Скандалю с Булгаковым.

Зачем ввязался?

"Я конечно, презираю Отечество мое с головы до ног…»

Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

Над нами царствовал тогда.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

II

Его мы очень смирным знали,

Когда не наши повара

Орла двуглавого щипали

У Бонапартова шатра.

О русский глупый наш народ,

Михаил Булгаков. Последние дни (Пушкин)

Пьеса в четырех действиях

И, сохраненная судьбой,

Быть может, в Лете не потонет

Строфа, слагаемая мной...

«Евгений Онегин»

Бирюкова: Ой, да л-ладно! Ты презирал Отечество наше с головы до ног. Это было не твое Отечество.

А вот я НЕ презираю. Я рада, что принадлежу этому Отечеству. Оно мое. И другого у меня нет. И я буду враждовать с любым, который мое Отечество презирает.

И. Если презираешь свое, значит, в восторге от какого-то другого? И от какого же? Вот куда лично я хотела бы нарезать из ридной Рашки? Пендосия? Бр-р-р… Ж-жабоедия? Макарония? Наглосаксия? Или это, - Зимбабла. О, торжество демократии, слабоды, равенства унд брудершафта… Я лично симпатизирую Германии, но и тут – очень долго между нами еще будет тень покойного Адика, так что поосторожнее с буйными восторгами. Я разговаривала с немцами – ах, они пришли аслабанить нас от Швондера и ко. Ага, так я и поверила!.. А от кого они шли нас ослобонять, когда Швондера еще не было? Ась? От нашего лебенсраума. Не надо мне других Отечеств, я уважаю свое.

*

- Пушкин, на тебе кровь!

- Это моя кровь!

- Врешь! Это из ипатьевского подвала. На тебя тоже брызнуло.

И пятна крови становится видимыми.

Пушкин пытается стереть одно из таких пятен – теперь и руки в крови.

- Мне тогда было только 19 лет!

- Береги честь смолоду, сволочь! Есенина они убили. Яша Блюмкин убил, с него Юлик потом срисовал Штирлица. А тебя они же прославили. Очень ты им понравился. Классные у тебя друзья!

А над Богородицей зачем издевался? Чем ты отличаешься от Фимки Придворова? Да ничем.

Нет, ты, Санек, Христа не оскорбил,

Своим пером ты не задел Его нимало —

Разбойник был, Иуда был —

Тебя лишь только не хватало!..

И проч.

Действуют:

Пушкина.

Гончарова.

Воронцова.

Салтыкова.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Вечер. Гостиная в квартире Александра Сергеевича Пушкина в Петербурге. Горят две свечи на стареньком фортепьяно и свечи в углу возле стоячих часов.

Бирюкова: Фано старенькое, естесно. Ну откуда великому поэту взять новенькое? Тут, понимаешь, царизьм, великосветская чернь… хорошо, хоть старенькое было. Не успел пропить. И ФИО дается полностью – почтение-с… Что-то я сомневаюсь – а в 1837 году могло быть старенькое фано? Их же недавно изобрели. Оно же не успело состариться! Вики: «С 1760-х гг. фортепиано широко распространяется во всех европейских странах, в том числе в России.» 1837 – 1760 = 77. Пес его знает, может и в самом деле старенькое… Ладно, оставим это.

Через открытую дверь виден камин и часть книжных полок в кабинете. Угли тлеют в камине кабинета и в камине гостиной.

Александра Николаевна Гончарова сидит за фортепьяно, а часовой мастер Битков с инструментами стоит у часов. То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя...»

Битков. Какая чудная песня. Дозвольте узнать, это кто же такую песню сочинил?

Гончарова. Александр Сергеевич.

Битков. Скажите! Ловко. Воет в трубе, истинный бог, как дитя.

Прекрасное сочинение.

Бирюкова: Нелепый диалог. Почему Булгаков этого не ощутил? Ах, гениальные строки великого поэта!)

Донесся дверной колокольчик. Входит Никита.

Бирюкова: Как. Обыкновенный как. Уже нанюхался от совписов. Или нет, это не как. Это краседи.

Никита. Александра Николаевна, подполковник Шишкин просят принять.

Гончарова. Какой Шишкин?

Никита. Шишкин, подполковник.

Шишкин. Дороговато. (Уходит с Гончаровой во внутренние комнаты.)

