Что мы знаем о Страшном суде

Почему Страшный суд не страшный, какая помойка изображается в сценах Суда и что убедило князя Владимира принять крещение

 Размышления на досуге

В самом Священном Писании выражения «Страшный суд» нет, оно разговорное и в церковно-служебные тексты проникает довольно поздно. Там есть «Последний суд». Но сам образ Суда и представление о том, что он будет, идет еще от ветхозаветных пророков и из апокрифической еврейской литературы, написанной одновременно с Новым Заветом или несколько раньше.

Наиболее подробные тексты о Суде мы встречаем в Книге Еноха. Например, такой (1 Енох 3:12–37):

«И вот нашел на меня сон, и напало на меня видение; и я видел видение Суда, которое я должен был возвестить сынам неба и сделать им порицание. <...> И видение мне явилось таким образом: вот тучи звали меня в видении и облако звало меня; движение звезд и молний гнало и влекло меня; и ветры в видении дали мне крылья и гнали меня. Они вознесли меня на небо, и я приблизился к одной стене, которая была устроена из кристалловых камней и окружена огненным пламенем; и она стала устрашать меня. И я вошел в огненное пламя и приблизился к великому дому, который был устроен из кристалловых камней; стены этого дома были подобны наборному полу из кристалловых камней, и почвою его был кристалл. Его крыша была подобна пути звезд и молний с огненными херувимами между нею и водным небом. Пылающий огонь окружал стены дома, и дверь его горела огнем. И я вступил в тот дом, который был горяч как огонь и холоден как лед; не было в нем ни веселия, ни жизни — страх покрыл меня, и трепет объял меня. И так как я был потрясен и трепетал, то упал на свое лицо; и я видел в видении. И вот там был другой дом, больший, нежели тот; все врата его стояли предо мной отворенными, и он был выстроен из огненного пламени. И во всем было так преизобильно: во славе, в великолепии и величии, что я не могу дать описания вам его величия и его славы. Почвою же дома был огонь, а поверх его была молния и путь звезд, и даже его крышею был пылающий огонь. И я взглянул и увидел в нем возвышенный престол; его вид был как иней, и вокруг него было как бы блистающее солнце и херувимские голоса. И из-под великого престола выходили реки пылающего огня, так что нельзя было смотреть на него. И Тот, Кто велик во славе, сидел на нем; одежда Его была блестящее, чем само солнце, и более чистого снега. Ни ангел не мог вступить сюда, ни смертный созерцать вид лица самого Славного и Величественного. Пламень пылающего огня был вокруг Него, и великий огонь находился пред Ним, и никто не мог к Нему приблизиться из тех, которые находились около Него: тьмы тем были пред Ним, но Он не нуждался в святом совете. И святые, которые были вблизи Его, не удалялись ни днем, ни ночью и никогда не отходили от Него».

Книга Еноха была хорошо известна христианам: в Новом Завете есть отсылки к этим текстам.

Также в формировании образа Суда важную роль сыграла Книга пророка Даниила (II век до н. э) — самый ранний Апокалипсис из тех, что вошли впоследствии в христианский канон (Дан. 12:2–13):

«И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде — как звезды, вовеки, навсегда. <...> А ты иди к твоему концу и упокоишься, и восстанешь для получения твоего жребия в конце дней».

Так что к моменту, когда писался Новый Завет, в еврейской традиции уже существовал образ Суда.

Если перейти собственно к Евангелиям, мы увидим, что во всех четырех так или иначе о Суде говорится. Наиболее подробно — в Евангелии от Матфея. Во-первых, говорится, что к Суду нельзя подготовиться заблаговременно, но нужно быть готовым всегда. Это выражено в притче о девах мудрых и девах неразумных (Мф. 25:13):

«Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий».

К этому можно добавить удивительное свидетельство, в котором сам Иисус говорит, что и он не знает этого часа. Знает только Отец. Это прежде всего очень важная педагогическая установка: человеку свойственно стремиться узнать будущее, и он прибегает ко всевозможным уловкам для этого. Нам же сказано раз и навсегда: никто не знает, только Отец.

Второе, что важно для будущих изображений, тоже отсылает нас к Евангелию от Матфея (Мф. 25:31–33):

«Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую». 

