О роли русского языка в мировоззренческом противостоянии XXI века. Часть I. Корни дерева.

ЧАСТЬ I. КОРНИ ДЕРЕВА.

В 2008 году социальные работники Кировского района г. Волгограда нашли Ваню Юдина. Ему было 6 лет, и говорить он не мог, потому что его мать забросила его. Мальчик практически ничего делать не мог, он просто щебетал и складывал руки, как крылья. Этому он научился у своих друзей-попугаев. Хотя физически Ваня никак и не пострадал, на человеческий контакт он оказался не способен. Его манеры поведения стали похожи на птичьи, эмоции он выражал, махая руками. Ваня находился долгое время в двухкомнатной квартире, в которой в клетках содержались десятки птиц его матери. Один из социальных работников, обнаруживших Ваню, Галина Вольская рассказала, что мальчик жил с мамой, но та никогда не говорила с ним, обращаясь, как с очередным пернатым питомцем. Когда люди попытались поговорить с Ваней, тот только щебетал в ответ. Мальчик был переведен в центр психологической помощи, где с помощью специалистов пытаются вернуть его к нормальной жизни.

Случай совершенно вопиющий, ведь случилось это не пару веков назад, а буквально считаные годы назад в центре крупного города в России. Судьба же ребёнка особенно трагична ещё и тем, что в отличии от других похожих случаев, мальчик получал еду не от волков или обезъян, а от родной матери. Несмотря на большой город и родную мать, Ваня не получил шанса освоить человеческий язык и теперь уже вряд ли успешно освоит. 6 лет уже слишком большой возраст, чтобы что-либо фундаментально изменить и русский язык для него теперь будет навсегда иностранным. Что же такого происходит в нашем обществе, раз подобные случаи стали вообще возможными (ведь, к сожалению, есть и другие подобные примеры)? Можно ли просто уклониться от неприятных вопросов, успокаивая самих себя тем, что это всего лишь редкое стечение обстоятельств? Или всё-же перед нами вполне закономерное явление, которое отражает поступательную деградацию определённых ценностных ориентиров общества? Автор, вместе с другими небезразличными людьми, пытается внести свой вклад в выстраивании альтернативы такому обществу, в котором основным ориентиром благополучия является постоянный рост потребления. Такая ориентация является причиной многих общественных проблем. Поэтому поиск достойной и внятной идейной альтернативы – главная задача для нашего общества на ближайшее время, иначе вани юдины будут и дальше появляться со всё нарастающей динамикой, ибо несомненно будут очень мешать своим будущим родителям «наслаждаться достойным уровнем потребления».

Как уже было отмечено ранее, очень много закладывается в ребёнка его окружением с самых первых дней его жизни. То, каким хотят видеть (не важно, сознательно или нет) своего ребёнка родители, и мать в первую очередь, таким ребёнок и становится. Мать Вани хотела, чтобы ребёнок был птичкой. У неё это отлично получилось! Этот случай наглядно демонстрирует правоту утверждения Лакана о том, что бессознательное матери является реальностью ребёнка.

Бессмысленно в этой ситуации задаваться вопросом о том, где был отец. В рассматриваемом случае отцовские функции полностью провалены. Род Юдиных в лице Вани обречён на вырождение.

***

В этой статье предлагается сделать небольшое погружение в некоторые основы языкознания, что, как надеется автор, поможет по-новому взглянуть на русский язык как на платформу для обновляющегося в настоящее время на Евразийском континенте мировоззренческого уклада.

Перед погружением в основную тему этой статьи выдвинем предположение о том, что Ваня из приведённого выше примера, будучи человеческим детёнышем с соответствующим потенциалом, возможно всё-таки имел шанс совершить культурный рывок и развить или придумать новый язык, превосходящий по своей выразительной мощи птичий.

Автор попытался сымитировать звуки, которые издают птицы и пришёл к наблюдению, что арсенал согласных звуков будет состоять преимущественно из задненёбных, сонорных. В этих условиях фонетическое разнообразие звуков будет весьма ограниченным и не позволит проявиться языковым единицам во всём своем многообразии. Так, например, птицы, включая попугаев, вряд ли способны к передаче, скажем, мягких и твёрдых губных, мягких и твёрдых зубных звуков, доступных человеку. Это накладывает определённые чисто технические ограничения на гипотетическое развитие языка у птиц, ставшими Ване учителями.