Битков, оставшись один, прислушивается, подбегает со свечой к фортепьяно, рассматривает ноты, поколебавшись, входит в кабинет. Читает названия книг, затем, испуганно перекрестившись, скрывается в глубине кабинета. Через некоторое время возвращается на свое место к часам в гостиную.

Бирюкова: Можно подумать, что это типа фанат, попавший в жилище Майкла Джексона. Ах, какой восторг. Гениальная находка Булгакова. Но это не совсем фанат, это агент Дубельта. Он тут шпионит. Булгаков терпеть не может шпионов госбезопасности. Дубельт потом будет хамить Биткову, обращаться с ним как с полным гавном и уплатит ему за работу 30 срб. Иудин гонорар… Мне вот что странно – Булгаков видел что именно приближал Пушкин своими сочинениями. Булгаков достаточно нахлебался. Или ему оказалось таки мало? Дубельт и Битков были против этого. А Булгаков делает вид, что не понимает. Зачем он это сочинил? Надеялся на гонорар от рабоче-крестьянской власти?

И, если Дубельт и в самом деле хамил своим агентам, значит и в самом деле был дурак. Не соответствовал должности.

Входит Гончарова, за ней Шишкин с узелком в руках.

Гончарова. Я передам.

Никита. Из чего же это выкупим? Не выкупим, Александра Николаевна.

Гончарова. Да что ты каркаешь сегодня надо мной?

Никита. Не ворон я, чтобы каркать. Раулю за лафит четыреста целковых, ведь это подумать страшно! Каретнику, аптекарю... В четверг Карадыгину за бюро платить надобно. А заемные письма? Да лих бы еще письма, а то ведь молочнице задолжали, срам сказать! Что ни получим, ничего за пазухой не остается, все идет на расплату. Александра Николаевна, умолите вы его, поедем в деревню. Не будет в Питере добра, вот вспомните мое слово. Детишек бы взяли, покойно, просторно... Здесь вертеп, Александра Николаевна, и все втрое, все втрое. И обратите внимание, ведь они желтые совсем стали, и бессонница...

Бирюкова: Все ясно – в долгу как в шелку. Жил не по средствам. Р-р-роклятое самор-р-р-р-ржавие! Канеш, если в карты резаться, так средств никаких не хватит. И приданого жены тоже. Особенно если еще и по блядям. Но Булгаков зря надеется, что я буду сочувствовать. А не пей, казел, лафиту.

Гончарова. Скажи Александру Сергеевичу сам.

В кабинет, который в полумраке, входит не через гостиную, а из передней Никита, а за ним мелькнул и прошел в глубь кабинета какой-то человек. В глубине кабинета зажгли свет.

Бирюкова: М-м, неточно. Свет зажигают, это если выключателем. Электричество, то есть. Тогда не было. Зажгли свечу. Это не свет. Это потемки. Керосиновой лампы – и то не было в то время.) И кстати о лафите - среди очень дорогих вин часто попадаются подделки, я интересовалась. Не кидайтесь на этикетки, господа. Лично я и моя семья пьем только то вино, которое делаем сами. Оно - настоящее. 

(Выходит в гостиную, говорит Никите, который входит с чашкой в руках.)

Раздевай барина. (Отходит к камину, ждет.)

Бирюкова: Пля, сам раздеться не мог. Барин же.

Никита - некоторое время в кабинете, а потом уходит в переднюю, закрыв за собой дверь.

Свет в кабинете гаснет. Гончарова возвращается в гостиную, закрывает дверь в кабинет, задергивает ее портьерой.

(Читает письмо. Прячет.) Кто эти негодяи? Опять. Боже правый! (Пауза.) В деревню надо ехать. Он прав.

Бирюкова: Ага, клеветнические измышления. А твоя жена дает не только тебе.

Послышался стук. Глухо голос Никиты. Появляется Наталья Николаевна Пушкина.

Она развязывает ленты капора, бросает его на фортепьяно, близоруко щурится.

Бирюкова: Не близоруко, а косоглазо. Она косоглазая была.

Пушкина одна, улыбается, очевидно, что-то вспоминает. В дверях, ведущих в столовую, бесшумно появляется Дантес. Он в шлеме, в шинели, запорошен снегом, держит в руках женские перчатки.

Бирюкова: Ах, вы забыли ваш презерватив!

