Семь пенсионных мифов, которые навязали власти

Режим, хоть и потерпел моральный разгром, но сумел направить споры о скандальной реформе по ложному пути. Пора с него сворачивать.

Эпопея с пенсиями заканчивается. Дума все уже утвердила, верхняя палата сделает это на следующей неделе, после чего президент, как и обещал, подпишет реформаторский закон.

Итог был предрешен, хотя степень народного неприятия начальство недооценило. Но одну важную вещь оно может записать себе в актив. В спорах, которые кипели четыре месяца, оно таки сбило людей с толку и заставило их смотреть почти на все пенсионные проблемы под неверным углом, закрепив в умах несколько мифов, на которых теперь будет играть.

Причин этому несколько.

Во-первых, те, кто профессионально знаком с нашими пенсионными делами и мог бы в деталях о них рассказать, состоят на госслужбе. Поэтому буквально все они в этих спорах либо благоразумно молчали, либо защищали казенную точку зрения. Невежественные и лицемерные чиновники получили таким образом подкрепление в виде нескольких интеллектуалов, самым ярким из которых был Владимир Назаров, молодой член коллегии Минфина. Согласившись (или получив поручение) отстаивать официальный проект, он делал это с большой энергией, подавая себя как якобы независимого эксперта и забрасывая публику доводами, которые я из вежливости назову односторонними, хотя напрашивается совсем другой термин.

С другой стороны, на исторически сложившуюся финансовую неграмотность россиян наложилась слабая подготовка большинства спикеров и аналитиков, которые выступили на стороне общества. Опираясь больше на здравый смысл и собственные представления о справедливости, чем на знание предмета, они невольно брали за основу подтасованные выкладки противоположной стороны и тем самым принимали и повестку, и правила, навязанные оппонентами. Свои полемические победы они чаще одерживали не столько за счет силы аргументов, сколько благодаря народному сочувствию.

Было бы хорошо, если бы принятие реформаторских законов перевело «пенсионные» споры на более адекватный уровень. Для этого нужно распознать те мифы, которые властям удалось полностью или частично навязать согражданам.

Цифры, которые будут тут приводиться, в большинстве взяты из данныхРосстата; сведений, сообщаемых Пенсионным фондом России; документов, прилагаемых к отчету ПФР за 2017 год, утвержденному на днях Госдумой; а также из сценарных «пенсионных» разработок до 2035 года, опубликованных год назад Центробанком, на которые и опирается нынешняя реформа.

Мифов не меньше семи.

1. Реформа затрагивает всех российских пенсионеров. Это не так. В России больше 46 млн получателей пенсий. Повышение пенсионного возраста, формально говоря, бьет по получателям «страховых пенсий по старости» (таковых в начале этого года было 36,4 млн), но фактически — только по тем из них, кто не является «досрочником».

Я не о так называемых военных пенсионерах (о них речь впереди), а о людях, чья работа признана особо тяжелой, вредной и заслуживающей раннего оформления пенсии. Власти работают над тем, чтобы уменьшить их число, но не говорят (или не знают), сколько их на самом деле. По некоторым данным, их доля среди «страховых пенсионеров» близка к 30% (10—11 млн человек). Если так, то удар реформы приходится на оставшиеся примерно 25 млн, т. е. на 55% получателей пенсий всех видов.

2. Все пенсионеры получают пенсию из Пенсионного фонда. Эта простая выдумка заставила людей азартно обсуждать отрывочные сведения о доходах и расходах ПФР, как будто нет других пенсионных трат. «Военные пенсионеры» (эти слова поставлены в кавычки, т. к. к ним причисляют не только отставных военных, которых в этой группе, видимо, меньшинство, но и всех прочих силовиков — от экс-тружеников ФСИН до ушедших на покой судей, гаишников, следователей, полицейских и прокуроров) получают обеспечение не из ПФР, а от своих ведомств.

В 2018-м число военных пенсионеров оценивается в 2,6 млн, а предполагаемый объем расходов на ведомственные пенсии — в 0,7 трлн руб. В основном эти люди выходят на пенсии по выслуге (обычно достаточно 20 лет), т. е. самое раннее в сорок с небольшим. Реформа их тоже не затрагивает. Как и отставных госслужащих. Суммарно обе эти группы получают, видимо, около 1 трлн руб. (1% ВВП), т. к. есть еще кое-какие добавочные выплаты, поступающие им из ПФР. Эту цифру полезно запомнить.

3. ПФР занят только обеспечением «страховых пенсионеров». Поэтому его дефицит — зеркало сложившейся с ними кошмарной ситуации и признак того, что увеличение возраста выхода абсолютно неизбежно.

Это тоже выдумка. Сумма федеральных трансфертов, направленных в ПФР в 2017-м, составила 3,7 трлн руб. (4% ВВП). Но из них лишь 2 трлн — трансферты, предназначенные для субсидирования страховых пенсий (к таковым власти относят не только пенсии по старости, но и по инвалидности, и из-за утраты кормильца, а это еще 3,5 млн получателей, в результате чего общее число «страховых пенсионеров» поднимается до 39,9 млн).