Однако главное, что не позволило Ване развить свой язык, это отсутствие у птиц понятийного (не обусловленного физиологией) аппарата об окружающем мире, которые должны были кем-то закладываться и которые сам мальчик никак не мог придумать самостоятельно. Птицы не могли передать мальчику какие-либо абстрактные знания об окружающем мире и единственное, что могло бы быть Ване доступно, это создать номенклатуру звукосочетаний о предметах, которые он видел. Что-то вроде «чирик» - это главная птичка, «чирик-чирик» - это дверь, откуда еда возникает, а «чик-чик» - это сама еда. В этом смысле птичьих возможностей вероятно и было достаточно, что мальчик успешно, судя по всему, освоил. Плюс конечно обильная жестикуляция руками (или крыльями?).

***

Некоторые по незнанию до сих считают, что язык – это просто перечень названий, соответствующих каждое одной определённой вещи. Однако это представление может быть подвергнуто критике. Ф. де Соссюр, швейцарский лингвист, заложивший основы семиологии и структурной лингвистики, в работе «Курс общей лингвистики» приводит пример ([1], стр. 68 - 72) с деревом, который нам тоже будет вполне уместно здесь процитировать.

Оно [такое представление о языке] предполагает наличие уже готовых понятий, предшествующих словам; оно ничего не говорит о том, какова природа названия – звуковая или психическая…; наконец, оно позволяет думать, что связь, соединяющая название с вещью, есть нечто совершенно простое, а это весьма далеко от истины.

… единица языка есть нечто двойственное, образованное из соединения двух компонентов. Рассматривая акт речи, мы уже выяснили, что обе стороны языкового знана психичны и связываются в нашем мозгу ассоциативной связью…
Языковой знак связывает не вещь и ее название, а понятие и акустический образ. Этот последний является не материальным звучанием, вещью чисто физической, а психическим отпечатком звучания, представлением, получаемым нами о нем посредством наших органов чувств; акустический образ имеет чувственную природу, и если нам случается называть его «материаль ным», то только по этой причине, а также для того, чтобы противопоставить его второму члену ассоциативной пары — понятию, в общем более абстрактному.

Мы называем «знаком» соединение понятия и акустического образа, но в общепринятом
употреблении этот термин обычно обозначает только акустический образ, например слово arbor и т. д. Забывают, что если arbor называется знаком, то лишь постольку, поскольку в него включено понятие «дерево», так что чувственная сторона знака предполагает знак как целое.
Двусмысленность исчезнет, если называть все три наличных понятия именами, предполагающими друг друга, но вместе с тем взаимно противопоставленными.
Мы предлагаем сохранить слово «знак» для обозначения целого и заменить термины «понятие» и «акустический образ» соответственно терминами «означаемое» и «означающее»; последние два термина имеют то преимущество, что отмечают противопоставление, существующее как между ними самими, так и между целым и частями этого целого.

Таким образом в утверждении осмысленности речи де Соссюром закрепляется первенство означаемого (понятия) для истолкования непосредственного переживания первичной реальности.

Однако есть и другой взгляд на то, что же всё-таки первично. Так, французский философ Жак Лакан в «Римской речи» отверг Соссюровскую идею о первичности означаемого, настаивая, что дело обстоит ровно наоборот. Один из известных российских специалистов пишет на эту тему так: 

«Ведь означаемое это не объект или вещь, а значение, относительно которого у слушающего всегда сохраняется неуверенность, непонимание того, что он услышал. Значение всегда отсылает к другому значению и никогда не указывает ни на один реальный конкретный факт реальности, потому что сеть языка накрывает всю реальность одновременно». 

Для целей нашего погружения достаточно уловить, что реальное неуловимо. Человек, изучая то или иное явление, всегда имеет дело именно с сетью означаемых (доклады, инструкции, учебники, статьи, семинары и т.д.), которые каким-то образом приближают его к объекту изучения, что теоретически может бесконечно близко его приближать к этому объекту, но никогда с этим объектом всё же так и не сливаясь.

Лингвисты в нашей стране также посвятили немало времени изучению этой стороны языкознания в контексте исследования русского языка. В этой статье идёт опора на работы В.А. Белошапковой «Современный русский язык» ([2]) и А.А. Реформатского «Введение в языковедение» ([3]).