Пушкина (шепчет). Как вы осмелились? Как вы проникли? Сию же минуту покиньте мой дом. Какая дерзость! Я приказываю вам!

Дантес (говорит с сильным акцентом). Вы забыли в санях ваши перчатки. Я боялся, что завтра озябнут ваши руки, и я вернулся. (Кладет перчатки на фортепьяно, прикладывает руку к шлему и поворачивается, чтобы уйти.)

Бирюкова: Перчатки она забыла в санях нарочно. Чтобы создать повод. Ежу понятно.

Пушкина. (Дура! Нет бы промолчать!) Вы сознаете ли опасность, которой меня подвергли? Он за дверьми. (Подбегает к двери кабинета, прислушивается.) На что вы рассчитывали, когда входили? А ежели бы в гостиной был он?

Пушкина. Он не потерпит. Он убьет меня!

Дантес. Из всех африканцев сей, я полагаю, самый кровожадный.

Бирюкова: Угу. Африканский безродный космополит.

Но не тревожьте себя - он убьет меня, а не вас.

Пушкина. У меня темно в глазах, что будет со мной!

Дантес. Успокойтесь, ничего не случится с вами. Меня же положат на лафет и повезут на кладбище. И так же будет буря, и в мире ничего не изменится.

Пушкина. Заклинаю вас всем, что у вас есть дорогого, покиньте дом.

Дантес. У меня нет ничего дорогого на свете, кроме вас, не заклинайте

меня.

Бирюкова: Вот тут я бы его собственноручно и пристрелила бы. Чтоб хуйню не нес. Боже мой, мне читать противно, а они это мололи в реале.

Пушкина. Уйдите!

Дантес. Ах нет. Вы причина того, что совершаются безумства. Вы не хотите выслушать меня никогда. А между тем есть величайшей важности дело. Надлежит слушать. Там... Да? Иные страны. Скажите мне только одно слово - и мы бежим.

Пушкина. И это говорите вы, месяц тому назад женившись на Екатерине, на моей сестре? Вы и преступны, вы в безумии! Ваши поступки не делают вам, чести, барон.

Дантес. Я женился на ней из-за вас, с одной целью - быть ближе к вам. Да, я совершил преступление. Бежим.

Бирюкова: Пидарас!

Пушкина. У меня дети.

Дантес. Забудьте.

Бирюкова: Гы! Забей!

Пушкина. О, ни за что!

Дантес. Я постучу к нему в дверь.

Пушкина. Не смейте! Неужели вам нужна моя гибель?

Бирюкова: Диалог двух идиотов.

Дантес целует Пушкину.

О жестокая мука! Зачем, зачем вы появились на нашем, пути? Вы заставили меня и лгать и вечно трепетать... Ни ночью сна... ни днем покоя...

Бьют часы.

Боже мой, уходите!

Дантес. Придите еще раз к Идалии. Нам необходимо поговорить.

Пушкина. Завтра началу у Воронцовой в зимнем саду подойдите ко мне.

Дантес поворачивается и уходит.

(Прислушивается). Скажет Никита или не скажет? Нет, не скажет, ни за что не скажет. (Подбегает к окну, смотрит в него.) О горькая отрава! (Потом – к двери кабинета, - прикладывает ухо.) Спит. (Крестится, задувает свечи и идет во внутренние комнаты.)

Бирюкова: Пушкин это заслужил. Не наставляй другим рога, тогда и у тебя не вырастут. Справедливость все же есть на свете. «Сегодня я Анюту с божьей помощью уеб.» Вот и твою жену уебли. И тоже с божьей помощью.

Тьма.

Потом из тьмы - зимний; день. Столовая в квартире Сергея Васильевича Салтыкова.

Салтыкова. Ты бредишь.

Салтыков. Не слушайте ее, господа. Женщины ничего не понимают в наградах, которые раздают российские императоры... Только что видел... проехал по Невскому... le grand bourgeois {Первый буржуа (фр.).} ..в саночках, кучер Антип...

Бирюкова: Тогда император запросто мог ездить в саночках по Невскому. Без охраны. Ничего, скоро это закончится.

Богомазов. Вы хотите сказать, что видели государя императора, Сергей Васильевич?

Салтыков. Да, его.

Ты внимала мне приветно,

А шалун главы твоей

Русый локон незаметно

По щеке скользил моей.