Остальные трансферты идут на другие выплаты, от маткапитала и социальных пенсий (для не плативших взносы) до компенсаций пострадавшим в результате техногенных аварий. Но публика и, что удивительно, аналитики, безостановочно муссировали эти неполные четыре триллиона, соглашаясь тем самым с необходимостью срочно что-то придумать. В действительности триллионов все-таки два, а поставленные перед ними задачи многое нам объяснят.

И вот тут начинаются самые интересные мифы.

4. Огромные суммы трансфертов сами по себе свидетельствуют, что доходы и расходы нашей солидарной системы пенсий категорически не сходятся. Надо срочно повышать возраст выхода.

По-моему, назвать нашу пенсионную систему «солидарной» — значит сделать ей незаслуженный комплимент. Если это и солидарность, то солидарность бедных и (или) непривилегированных с богатыми и привилегированными. В том смысле, что первые платят за вторых. Но раз уж начальство так полюбило это слово, будем использовать его — и подсчитаем деньги.

Солидарной системой, как уже говорилось, охвачены у нас 36,4 млн «страховых пенсионеров по старости». Или, с натяжкой, 39,9 млн — хотя инвалидов и потерявших кормильца следовало бы скорее причислить к получателям социальных пособий.

Легко оценить затраты на страховые пенсии в 2017-м. Умножаем средний официальный размер страховой пенсии по старости (13,8 тыс.) на 12 месяцев и на число страховых пенсионеров по старости (36,4 млн). Получаем 6 трлн. Это действительно на 1,5 трлн больше, чем собранные в прошлом году взносы (4,5 трлн). Или идем навстречу официальным классификаторам — умножаем размер просто страховой (т.е. не только по старости) пенсии (13,3 тыс.) на общее число получателей (39,9 млн). Получаем 6,4 трлн Да, в этом случае не хватает примерно двух триллионов, каковые и поступили из федерального бюджета.

А теперь внимание: смотрим, из чего эти двухтриллионные трансферты состоят.

Это, во-первых, 0,4 трлн на «компенсацию выпадающих доходов ПФР в связи с установлением пониженных тарифов страховых взносов для отдельных категорий плательщиков». Т.е. власти, обоснованно или нет, разрешили части плательщиков платить меньше других или вообще почти не платить. Ясно, что властям и компенсировать убытки. Солидарная система тут ни при чем. Те, за кого взносы взимаются без скидок, вовсе не обязаны финансировать щедрость начальства.

Второй трансферт (0,9 трлн) — это в основном «финансовое обеспечение выплаты пенсий, назначенных досрочно». И опять — ну причем здесь солидарность? Платить за «досрочников» должны магнаты-наниматели, которые создают каторжные рабочие места и богатеют на их эксплуатации. «Недосрочники» ничего акулам бизнеса не должны.

Наконец, третий трансферт (0,7 трлн) — средства, компенсирующие валоризацию (перерасчет) пенсионных прав, заработанных в 1990-е и более ранние годы. Это и есть та единственная федеральная субсидия солидарной системе, которую можно честно назвать таковой. Она составляет 15% от взносов, которые собраны обычным порядком и пропорционально меньше, чем, например, госсубсидия, получаемая пенсионной системой Германии — исторической родины принципа солидарности поколений.

Из-за такого незначительного «солидарного» дефицита (0,6% ВВП) переворачивать пенсионную систему вверх дном — очень подозрительный замысел. Поэтому цифры так запутаны и замаскированы. Впрочем, у властей есть еще один аргумент, который они считают совершенно неотразимым.

5. Да, сейчас концы с концами еще сходятся. Но стремительно ухудшающаяся демография, пустеющий рынок труда и быстрое обеднение пенсионеров требуют повышать возраст выхода, а то станет поздно.

О том, каким будет через 15—20 лет рынок труда, никто знать не может. Что же касается дефицита рабсилы сейчас, то реальное отношение наших финансовых капитанов к этой проблеме видно из их отказа (с 2016-го года) индексировать пенсии работающим пенсионерам. Ответный уход потерпевших с рынка труда (по крайней мере, легального) быстро набирает темпы. И это несмотря на то, что, пока они работают по-белому, взимаемые с них НДФЛ и соцвзносы явно больше расходов, требуемых для пенсионных индексаций. То есть алчность правительствующих технократов взяла верх даже над их способностью считать деньги.

Однако вернемся к картинам кошмарного будущего.

Владимир Назаров с особой охотой рассказывает о предстоящем снижении коэффициента замещения с нынешних 34% до 22% в 2035-м — если не поднять возраст выхода. Откуда взялись эти страшные проценты? Представьте, из вышеупомянутого аналитического материала ЦБ. В нем описаны 32 варианта развития пенсионной ситуации до 2035 года — с повышением возраста выхода и без него, при разных демографических сценариях, разных темпах роста экономики и разных масштабах индексирования пенсий.