Изучая работу В.А. Белошапковой ([2], стр.40) можно прийти к выводу, что Вера Арсеньевна также придерживалась мнения, выраженного Лаканом. Она предложила к использованию термины «обозначаемое» и «обозначающее», в дальнейшем мы будем использовать варианты названия, предложенные ею. Кроме этого ею было введено ещё одно понятие – «условная связь», для обозначения отношения между обозначающим и обозначаемым.

Таким образом знак может выглядеть следующим образом:

Штриховая (а не сплошная) линия на этом рисунке указывает на условность связи в знаке. Пожалуй стоит напомнить, что основными единицами языка являются морфемы (корни, приставки, суффиксы, окончания), слова, словосочетания, предложения. Все единицы языка, будучи знаками, имеют как материальную сторону, так и образную, понятийную.

В представленном примере будет позволительно пропустить ряд обоснований и сразу перейти к разбору основной лексической единицы, то есть к слову. Слово ([2], стр.180) – это структура взаимосвязанных элементарных лексических единиц – его лексико-семантических вариантов (ЛСВ). Таким образом, мы можем сделать ещё один небольшой шажок и теперь станет более понятна следующая схема:

Где лексема – это знак, звуковая или графическая оболочка лексической единицы, её форма, а семема – её элементарное значение, содержание, которое реализуется в тексте каждый раз, когда употребляется эта единица. Еще раз обращаю внимание на то, что здесь лексема, а не семема, сверху! С учетом контекста штриховая линия сохранена, т.к. она напоминает нам об условности связи между обозначающим и обозначаемым.

Далее становится очевидным, что представляет из себя слово:

Если взглянуть на случай Вани Юдина с той позиции, что язык накрывает как сетью всю реальность одновременно, то можно констатировать, что Ваня не был «выброшен» в сеть языка. То есть отчуждения в язык не произошло. Он остался где-то там, вне языка…

Теперь, наконец, можно прикоснуться к трапеции лексического значения, которой оперирует Белошапкова ([2], стр.173). За основу ею был взят «семантический треугольник» Огдена-Ричардса, который был далее модицифирован и развился в трапецию.

Здесь:

«предмет» - это сегмент, кусочек действительности.

«понятие» - отражение всех существенных с точки зрения общественной практики признаков и свойств предмета, итог его познания.

«значение» (лексическое значение) – специфически языковое отражение предмета, его краткая характеристика.

«знак» (внешний, материальный знак) – представляет слово в устной или письменной речи, звуковая или графическая оболочка слова.

«внутренний знак» - психический образ звучащего или написанного слова, его аналог во «внутренней речи».

Обратите внимание, что для связи между знаком и предметом используется именно штриховая, а не сплошная линия! По сути эта трапеция является развёрнутой версией ЛСВ представленного на рис.6. Для ещё большей наглядности, в целях удобства дальнейшего использования пронумеруем и заполним вершины трапеции.

Получим следующий рисунок:

Расставив позиции из примера де Соссюра с «деревом» на лексической трапеции Белошапковой мы получим достаточно наглядный путь, который проделывает каждый ребёнок, обучаясь говорить. Отметим, что здесь появился внешний контур, который дублирует трапецию, и на нём точно также присутствует условность связи между знаком и предметом, что отражено опять же штриховой линией.

В позиции 4 (рис.9) стоят слова и выразительная картинка, дающая видимый объём и тени. Это попытка сымитировать реальное по Лакану , хотя выпрыгнуть даже за рамки позиции «1» конечно же всё-равно не получится. Реальное остаётся непостижимым. Сколько ни изучай деревья (их строение, типы, места распространения и т.д.), проникнуть в некую глубь предмета всё равно не удастся. Что и говорить про вещи, носящие более абстрактный характер и которые существуют исключительно в человеческом воображении.

Что же на самом деле имеется в виду, когда говорят: «временная логика линейных по времени фреймов с аксиомой индукции» , «уровень транскрипции гена, кодирующего хемокин ccl2 (мср-1) человека» или «относительно замкнутый ряд лексических единиц одной части речи, объединённых архисемой более конкретного содержания и иерархически более низкого порядка, чем архисема поля»? Стоит ли за этими понятиями (или это всё ещё лексические значения? или языковые знаки?) нечто предметное, такое, что было бы изоморфно чувственному восприятию? Если нет, то может быть весь мир тогда – одна сплошная иллюзия? Но и это не верно, потому что с реальным каждый сталкивается ежедневно и зачастую реальное наносит травмы.