Нина, помнишь те мгновенья,

Или времени поток

В море хладного забвенья

Все заветное увлек?

Бирюкова: Афуеть.

Кукольник. Браво, браво! Каков! Преображенцы, аплодируйте.

Все аплодируют.

Салтыкова. Блистательное произведение!

Салтыков. Агафон!

Агафон появляется.

Агафон! Из второй комнаты шкаф зет полка тринадцатая переставь господина Бенедиктова в этот шкаф, а господина Пушкина переставь в тот шкаф.

(Бенедиктову.) Первые у меня в этом шкафу. (Агафону.) Не вздумай уронить на пол.

Бирюкова: Примитиво. Булгаков решил выставить их дураками.

Агафон. Слушаю, Сергей Васильевич. (Уходит.)

Бенедиктов подавлен.

Салтыков. Агафон! Снимай обоих - и Пушкина и Бенедиктова - в ту комнату, в тринадцатый шкаф!

Занавес

Бирюкова: Примитиво.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Ночь. Дворец Воронцовой. Недалеко от колоннады сидит Пушкина, а рядом с ней - Николай I.

Николай I. Какая печаль терзает меня, когда я слышу плеск фонтана и шуршание пернатых в этой чаще!

Пушкина. Но отчего же?

Николай I. Сия искусственная природа напоминает мне подлинную, и тихое журчание ключей, и тень дубрав... Если бы можно было сбросить с себя этот тяжкий наряд и уйти в уединение лесов, в мирные долины! Лишь там, наедине с землей, может отдохнуть измученное сердце...

Бирюкова: Бр-р-р! Неужели это правда? Это могло быть на самом деле? Что подручик Ржевский, что Государь – одно и то же? Откуда Булгаков это взял? Придумал? А я должна верить?

Пушкина. Вы утомлены.

Николай I. Никто не знает и никогда не поймет, какое тяжкое бремя я обречен нести!

Бирюкова: Да не мог он говорить такое! Да еще и этой дуре!

Пушкина. Не огорчайте нас всех такими печальными словами.

Николай I. Вы искренни? О да, о да. Разве могут такие ясные глаза лгать? Ваши слова я ценю, вы одна нашли их для меня. Я хочу верить, что вы добрая женщина. Но одно всегда страшит меня, стоит мне взглянуть на вас...

Пушкина. Что же это?

Николай I. Ваша красота. О, как она опасна! Берегите себя, берегите! Это дружеский совет, поверьте мне!

Бирюкова: Пля! У нее трое детей! Она старая! У нее сиськи висят. Зачем она нужна царю?! У него навалом молодаек. Кроме того – у Пушкина хронический трипак с юных лет. Значит, у его жены тоже. Куда желает влезть царь? И Дантесу она - зачем? Охота Булгакову в это лезть. Пфуй.

Пушкина. Ваше участие - для меня большая честь!

Николай I. О, верьте мне, я говорю с открытым сердцем, с чистой душой. Я часто думаю о вас.

Пушкина. Стою ли я этой чести?

Николай I. Сегодня я проезжал мимо вашего дома, но шторы у вас были закрыты.

Пушкина. Я не люблю дневного света, зимний сумрак успокаивает меня.

Бирюкова: Так она еще и дура.

Николай I. Я понимаю вас. Я не знаю почему, но каждый раз, как я выезжаю, какая-то неведомая сила влечет меня к вашему дому, и я невольно поворачиваю голову и жду, что хоть на мгновенье мелькнет в окне лицо...

Пушкина. Не говорите так....

Николай I. Почему?

Пушкина. Это волнует меня.

Бирюкова: Это не Булгаков. Это Жорж Санд. Совсем сдурел.

Из гостиной выходит камер-юнкер, подходит к Николаю I.

Камер-юнкер. Ваше императорское величество, ее императорское величество приказала мне доложить, что она отбывает с великой княжной Марией через десять минут.

Пушкина встает, приседает, выходит в гостиную, скрывается.

Николай I. Говорить надлежит: с ее императорским высочеством великой княжной Марией Николаевной. И, кроме того, когда я разговариваю, меня нельзя перебивать. Болван! Доложи ее величеству, что я буду через десять минут, и попроси ко мне Жуковского.

Бирюкова: Ну, ясен перец! Николай Палкин! Разве он мог без болвана?

