— Даже он. Рассел писал: «Сократ — отец философии, но и он был продуктом своей эпохи». Главное — не кто сказал, а как ты это понял и зачем тебе это сейчас.

— А ему-то самому что было важно? — тихо спросил «Тихий».

— Рассел хотел мира, свободы, разума. Он верил, что философия — не для книг, а для жизни. Чтобы не врать себе. Чтобы не бояться думать. Чтобы научиться отличать свет от дыма.

— Как в тюрьме, — хмыкнул «Мясник». — Здесь тоже надо отличать: где правда, где понты, где тебя сливают, а где спасают.

— Именно, — кивнул Профессор. — Рассел учит спокойно держать ум в руках, не паниковать, не продавать себя за дешёвый смысл. Даже если ты в четырёх стенах. Даже если всё против тебя.

— Получается, — задумчиво произнёс «Зима», — философия — это как нож. В руке дурака — беда. В руке мастера — инструмент.

— А в руке заключённого — шанс остаться человеком, — закончил Профессор.

И снова в камере повисла тишина. Не давящая — думающая.

Словно сама лампа, еле живая, всё же светила сильнее.

А «Зима» впервые за весь вечер почувствовал не холод, а тепло — от мыслей, от слов, от того, что, может быть, смысл всё же есть. Даже тут. 

Вот, как-то так...

Виолетта Крымская