Всё, что человек способен сделать, это по сути заполнить смыслом пространство между «знаком» и «предметом». В некотором смысле сеть словесная подобна корням дерева, пытающегося закрепиться на скале. Для этого деревья имеют разные способы выживания. Одни стараются взять длинной корней, максимально обвиться вокруг. Другие пытаются схватиться покрепче за уже имеющиеся выступы. Третьи висят на товарищах и т.д.

Языки в некоторой степени ведут себя похожим образом.

Продолжая линию с метафорой о дереве, можно сказать, что выразительные средства, заложенные в язык, позволяют его носителям, проходя через все обусловленные позиции, приблизиться к предмету исследования, описать его, выявить взаимосвязи и т.д. И тогда чем богаче язык, тем более аккуратно и точно будет знание о скале, но и тем меньше такой язык будет распространен в виду своей сложности, да и соблазн к упрощению будет у некоторых носителей сложного языка велик (не это ли сейчас происходит с русским языком?). И наоборот, чем проще язык, тем меньше возможностей надёжно зацепиться, «уловить» скалу, но зато в компенсацию его распространение будет более широким в виду относительной простоты.

Трапеция Белошапковой также наглядно объясняет, зачем нужно учиться. Чем глубже знания, тем больше арсенал как в пункте 2 (значения), так и особенно в пункте 3 (понятия). Образованный человек имеет развитый понятийный аппарат и имеет гораздо больше шансов разглядеть и «дерево», и «скалу» под ним, чем неуч.

Трапеция Белошапковой также наглядно объясняет, почему важно безупречно владеть родным языком во всей его полноте. Тот, кто умеет только «по-олбански», просто не будет в состоянии подойти к пунктам 2 и 3 в силу непреодолимых препятствий уже на шаге 1 (то есть на самом базовом уровне – уровне знака). Могу сказать по своей личной многолетней практике, что кандидаты на трудоустройство, которые не в состоянии грамотно, без ошибок излагать свои мысли в письменной форме, очень редко дают толковые результаты в деле. Невозможно не согласиться с постановкой проблемы, сделанной Алексеем Смирновым в его статье . Действительно, уместно процитировать А.Н. Толстого: «Язык - это орудие мышления... Обращаться с языком кое-как - значит и мыслить кое-как: неточно, приблизительно, неверно.»

***

Отдельное внимание хотелось бы уделить вопросу возвращения в язык дореволюционных норм орфографии. Периодически встречаются люди, считающие, что современной России необходимо срочно вернуться к былым временам с монархом во главе и с Православием в качестве государственной религии. Такой возврат должен включать в себя и возврат к былым нормам орфографии. Мотивировка помимо всего прочего включает в себя указание на то, что старая орфография была присуща русскому дворянству, аристократии и церковнослужителям. И если граждане хотят жить также хорошо, как при царе, быть такими же интеллигентными и высокодуховными, как раньше, то просто необходимо отменить разрушительные языковые реформы, проведенные большевиками.

В связи с этим хотел бы отметить несколько моментов. Во-первых, подготовка к этим реформам в России началась еще во второй половине XIX века, когда никаких большевиков еще не было. В начале XX века в царской России подготовительные работы шли уже полным ходом и вопрос был лишь в том, когда, с каким темпом и глубиной проводить их, а не в том, проводить ли их вообще. В подготовке реформ принимали участие лучшие умы страны, и поэтому называть их скоропалительными или навязанными ненавистными большевиками силой было бы откровенной неправдой.

Во-вторых, проведённые реформы доказали свою жизнеспособность. Если бы не большевики, которые решились провести реформы, то не исключено, что изменения проводились бы гораздо медленнее и не во всей полноте. И неизвестно, как могло бы это повлиять на дальнейшее развитие страны. Но, к счастью, всё прошло так, как прошло. За какие-то четверть века страна смогла сделать мощнейший качественный скачок, перейдя от аграрного уклада экономики с малограмотным населением к индустриально развитой, решив заодно проблему со всеобщим образованием, электрифицировав страну и т.д. А далее была Победа в Великой Отечественной войне, запуск человека в космос и многое другое. И всё это не в последнюю очередь было обусловленно возможностями языка.