Действительно, в самом невероятном варианте из всех (темпы роста больше 3% в год, возраст выхода не повышается, пенсии индексируются только по инфляции) коэффициент замещения падает до 22%. Т.е. страна развивается неправдоподобно быстро, зарплаты уверенно растут, а вот с пенсионерами решают не делиться и удерживают им выплаты на прежнем уровне в реальном исчислении.

Все прочие сценарии таких ужасов не предвещают. И, кстати, в варианте с трехпроцентным экономическим ростом, с неповышением возраста выхода, но при этом с удержанием коэффициента замещения на уровне 34%, расходы на пенсионное обеспечение даже снижаются до 7,5% ВВП против нынешних почти 8% ВВП (уточню, что у аналитиков ЦБ пенсионные траты — это не только страховые пенсии, но еще и все прочие пенсии, кроме военно-чиновничьих).

Добавлю, что даже при таких способах подсчета самый реалистичный (и самый дорогостоящий) вариант с неповышением возраста и поддержанием нынешнего коэффициента замещения, в который трезво заложен рост экономики в среднем на 1,5% в год, обещает в 2035-м увеличение пенсионных трат лишь на 1% ВВП — до 8,8% ВВП. Добавим один с хвостиком процент ВВП, который к тому времени набежит на силовиков и чиновников, и получим 10% ВВП абсолютно на все пенсии — уровень по международным меркам средний или чуть выше.

То есть даже если в пенсионной системе вообще ничего не менять, да при этом еще слегка ускорить индексацию — и то через 16 лет положение будет далеким от критичного.

Разумеется, ответственное руководство в эти годы сложа руки не сидело бы и пенсионную систему обновляло. Вопрос только, в каких звеньях и с какими целями. Цели нашего руководства понятны, хотя и своеобразны. Продолжим следить, что стоит за мифами.

6. Военных пенсионеров и гражданских спецполучателей так мало, а расходы на них так скромны, что кричать об их привилегиях могут только злобные демагоги.

Мала или велика приходящаяся на них десятая (или может быть даже восьмая) доля всех российских пенсий, включая несолидарные? Вопрос философский. Но, раз столько слов сказано о стремительно растущем числе пенсионеров, тяжким бременем повисающих на российских финансах, полезно сравнить темпы роста отдельно взятых их категорий.

Общее число получателей страховых пенсий по старости (т.е. тех, кто будет платить за реформу) выросло за семь лет, с начала 2011-го по начало 2018-го, на 11,9% (в том числе за 2017 год меньше, чем на 0,3 млн, или всего на 0,7%). Число получателей пенсий по выслуге — на 23,7%. А число отставных федеральных госслужащих (в той их доле, которую окормляет ПФР) — на 53%.

Так к кому в первую очередь относятся рассказы о прискорбно быстром росте количества пенсионеров и об ухудшающихся пропорциях между работающими и неработающими? Быстрее всего растут в числе именно те, у кого начальство не собирается ничего отнимать. Наоборот, подносит дары. И тут мы подходим к последнему вопросу, ответ на который прост и прозрачен, хотя и не совпадает с тезисом, особенно часто повторяемым властями.

7. Да, пенсионеров станет меньше, но зато они будут богаче. Все сэкономленные деньги пойдут им.

В качестве вещественного доказательства щедрости обещают ежегодно добавлять по тысяче рублей в месяц. При плановой четырехпроцентной инфляции это означает, что через шесть лет коэффициент замещения будет в лучшем случае таким, как сейчас, а в худшем — станет ниже. При подъеме цен выше плана (а на следующий год ЦБ уже официально и существенно повысил прогноз по росту цен) эта тысяча станет просто инфляционной индексацией.

Секрета тут нет. Вернемся к упомянутым 32-м сценариям. Из них 16 — с повышением возраста выхода. И во всех без исключения этих вариантах (в том числе даже и с поддержанием нынешнего коэффициента замещения) пенсионные расходы (повторю: траты на всех пенсионеров за вычетом привилегированных) снизятся к 2035-му до 4— 6% ВВП, т. е. на 2—4% ВВП против нынешних.

Это не просто урезка трат, а радикальная, можно сказать, революционная урезка. В этом и подлинная задача «пенсионного маневра». Дело не в самом по себе увеличении возраста выхода, которое преподносится как суть реформы. Дело в великом изъятии денег. Все мифы, которыми жонглируют власти, придуманы только для того, чтобы это замаскировать. Никакого экономического либерализма, желания уменьшить госрасходы или убавить чьи-то привилегии за этим не стоит. Просто деньги понадобились на другие цели.

Причем отобрать их собираются не у всех людей из податных сословий, а примерно у половины — как раз у тех, за кого честно и безо всяких скидок выплачиваются страховые взносы. Социальные получатели, досрочники и работающие по-черному выходят из этой истории с меньшими потерями. А россияне с привилегиями, от почтенного магната до скромного полицейского, — вообще без потерь.

Видимо, только такой и может быть пенсионная реформа в сословно-феодальной стране.

Первым шагом к выходу из этого тупика было бы настоять на том, чтобы доля расходов на пенсии в ВВП не уменьшалась при любых манипуляциях с системой. Готов ли народ на этом настаивать? Не знаю.

Сергей Шелин

www.rosbalt.ru