И дальше Иисус говорит о том, что Царство наследует тот, кто напоил Его, одел Его, посетил Его, принял Его, имея в виду под Собой любого из людей.

Именно эти два мотива — первое, что изображают христиане в катакомбах и на коптских фресках уже в конце IV и в V веке как образ Суда: люди со светильниками — одни понурые, а другие веселые, у одних горит светильник, у других не горит, и Иисус, сидящий в окружении овец и козлищ. Ни ада, ни адских мук, никаких подробностей: просто эти овцы, а эти козы, над этими светит свет, а те уходят во тьму. Множество таких изображений встречаются вплоть до IX века.

По мере того как выросшее на иудейской почве и воспринявшее греческую культуру христианство приходит в языческие страны, в которых очень живы собственные мифологические представления о конце мира, оно постепенно начинает обрастать подробностями того, как именно это будет происходить. То есть инициатива идет снизу. И в этих поисках люди снова обращаются к Писанию. Читая, скажем, Евангелие от Иоанна, они могут быть несколько обескуражены, потому что там в пятой главе (Ин. 5:24–28) сказано так:

«Истинно, истинно говорю вам: слово Мое слушающий и верящий в пославшего Меня имеет жизнь вечную и на Суд не приходит, но перешел из смерти в жизнь. Истинно, истинно говорю вам: приходит час, и теперь есть, когда мертвые услышат голос Сына Божия, и услышавшие оживут. Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так дал Он и Сыну иметь жизнь в самом себе, и дал Ему власть Суд творить, потому что Он Сын человека. Не удивляйтесь этому, потому что приходит час, когда все находящиеся в могилах услышат голос Его и выйдут, сотворившие благое — в воскресение жизни, сделавшие зло — в воскресение Суда».

 То есть человек, допустим, думает: вот будет смерть, потом какие-то испытания, потом Суд. А тут ему говорят: нет, если ты веришь в Иисуса, если Он находится в тебе — ты не приходишь на Суд. Суд произошел уже, нет никакого другого суда, кроме этой жизни, в которой мы встречаем Христа. Тот же Иоанн говорит о том, что лежащие в гробах услышат голос Сына Божьего и восстанут. То есть очевидно, речь идет о том, что Суд касается всех, и с точки зрения встречи с Богом не важно, жив человек или умер. Живой встречает Иисуса при жизни, а мертвого тоже поднимут.

И это людям странно, они не могут этого понять. И вот в V веке христиане хватаются за образ, данный в Апокалипсисе Иоанна Богослова (последние страницы Нового Завета, Откр. 20:11–21:4):

«И я увидел великий белый престол и Сидящего на нем, от лица которого бежали земля и небо, и места не было им. Я увидел мертвых, великих и малых, стоящих перед престолом. И книги были раскрыты, и другая книга была раскрыта, которая есть книга жизни. И были судимы мертвые согласно написанному в книгах по делам своим. И отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, бывших в них, и они судимы были каждый по делам своим. И смерть, и ад были брошены в озеро огненное. Это смерть вторая. Если кто не был найден записанным в книге жизни, он был брошен в озеро огненное. И я увидел небо новое и землю новую, ибо прежнее небо и прежняя земля ушли, и моря уже нет. И я увидел город святой, Новый Иерусалим, сходящий с неба от Бога, приготовленный словно невеста, украшенная для мужа своего. И я услышал голос великий, от престола говорящий: вот скиния Божия с людьми, и Он будет обитать с ними, и они будут Его народами, и сам Бог будет с ними и отрет всякую слезу с очей их, и смерти уже не будет, ни скорби, ни крика, ни боли уже не будет, потому что прежнее ушло». 

Эту картину Иоанн Богослов рисует в Новом Завете уже в конце I века, но ее не изображают в течение долгого времени. А в конце I и в начале II тысячелетия нашей эры вдруг появляется великое множество этих изображений и в Византии, и в Риме.

Немного позже примерно такие образы Страшного суда приходят на Русь. Так, в Повести временных лет, в части, где Владимир выбирает между хазарской, католической и православной верой, философ показывает ему образ Страшного суда:

«И сказав это, философ показал Владимиру завесу, на которой изображено было судилище Господне, указал ему на праведных справа, в веселии идущих в рай, а грешников слева, идущих на мучение. Владимир же, вздохнув, сказал: „Хорошо тем, кто справа, горе же тем, кто слева“. Философ же сказал: „Если хочешь с праведниками справа стать, то крестись“. Владимиру же запало это в сердце, и сказал он: „Подожду еще немного“, желая разузнать о всех верах. И дал ему Владимир многие дары и отпустил его с честию великою».