Давайте вернёмся к трапеции Белошапковой. Можно воспринимать орфографическую реформу 1917-1918 годов как очистку языка в позиции «1», когда были убраны ряд препятствий, объективно мешавших полноценно выходить на позиции «2» и «3». Это было подобно очищению реки от перегородивших её русло старых упавших деревьев.

Сама В.А. Белошапкова в своей работе неоднократно подчёркивает, что русский язык системен. А те исключения, которые всё же есть, только подчёркивают системность языка. Это не тот случай, когда «правил - тысяча, а исключений – две тысячи», к русскому языку эта поговорка не относится.

Надеюсь, что деструктивный миф о вреде реформ этим будет навсегда развеян.

Чтобы немного подогреть интерес к родному языку, предлагаю решить пару задач. Профессиональные лингвисты, думаю, решат их сходу. Но как справятся с ними люди с инженерно-техническим образованием мне было бы искренне интересно.

Задача 1.

Почему в русском языке 33 буквы?

Задача 2.

Как определить, сколько в русском языке согласных фонем?

Если справиться самостоятельно не удалось – добро пожаловать в учебники Веры Арсеньевны и Александра Александровича!

***

Итак, наша задача сегодня – по-настоящему ценить родной язык, научиться в своей ежедневной деятельности использовать язык во всей его полноте, изжить в себе тягу к упрощениям и коверканию слов. Давайте вспомним о том, что родной язык – это метафора отца как символа. И тогда если Вы действительно считаете, что важность выполнения отцовских функций – это не пустой звук, то это в полной мере должно касаться и языка! Главная угроза ведь состоит совсем не в том, что нам кто-то извне вдруг навяжет английский или какой-либо ещё язык. Главная угроза в том, что сами носители в своей жизни будут постепенно упрощать родной язык и тогда не исключено, что дойдёт до новых реформ, в которых уже могут быть, например, упразднены категории рода или отменены склонения.

***

Давайте немного понаблюдаем, как развивается язык, держа в голове трапецию Белошапковой.

Развитие языка очень интересно и показательно отслеживать на примере маленьких детей, в период их активного овладевания словами. Дети часто играют со словами, как с предметами, они их коверкают, ломают, придумывают новые слова (позиция 1), дают неожиданные смыслы существующим (позиции 2, 3). Со временем, благодаря своему окружению – родителям, дедушкам и бабушкам, учителям, друзьям и т.д. – активный словарный запас и доминирующие смыслы слов закрепляются. Чем старше ребёнок становится, тем более широким и одновременно специфичным становится словарный запас. Новообразованные слова или новые смыслы уже существующих слов сохраняются в языке ребёнка только в тех случаях, если им был дан особый смысл через механизм аффекта, фиксации, отдельно произошедшего означивания. В остальном же ребёнок постепенно включается, вживается в уже созданный языковой контекст, о чём мы бегло упоминали выше. В этом смысле, по большому счёту, языковой контекст, в который рождается и в котором становится человеком маленький ребёнок, в своей первичной структуре был создан не просто нашими родителями, а нашими глубокими, древнейшими праотцами, которые когда-то создали язык. Родители же уточняют отдельные смыслы, что-то в той или иной степени корректируют, делают какие-то акценты.

***

Возвращаясь к развитию языка, весьма любопытно наблюдать за примерами скоротечного вторжения слов, заимствованных из других языков. В русском языке (как и в других языках) таких слов достаточно много, и они в большинстве случаев получают такие смыслы, которые сложно перевести обратно, не потеряв каких-то оттенков. Здесь можно наблюдать игру на всех трёх уровнях лексической трапеции. В русском языке интересным примером этого может быть слово «френд» (от английского слова «friend»: [frend]) и его производные.

Слово «френд» в русском языке появилось благодаря активному использованию социальных сетей. Есть даже сегодня такое понятие на эту тему – «сетеяз». Но если в английском языке это слово в своём основном значении переводится как «друг», то в русском языке, наряду с «друг», активно используется «френд», которое более точно отражает суть – «знакомый по соцсети» (и иногда ещё по каким-то интересам, но, как правило, именно в интернете). Можно отметить про себя, насколько заметно отличаются даже на этом быстром примере смыслы слова «друг» в русском языке и слова «friend» в английском. Русскоязычные пользователи соц.сетей, испытывая дискомфорт в семантическом несоответствии предложенных единиц языка контексту использования, воспротивились этому и предпочли использовать для этого конкретного понятия просто акустический образ, взятый из другого языка, тем самым предотвращая размывание, сглаживание исходных значений языковых знаков русского языка.