Камер-юнкер выходит.

Николай I некоторое время один. Смотрит вдаль тяжелым взором.

Бирюкова: Тя-я-я-желым, не как-нибудь. Вздор. Он просто смотрел. Не делайте из человека монстра.

Жуковский, при звезде и ленте, входит, кланяясь.

Николай: Может быть, ты сумеешь объяснить ему, что это неприлично. В чем он? Он, по-видимому, не понимает всей бессмысленности своего поведения. Может быть, он собирался вместе с другими либералистами в Convention Nationale {Конвент (фр.).} и по ошибке попал на бал? Или он

полагает, что окажет мне слишком великую честь, ежели наденет мундир, присвоенный ему? Так ты скажи ему, что я силой никого на службе не держу. Ты что молчишь, Василий Андреевич?

Жуковский. Ваше императорское величество, не гневайтесь на него и не карайте.

Николай I. Нехорошо, Василий Андреевич, не первый день знаем друг друга. Тебе известно, что я никого и никогда не караю. Карает закон.

Жуковский. Я приемлю на себя смелость сказать: ложная система воспитания, то общество, в котором он провел юность...

Николай I. Общество! Уж не знаю, общество ли на него повлияло или он на общество. Достаточно вспомнить стихи, которыми он радовал наших «друзей четырнадцатого декабря».

Жуковский. Ваше величество, это было так давно!

Николай I. Он ничего не изменился.

Жуковский. Ваше величество, он стал вашим восторженным почитателем...

Николай I. Любезный Василий Андреевич, я знаю твою доброту. Ты веришь этому, а я нет.

Бирюкова: И я не верю. Сволочь он. Был и остался. Гуманист. Прогрессор. Африканский, но все равно космополит. Безродный. Черного кобеля не отмоешь добела. Горбатого могила исправит.

Жуковский. Ваше величество, будьте снисходительны к поэту, который призван составить славу отечества...

Николай I. Ну нет, Василий Андреевич, такими стихами славы отечества не составишь. Недавно попотчевал. История Пугачева. Не угодно ли... Злодей истории не имеет. У него вообще странное пристрастие к Пугачеву. Новеллу писал, со орлом сравнил! Да что уж тут говорить! Я ему не верю, У него сердца нет.

Бирюкова: Вот здесь похоже на правду. Николай мог так сказать.

В сад оттуда, откуда выходил Богомазов, входит Воронцова.

Она очень устала, садится на диванчик.

Долгоруков. Хорош посланник! Видали, какие дела делаются! Будет Пушкин рогат, как в короне! Сзади царские рога, а спереди Дантесовы! Ай да любящий приемный отец!

Бирюкова: Ну ладно, Дантес – ж-жабоед, что взять? Кидался на все, что движется. И на букву П. Паравоз. Параход. Паром. Параплан… (А вы что подумали?) Интересно, он Наталью потом нарисовал в восьми позах Аретино? Пушкин своих давалок рисовал… Государю зачем лезть в ту же самую помойку? Не верю.

Богомазов. А и люто вы ненавидите его, князь!

Воронцова. Pendard! {Негодяй! (фр.).} Висельник! Негодяй!

Долгоруков. Вы больны, графиня! Я кликну людей.

Воронцова. Я слышала, как вы кривлялись... Вы радовались тому, что какой-то подлец посылает затравленному пасквиль... Вы сами сделали это! И если бы я не боялась нанести ему еще один удар, я бы выдала вас ему! Вас надо убить, как собаку! Надеюсь, что вы погибнете на эшафоте! Вон из моего дома! Вон! (Скрывается.)

Начинает убывать свет.

Долгоруков (один). Подслушала. Ох, дикая кошка! Тоже, наверно, любовница его. Кто-то слышал за колонной. Да, слышал. А все он! Все из-за него! Ну ладно, вы вспомните меня! Вы вспомните меня все, - клянусь вам!

(Хромая, идет к колоннаде.)

Бирюкова: Что-то я не понимаю. Воронцову он имел в восьми позах и потом скалил зубы по этому поводу. Еще и картинки рисовал. А на ее мужа эпиграмму сочинил – Полуподлец, типо. Почему Воронцов его не пристрелил? Или не зарезал ночью в подворотне чужими руками? Я бы зарезала.

Тьма.

-==-

Продолжение следует.