И вот на самых ранних фресках у нас — в церкви Спаса на Нередице (1187) и в Успенском соборе во Владимире (1186–1189) — мы уже видим подробные изображения.

Откуда еще христиане могли черпать образы для этих картин? Кроме Апокалипсиса мы находим их, например, в древнеславянском апокрифе «Хождение Богородицы по мукам» (самый ранний список относится к XII веку). Все это причудливо соединяется с народными, языческими верованиями: есть представление о конце богов и гибели мира — Рагнарек — у северных народов, представление об огненном конце мира у кельтов и так далее.

 В восточной традиции можно вспомнить Житие Василия Нового (IX век) и его часть — видение Григория, ученика Василия Нового, о мытарствах блаженной Феодоры. Это «видение» — очень популярный текст, который и сейчас можно найти в церковных лавках, хотя его канонический статус сомнителен. Но, как мы уже заметили, у людей есть страстная потребность знать, а тут все испытания, которые происходят с людьми после смерти, описываются самым подробнейшим образом.

Эти источники и становятся уже прообразами для христианских мозаик и фресок: сцена Суда, как правило, изображается на западной стене напротив алтаря. Поскольку люди в первой половине прошлого тысячелетия были в основном неграмотны, они смотрели на эти картины и верили, что так написано в Евангелии.

И на их основе, вероятно, позже был выработан канон изображения: Иисус-судья (он обязательно сидит), Богоматерь и Иоанн Креститель, ниже — праведники (справа) и грешники (слева).

Стоглавый собор, однако, подчеркивал, что художники, иконописцы не должны изображать ничего, чего кто-либо не видел. В этом смысле со Страшным судом было сложно, поскольку его, естественно, никто не видел, но были видения, в том числе у людей, которым церковь склонна доверять.

Была ли тенденция к все большему нарастанию ужасов? Наверное. Но здесь уже много зависит и от личности автора. Возьмем, например, в западной традиции итальянского художника Раннего Возрождения Фра Беато Анджелико: у него в левой части «Страшного суда» изображен очень смешной дракон, поросший шерстью Сатана, совсем не страшные, а зато в светлой части ангелы выбегают из рая навстречу людям и обнимаются с ними, все пляшут в хороводе. Такая убедительная картина рая, просто с натуры!

А если посмотрим на «Суд» Иеронима Босха, то там на его розовые фигуры в раю смотреть не хочется, а зато ад, Суд и геенна, куда отправляют грешников, изображены так, как будто он оттуда вообще не выходил! То есть речь идет не только о каноне, но и об индивидуальных откровениях того или иного художника.

Итак, что мы можем сказать о том, каким будет Последний суд, исходя из данных библеистики? Мы можем сказать, что высказывания в Священном Писании носят педагогический характер. Что такое, например, эта пугающая «геенна огненная», о которой говорит Иисус? Это конкретное место — помойка под стенами Иерусалима, в ней днем и ночью сжигался мусор. Всякому человеку того времени этот образ был очень понятен: если ты будешь себя плохо вести — станешь отбросом. Но ни о ком не сказано: такой-то и такой-то точно пойдет в геенну. Сказано: если не прощаешь грехов, если не помогаешь бедным, если осуждаешь ближнего. Это первое. Второе — совсем ничего не говорится о сроках. Как говорит по этому поводу владыка Антоний Сурожский: я знаю о себе, что я плохой, грешный человек, и, может быть, я мог бы кого-то ударить в приступе гнева, но никого я не мог бы мучить вечно, поэтому я не могу себе представить, что Бог мой, который лучше меня бесконечно, кого-то будет вечно мучить. И третье — это слова старца Зосимы, его предсмертное учение об аде: «Чтo есть ад? <...> Страдание о том, что нельзя уже более любить».

Что такое вообще Суд? Это встреча человека с Богом. Это и изображено на всех без исключения картинах — символических, аллегорических или натуралистических, страшных или лубочных.