От «френда» образуются другие слова, производные, в основе которых лежат заложенные новые смыслы, например: «зафрендить» (включить кого-либо в список «френдов»), «отфрендить» (исключить), «быть в френдах у кого-либо» и т.д. Нельзя, тем не менее отрицать, что значение слова «друг» в нашем языке начало заметно обесцениваться, становиться не таким ясным, как это было ещё относительно недавно. И соц.сети только фиксируют новые состояния, нежели являются их причиной.

Однако не только заимствованные в последнее время слова получают специфические смыслы. Этому подвержены и слова, которые уже давно находятся в активном использовании. Они также постоянно приобретают новые оттенки. Попав в среду русского языка тот или иной иностранный термин может получить неожиданные толкования. Хорошим примером этого может стать исследование нюансов и подтекстов слова «партнёр». В качестве основного смысла в русском языке есть определение «партнёра», как «участника какой-н. совместной деятельности» [Толковый словарь Ожегова]. Но сегодня в русском языке это означающее начинает получать и кое-что другое. Например, сегодня, говоря о «партнёре», русский частенько подразумевает того, кто может в любой момент обмануть; того, с кем всегда нужно быть начеку; того, кому нельзя верить на слово и кого нужно контролировать. Новые смыслы приклеились к этому слову не сразу, а постепенно, благодаря поведению носителей того языка, откуда это слово к нам когда-то пришло. Вот, например, как использует в своей речи рассматриваемое нами здесь слово министр иностранных дел России С.В. Лавров:

«Изоляция – это термин, придуманный нашими западными партнерами, которые пытаются действовать, исходя из неоимперских ностальгических амбиций. Чуть что не так и не по их, они сразу хватаются за санкционную «дубинку»».

Вышеперечисленные небольшие примеры (которых можно подобрать бесконечно много) демонстрируют живой язык, в который приходят и видоизменяются разные слова. Нам же важно отметить, что в каждом языке накапливается своя, строго индидвидуальная семантическая «кладовая». В связи с этим многие слова не могут просто так переводиться из одного языка в другой без семантических провалов. Невозможно утверждать и то, что через поколение что-то от некоторых смыслов вообще останется. То есть проверку временем «френды» ещё не прошли, время вполне может кое-что «отфрендить».

Похожим образом придумываются или заимствуются и другие слова, а также обретаются новые смыслы у уже существующих. Любой язык ведёт себя отчасти как живой организм, в любом языке есть свои уникальные слова и особенные смыслы.

***

В свете всего вышесказанного трудно удержаться от того, чтобы не подвергнуть критике работу современных маркетологов. Специалисты этой индустрии вот уже более двадцати лет вносят в «кладовую» русского языка много мусора. Конечно, многое из этого мусора само собой исчезнет. Но фон, посторонний шум, который создаётся при этом, негативно влияет на наш язык, и соответственно, на наше бессознательное. Вряд ли это хорошо, когда многие слова, фразы, а иногда и целые предложения литературного русского языка липко склеиваются с марками майонеза, пива, названиями турагентств и стиральных порошков. Автор иногда ловит себя на том, что старается каких-то слов избегать, потому что подтексты навеяны рекламой и пиаром. Такая ситуация не является здоровой, хотя товары конечно нужно рекламировать, чтобы их активнее покупали потребители. Необходимо только задаться вопросом – насколько правильно мнение о том, что потребитель всегда прав и зачем это нам вообще нужно?

***

Теперь, имея небольшой теоретический задел, стало возможным более свободно рассуждать на основную тему этой статьи без опасений показаться слишком пафосным. Итак, почему же автор утверждает, что в русском языке есть нечто особенное? Почему именно русский язык, а не украинский, французский или урду, является наиболее подходящей платформой для формирования мировоззренческой позиции, альтернативной стоящему на фундаменте языка английского неолиберализму?

Для этого взглянем на некоторые ключевые события нашей истории под определённым, возможно непривычным углом, одновременно держа при этом в уме трапецию Белошапковой. Речь пойдёт далее о нашей победе в Великой Отечественной войне.

Продолжение   -->>  Часть II. Корни народа.